Кейт Коннолли - Чудовище
Его строгий тон заставляет меня сжаться, но я должна закончить.
— Это еще не все.
— Кимера…
Чешуйки на хвосте тускнеют, словно отражая мой настрой.
— Я все рассказала Рену. Одна из девочек, что мы увезли, оказалась младшей принцессой. Ты знал, что у короля была еще одна дочь, которую колдун не смог украсть? Я не знала, кто она, но с тех пор чувствую себя виноватой. — Я не отрываясь смотрю в пол. — И я рассказала Рену о наших планах. Что мы спасаем девочек и отправляем их в безопасное место. А он мне не поверил, — хрипло заканчиваю я.
В очаге бьется огонь. Языки пламени лижут металлическое днище чайника.
— Ты ему рассказала.
Это не вопрос. Ответа не требуется. Но то, как отец это говорит, пугает меня. Деревянный подлокотник кресла скрипит под нажимом его пальцев.
— И что он?
Я сглатываю, но в горло словно песок попал.
— Он сказал, что Белладома много лет назад пыталась напасть на Брайр. Сказал, что я чудовище. А чудовищ делает только колдун.
На глазах вновь закипают слезы, но я сдерживаюсь.
— Значит, мальчишка все знает, да? Что ж, ты сама решила его судьбу. Придется мне им заняться.
Каждый дюйм кожи колют ледяные иголки.
— Как — заняться? — шепчу я.
— Нельзя, чтобы он рассказал об этом другим.
Отец встает и кладет руку мне на плечо. От его руки растекается спокойствие, но я сбрасываю ее. Мне не нужно спокойствие. Мне нужны ответы.
— Но почему? Если он ошибся, мы ему легко это объясним.
И тут глубоко внутри у меня рождается пугающее чувство, рождается и растет, вбирая в себя все вопросы, на которые нашлись такие простые и ясные ответы.
— Он же ошибся? Папа!
В голосе у меня звучит мольба. Рен ошибся! Мы спасали девочек от колдуна! Но каждая клеточка моего тела кричит мне, что отец ведет себя как-то неправильно.
Он смотрит на меня долгим взглядом, а потом начинает вышагивать у очага. Всякий раз, когда он проходит мимо, огонь подпрыгивает.
Я не могу пошевелиться. Не могу вздохнуть. Огонь в очаге у Рена так не делал.
Что бы там ни говорил отец, ни в одной книге я не читала про животных, яд которых лишает человека воспоминаний.
В голове теснятся воспоминания. Отец касается руки рассерженного Дэррелла, и тот успокаивается. И с девочками он так же делал. Огонь у нас в очаге горит без дров. В кладовых всегда полно еды. Куры ходят на козлиных ногах.
Почему я?
Почему я столько помню о дворце, но в моих воспоминаниях никогда нет отца?
Почему именно Белладома?
Ужасная правда обрушивается на меня, пригибая к земле. Если отец так боится, что Рен скажет хоть слово…
— Значит, это правда. — Слова вырываются прежде, чем я успеваю их удержать. — Ты и есть колдун.
Меня трясет от ужаса, словно целая армия мурашек марширует по коже.
Отец останавливается у очага. Выражение лица у него очень странное. Пламя поднимается так высоко, что языки лижут трубу. Отец издает рокочущий смешок. Смешок перерастает в грубый хохот, громкий и даже безумный.
Этот хохот гораздо страшнее его ярости.
Наконец хохот умолкает, и отец говорит:
— Верно, я и есть тот самый колдун, о котором шепчутся в Брайре. А почему я, по-твоему, никогда не бываю в городе? — Он постукивает себя по лбу. — Я же не могу войти! Я сам наложил охранные заклинания, которые не пускают в город тех, кто замыслил против него недоброе. Тут-то мне и понадобилась ты. Идеальный вариант!
Ужас окатывает меня то жаром, то холодом. Я поднимаюсь на неверные ноги, когти и хвост подрагивают от напряжения.
— Почему идеальный?
— Потому что ты такая наивная, такая невинная! И уж конечно, убеждена, что помогаешь городу и горожанам.
У меня голова идет кругом.
— Так Белладома правда напала на Брайр?
Он кивает:
— А что, все правильно. Девочки из Брайра отправляются прямиком к врагу.
Он снова хохочет, и я содрогаюсь. Даже теперь я не могу полностью поверить, что это тот самый отец, которого я так любила.
— А кто я такая? Кем я была — ну, раньше? — спрашиваю я, едва шевеля языком.
Дочь ли я ему — или он мне лгал, все время лгал? Я жду ответа и молюсь, чтобы этот человек ответил мне что угодно, но только не то, чего я боюсь больше всего.
— Тебя звали Розабель. — Он подходит ближе, но я отступаю назад шаг за шагом. — Ты была принцессой. Моей принцессой.
На грудь опускается свинцовая плита. Как больно! Наверное, эта боль никогда не утихнет. Вот он, мой самый страшных страх. Я — дочь короля, дочь Оливера, вернувшаяся к жизни в образе чудовища. Мой настоящий отец теперь даже смотреть бы на меня не захотел.
Делия. Я отправила собственную сестру к врагам Брайра. Ноги слабеют, я прислоняюсь к стене, чтобы не упасть. Я и впрямь чудовище. Рен кругом прав.
— А зачем ты мне лгал? — спрашиваю я, и в голосе моем проступает ярость.
Отец принимает возмущенный вид:
— Вовсе не лгал. Ты была обещана мне. Но меня обманули. — Выражение его лица становится мягче. — Я потребовал лишь то, на что имел все права. У нас был уговор. Ты должна была достаться мне.
Он фыркает.
— Король с королевой сказали, что за спасение Брайра отдадут все на свете, но, когда я вернулся и потребовал принцессу Розабель, они заупрямились. — Он складывает руки на груди, глаза превращаются в щелки. — Предлагали мне деньги, драгоценности, титул — что угодно, кроме того, что мне было нужно. А потом вышвырнули из дворца, будто я старая тряпка, от которой можно избавиться без хлопот. Что ж, они ошиблись. — Он пренебрежительно машет рукой. — Да и королева Ария сама виновата. Я ухаживал за ней, когда она была еще принцессой, — клялся в верности, обещал что угодно, хотел даже подарить эту ленточку, что ты носишь. А она мне отказала и пошла за Оливера. Ты должна была родиться моей дочерью! Выбери Ария меня — все было бы гораздо проще.
Его слова эхом отдаются в моей голове. Сердце сжимает ярость, но мне хочется знать еще одну вещь.
— Но король с королевой меня не отдали — как же я умерла? Как так вышло?
— Много лет спустя я вернулся и в последний раз попытался их урезонить. Сторожевое заклинание меня пропустило, ведь я не собирался причинять вред, а лишь шел забрать то, что было моим по праву. Стража снова попыталась вышвырнуть меня вон, но за десять лет я неплохо подготовился. Я испепелил стражников. Ария пыталась не подпустить меня к принцессе. Я убил и ее тоже. А потом передо мной встала Розабель и пообещала пойти со мной по доброй воле, если я не трону больше ее родных. Я и ее убил. А потом взял тело и скрылся.
Я стою, прижавшись спиной к стене, и гляжу на отца, не в силах усвоить услышанное. Так вот что он сделал. Вот что я сделала.
— Но зачем тебе тогда другие девочки? Что они тебе сделали? Ведь принцессу-то ты уже получил?
Отец улыбается страшной улыбкой:
— А как ты думаешь, из чего я собрал тебя?
Сердце сейчас выпрыгнет из груди.
— Что? — шепчу я.
— Всякий раз, как я безуспешно пытался тебя оживить, магия сжигала по кусочку от твоего тела. За магию надо платить! Я работал так долго, что заменить пришлось почти все, кроме головы. Ну да девчонок хватало — достаточно было выйти к дороге, по которой они шли на рынок, на запад там, на восток… Потом, правда, король-дуралей запретил горожанам выходить на улицу после заката, а девочек вовсе прекратил выпускать из-за стен. Что ж, тем слаще была месть, когда ты вернулась к жизни и принялась таскать девчонок прямехонько из города!
Во мне поднимается волна отвращения. Я чувствую слабость в коленях. Я верила, что найду колдуна и покараю его за все, что он сделал с моей семьей, — и все это время жила с ним в одном доме!
Я и впрямь чудовище. Я делала грязное дело и даже не задумывалась об этом. Я сшита из тел девочек, которых он убил.
Меня вот-вот вырвет, но я сдерживаюсь. Не могу больше оставаться в этом доме ни мгновения. Не могу находиться рядом с отцом. Я должна жаждать его крови. Но я до сих пор не могу поверить, что человек, которого я любила, — на самом деле чудовище. Это просто не укладывается в голове. Я прижимаю руки к глазам, чтобы сдержать слезы.
Сколько же ужасов я натворила! Но вот он, мой предел.
Я не пролью ни слезинки по отцу.
Нет, по Барнабасу. Он мне больше не отец. Он — враг.
Но и я тоже — враг. Враг в чужом теле. Девочка, которую король увидел в моих глазах, умерла давно и безвозвратно.
А вдруг нет? Вдруг заклятие еще можно снять, вдруг можно вернуть все обратно? Вернуть мне воспоминания, целиком, а не рваными обрывками? Барнабас сказал, что это невозможно, но зачем ему говорить правду?
Я отнимаю руки от глаз, и Барнабас подходит ко мне. Он протягивает ко мне руку и улыбается знакомой улыбкой. Моя душа разрывается надвое.
Он не замедляет шага. Я отступаю прочь. Он делает еще шаг ко мне.
