Кейт Коннолли - Чудовище
— Ну все, Кимера, все. Ничего не бойся. Папа все исправит. — Он касается моей щеки.
Я отшатываюсь и отталкиваю его руку:
— Ты мне лгал. Дэррелл ведь не увозил ту девочку, правда? Ты ее специально здесь оставил. А потом бросил на дорогу, чтобы кто-нибудь нашел. Зачем?
— Ах, милая, я ведь должен был преподать тебе урок. Людям доверять нельзя. Ты мне не верила; надо было тебя убедить. Я и убедил.
Он вновь протягивает руку, и тут у меня в голове вспыхивает воспоминание. Отец крепко держит Дэррелла за руку, и Дэррелл успокаивается. А потом, при следующей нашей встрече, я выхожу к нему, завернувшись в плащ, и Дэррелл меня не узнает.
Я делаю еще шаг назад.
Барнабас не просто успокаивал Дэррелла. Он стирал ему память.
В глазах колдуна горит какой-то неприятный огонек. Моя память — вот что он хочет забрать.
Горло перехватывает от ужаса. Он уже так делал? Сколько раз я ловила его на обмане, а потом он убирал ненужные воспоминания? Не потому ли он положил мне руку на плечо после того, как я рассказала ему о Рене? Не потому ли я с таким трудом вспомнила девочку в холодильном ящике? И не оттого ли я так мало помню о своей прошлой жизни?
— Не тронь меня, — говорю я слабым голосом и отодвигаюсь вдоль стены.
Он на мгновение останавливается.
— Но ты моя дочь. Я просто хочу тебя успокоить.
Я делаю еще четверть шажка к огню. Пиппа удирает в дальний угол.
— Нет, ты хочешь стереть мою память.
Он заберет все. Память о времени, проведенном в городе, обо всем, что мне рассказывал Рен. Даже память о боли, которую я испытала. Но я не отдам эти воспоминания. Ведь кроме них у меня ничего нет.
Бату. Мой каменный дракон. Как хорошо, что я так и не рассказала о нем отцу!
Отец подходит, я пячусь, шаг в шаг. Мы словно танцуем какой-то странный медленный танец.
— Но ведь тебе будет только лучше. Я заберу твою боль.
Я содрогаюсь.
Это все мое — и боль, и мысли, — рычу я. Внутри меня поднимают голову животные инстинкты. Я загнана в угол. Надо бежать из этого дома.
Барнабас делает неожиданный выпад. Инстинкты берут верх, я отскакиваю, разворачиваюсь и жалю его хвостом в грудь.
Удар заставляет его пошатнуться, но и только. Он не засыпает, как другие жертвы, а, пошатываясь, тянется ко мне снова и срывает с меня плащ.
День пятьдесят восьмой
Прошлую ночь я провела в лесу. Все было как предупреждал Рен: горожане ломились сквозь чащу с факелами и искали меня. Я пряталась на деревьях, прижималась к стволам, выбирая, где погуще ветки. Когда стемнело, большинство горожан убрались прочь, но самые упорные продолжали поиски. Так что и мне отдохнуть не удалось.
Мне очень хотелось к Бату, хотелось ощутить исходящее от него спокойствие, но от реки я держалась подальше. Призывать дракона, когда лес вокруг кишит людьми, только и ждущими, кого бы убить и сжечь, — нет, так нельзя.
Наступило утро. Горожане вернулись гудящей от ненависти толпой. Я поняла, что мне нужно пробраться в дом, где я жила со своим ненастоящим отцом. Заберу плащ и перемену одежды, а потом убегу далеко-далеко и больше не вернусь.
Но не успевают мои ноги коснуться тропинки, как за спиной хрустит сучок. Я отпрыгиваю, прячусь за ближайшим деревом и стараюсь стать как можно меньше. Лес кишит людьми, а я вдобавок не выспалась, так что мне трудно их высмотреть.
Мимо моего дерева проходят несколько человек. Я чувствую жар их факелов.
— Эй, стойте! — кричит один из них.
Я задерживаю дыхание. Сердце бухает в ушах.
— Что там, Джон? — спрашивает другой.
— Глядите, тут ветки переломаны, и тут тоже — видно, чудище пошло вон туда. Там самая чаща.
Снова шаги, но теперь они — какое облегчение! — удаляются от дерева, за которым я прячусь.
Надо уходить подальше от города. Я закрываю лицо руками, но слезы все равно текут сквозь пальцы.
Единственное мое спасение — убежать от всех и всего, что я знаю. Я вытираю глаза и прислушиваюсь. Дом, в котором я жила с Барнабасом, совсем недалеко, но бежать придется со всех ног. Хоть бы Барнабас куда-нибудь ушел.
Несколько минут спустя я уже у изгороди. Я пролезаю сквозь кусты и оказываюсь у своего розового сада.
Но что это? Розовые кусты изодраны, изломаны, уничтожены. Двор усеян лепестками, колючками, листьями, словно какая-то злая сила рвала розы в клочья. Среди этого хаоса расхаживают кудахчущие козлоногие куры, роют землю, клюют что-то.
Я подхожу ближе и вижу — нет, не только колючки и листья. Кости. Огромные крылья, когти от гигантских до крошечных, копыта валяются тут и там. Повсюду руки, ноги, хвосты, кости, части тел, которым я даже не знаю названия. Постепенно я вижу, что все эти части складываются в странных существ, похожих на гибридов с витражей дворцовой церкви или на тех, что я видела в лаборатории в подвале башни. Кости сложены в скелеты, но какие-то эти скелеты непрочные, ненастоящие.
Это магия. Магия Барнабаса.
И тут меня пронзает еще одна страшная мысль: все скелеты лишены голов.
Меня окатывает ужасом. Я падаю на колени. Я совсем позабыла о скелете, который несколько недель назад выкопала Пиппа. Барнабас ведь так правдоподобно мне все объяснил.
А теперь я понимаю, что он лгал. Лгал как всегда.
Это мои старые тела. Свидетельства первых его попыток сделать из меня чудовище. Неудавшиеся куски меня, которые Барнабасу не удалось подогнать как следует. Он сохранял только голову, переставлял ее с одного тела на другое, а сожженным магией частям находил замену. К тому времени, как удача ему наконец улыбнулась, от меня остались только мозг и глаза.
Я любила этот сад, но его больше нет. Двор и дом не тронуты — должно быть, Барнабас уничтожил мой сад, чтобы сделать мне больно. Чтобы показать, как мало человеческого во мне осталось.
На краю зрения мелькает красное пятно. В самой глубине куста, заслоненного другими кустами, я нахожу последнюю розу. Сжимая ее в руке, пробираюсь в комнату через окно. Запаха Барнабаса я не чую. Может, он все же внял предупреждению, испугался горожан и убежал, растоптав перед этим мои розы?
На сборы уходит не больше нескольких минут. В комнату сует нос скулящая Пиппа. Она позволяет мне почесать ее за ухом. Наверное, я буду по ней скучать.
Хлопает передняя дверь.
Я застываю. Потом надеваю ранец, закрепляю его и вылетаю в окно. Я уйду из этих краев навсегда, но сначала мне кое-что нужно докончить.
Я выскальзываю за изгородь и лечу сквозь густой лес. Очень хочется увидеть Рена. Он меня, конечно, не простит, но я не могу с ним не попрощаться. Последнюю красную розу я заткнула за пояс. Пусть Барнабас уничтожил все, что я любила, — даже если я почти ничего об этом и не помнила, — но дружбу, которая могла бы связать нас с Реном, уничтожила я. Это я украла собственную сестру в припадке бессмысленной ревности. Спасибо Бату — я начинаю понимать, что значит «сестра», но все же, наверное, не до конца. При мысли об этом я испытываю какое-то странное чувство. Однако при мысли о Делии в груди у меня по-прежнему ворочается чудовище ревности и зависти. Да, я все еще ей завидую. Завидую тому, что она может открыто любить и принимать любовь, пусть даже сейчас она и несвободна. И я завидую тому, как ей предан Рен. Мне никогда не видать такой преданности.
Правда, Делия сейчас, наверное, уже умерла. И все остальные девочки — тоже. Все, кого Барнабас крал до того, как оживил меня, погибли. Зачем же ему теперь оставлять девочек в живых?
Тут мне на ум приходит разговор, который я подслушала тогда в харчевне. Что-то насчет слухов о живом товаре. Да, это наверняка говорили о Дэррелле.
Значит, девочек продали в рабство. Неизвестно, что хуже.
Так или иначе, виновата все равно я.
Совсем немного отойдя от изгороди, я огибаю дерево и оказываюсь лицом к лицу с группой людей. У всех — факелы, ножи, копья. Время застывает; глаза наши встречаются и наполняются гневом. Потом я подпрыгиваю и несусь вверх, вверх, вверх. Надо оказаться как можно выше — там до меня не дотянутся.
Внизу раздаются крики — охотники пытаются идти за мной следом.
Потом они останавливаются. Уши у меня чуткие — я снова слышу их голоса.
— Глядите, изгородь! Прямо в лесу! — Голосов становится больше. — А вон дом! И мелкие страхолюдины во дворе! Это дом чудовища! Сжечь! Сжечь!
По телу прокатывается холод. Холодеет все, от чешуйки до пера.
Барнабас вернулся домой несколько минут назад, как раз когда я улетала. Он и сейчас, наверное, дома. Если толпа подожжет дом, Барнабасу конец, но люди и сами погибнут от всплеска черной магии. Они так захвачены азартом погони, что даже не успели подумать, чем им грозит поджог.
Я и без того принесла городу достаточно горя. Я не дам людям снова умирать, как бы эти люди ко мне ни относились.
Одно невыносимо — помочь им означает помочь Барнабасу.
