Анатолий Арамисов - Французская защита
Они были счастливы в этот вечер.
— О чем ты думаешь? — слегка толкнула Виктора локтем Симона, когда он, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла авиалайнера.
— О тебе, естественно, — улыбнулся мужчина, — моей даме сердца… И о том рыцаре, который явно знает толк в красивых женщинах.
— А ты не ревновал немного? — игриво спросила девушка.
— А как же. Ревновал, конечно, — в тон ответил Одинцов, — но я увидел его взгляд, когда ты вернулась ко мне за стол.
— И что ты прочел в нем?
— Хорошую зависть… Я сам себе иногда завидую.
В динамиках салона щелкнуло, и послышался мелодичный женский голос стюардессы:
— Мадам, месье! Наш самолет прибывает в аэропорт Орли. Температура воздуха плюс двадцать градусов.
Прошу вас всех пристегнуть ремни!
Они вышли из самолета и не успели добраться до стоянки такси, как к парочке тут же подлетели четыре журналиста:
— Месье Одинцов! Поздравляем вас! Вы теперь — один из претендентов на звание чемпиона мира! Что Вы можете рассказать о закончившемся турнире в Пальма-де-Мальорка?
Виктор коротко отвечал в направленные к нему диктофоны.
Он не видел, что в десяти метрах от кучки людей вокруг него с безразличным видом стоит, закрыв лицо развернутой газетой, невзрачный лысоватый господин в сером костюме. Паскаль Фите и сам толком не знал — зачем он приехал в аэропорт к рейсу из Мальорки. Чутье гончего пса гнало его по следам предполагаемой добычи.
Бывшая жена Одинцова Лиза изумленными глазами смотрела на телевизионный экран. В спортивных новостях первого канала Виктор отвечал на вопросы журналистов.
— Папа! Папа! — закричала Наташа, показывая пальчиком на телевизор.
— Перестань! — визгливо перебила ее мать. — У тебя сейчас другой отец! Девочка насупилась. Потом, исподлобья взглянув на Лизу, тихо проговорила:
— У меня один только папа, не дядя Гога вовсе.
— Я вот тебе сейчас покажу «не дядя Гога»!
И мамаша ударила девочку ладонью по щеке. Та заплакала и убежала на кухню. Через минуту с вызовом выкрикнула оттуда:
— Мой папа в сто раз лучше дяди Гоги! И любит меня, не то, что ты! Мне мальчишки сказали во дворе, что он будет самым лучшим шахматистом! Он скоро приедет и привезет мне много подарков!
Лиза с ненавистью взглянула на храпящего в углу комнаты нового супруга и закрыла лицо руками.
Но не только в доме на Таганке смотрели новости в этот вечер.
— Во дает! — крякнул Сергей Пантелеевич Вощанов, увидев на телеэкране знакомое лицо.
Он внимательно вслушивался в слова Виктора Одинцова. После окончания интервью с будущим участником четвертьфинального матча претендентов, выключил телевизор и задумался.
Прохаживаясь по просторной комнате, сам с собой разговаривал вслух:
— Неужели ему как-то помогли мои приборы? Но как? Они же не снимают с корочки мысли соперника? А вот бы интересно изобрести такой прибор! Тогда бы человечество резко изменилось, я думаю… Часто говорят — мысли материальны, мысли материальны… Хрен они материальны! Иначе можно было записать, как слова или другие звуки. Эх, интересно бы было оказаться на Земле через тысячу лет. Что там будет в смысле технического прогресса? Наверное, мы бы сейчас «офонарели», доводись заглянуть на столько веков вперед.
Как те люди, что жили в тысячном году…
А, быть может, этот парень и в самом деле здорово играет в шахматы? Тогда зачем он приезжал за такими приборами? А вдруг ему кто-то подсказывает? Но кто? Не Карпов же сидит рядом и передает ходы?
Здесь что-то не так…
Пантелеич не интересовался шахматами и практически ничего не слышал о компьютерных программах, связанных с ними.
Сержант Рябиков тупо уставился на экран и замер. Его рука, несущая стакан водки в рот, дернулась на полпути и резко опустилась вниз, проливая драгоценную жидкость.
— Слышь, Машка! — заорал он. — Вот этого типа я как-то брал в электричке!
— Которого? — милицейская жена в потрепанном халате и бигудями на голове с любопытством уставилась в телевизор.
— Да вот этого, белявого, с длинными волосами! Мы еще в паре с Гиви работали тогда! Ух, ты, сволота! — Рябиков погрозил кулаком изображению Одинцова. — Если бы не фээсбэшник, я б тебе…!
— А что случилось? — полюбопытствовала женщина.
— Да этот фраер без ксивы ехал, мы его решили тряхнуть, но какой-то майор на вокзале помешал. Ишь, ты, выбился через свои шахматишки! Дармоеды они там все!
И Рябиков вылил содержимое граненого стакана в свой гнилозубый рот.
Алик Сношаль скрежетал зубами. И было с чего. Одинцов, приехав в Москву после межзонального турнира, отказал ему в эксклюзивном интервью. «Лучший советский шахматный журналист всех времен и народов» сидел в кресле перед телевизором, отпуская реплики в адрес игрока и более удачливого коллеги.
— Александр Леонидович! — заглянула в кабинет старая сотрудница, которую в редакции считали тихо помешавшейся на почве любви к одному известному чемпиону.
— Пошла прочь! — заревел в направлении двери Алик. — Я занят!
Он поближе придвинулся к экрану: на одном из кадров встречи в аэропорту мелькнуло знакомое женское лицо.
— Сучка!
Алик не любил счастливых людей.
А те, в свою очередь, почему-то не любили его.
— Ну, каков, а! — заорал Юрок, сидя у стойки ресторана Le Komarov. — Ай да молодца!!
Его приятели возбужденно загалдели, глядя вверх на экран телевизора, что расположился рядом с многочисленными рядами бутылок.
— Ты чё, Юран, знаешь этого Одинцова?
— А как же! Вместе в тюряге парились! Классный чувак, скажу я вам! Прилетит сюда, завалится рано или поздно со своей командой, тогда гульнем с ним на всю катушку!
Цыган Миша опасливо косился на возбужденную компанию. Хозяин ресторана Комаров старался не показываться в зале, когда эти ребята из Красноярска наведывались в его заведение.
— А чё, пацаны, много он там выиграл в эти деревяшки? — раздался голос Коляна. — Я слышал, что только в самом главном матче на первенство мира они огребают солидные бабки!
— В натуре огребают! И Витюха, я думаю, должен дойти до этого матча! А там если проиграет даже, все равно лимон — другой зелени скосит, как пить дать! — возбужденно просвещал друзей Юрок.
— Тогда давайте выпьем за его победы — настоящие и будущие! Ура! — грохнул на весь зал Колян.
— Ура!! — подхватили остальные красноярцы.
Звон скрещивающихся бокалов, характерное кряканье после принятия сорокаградусной.
— Играй! — рявкнул Юрок застывшему в почтительном внимании бывшему солисту театра «Роман».
— Что изволите?
— Давай: «Так за царя, за Родину, за Веру мы грянем громкое «Ура, ура, ура!!»
Миша тут же заелозил смычком по струнам скрипки, выдавая нужные ноты.
Сидящие за столиками французы тихо переговаривались, оглядывались на крепких русских парней, которые дружно подпевали вслед бодрой мелодии.
Миана лениво курила сигарету в баре на плас Пигаль, болтая с подружками, когда одна из них обратила внимание на высокого светловолосого парня, дававшего интервью парижскому телевидению.
— Смотрите, какой красавчик! И с кем такие, интересно, спят?
Японка лениво перевела взгляд вслед за другими проститутками и через секунду едва не выронила сигарету из ярко накрашенных губ.
Ей в глаза смотрел тот неистовый русский, которого она ублажала примерно год назад в своей комнатке под крышей парижского дома.
— Я знаю его! — воскликнула Миана.
— Как? Ты спала с таким классным мужиком? — все женские головы одновременно повернулись в её сторону.
— Да! Мы с ним уехали, помню, с rue Saint Denis! Он взял меня на всю ночь, и с ним было замечательно! Да вы все видели его!
— Когда? — хором воскликнули проститутки.
— А помните, он зашел, взял пива, потом отказался поехать со мной. И спросил: играю ли я в шахматы?
— Да, да, припоминаем что-то, — раздались голоса.
— Я тогда удивилась: почему он так спросил меня? А вот теперь ясно; смотрите, показывают, как он эти фигурки двигает!
— Наверное, с этими деревяшками он и стал импотентом! — авторитетно заключила одна из самых опытных проституток.
Девицы прыснули в свои бокалы.
Миана промолчала, внимательно досматривая спортивный репортаж. Она не забыла той безумной ночи с русским.
И горькое чувство тоски внезапно нахлынуло на ее огрубевшую душу.
— Мадмуазель? — сальные пальцы взяли ее под локоть. — Сколько Вы берете?
— Да пошел ты! — зло выкрикнула японка, сорвалась со своего места и быстро вышла из бара на свежий воздух.
— Какой он молодец! — воскликнул Василий Петрович, галантно ухаживая за гостями. Он разливал в бокалы красное «Бордо», которое приберегал для особо торжественных случаев.
