Гордон Томас - Охотники за человеческими органами
Руфь, пробормотав что-то по-польски, вцепилась в края своего кресла и крепко зажмурила глаза. Вейл усмехнулся: она и впрямь была ребенком. Он выждал, пока то нарастающий, то стихающий звук двигателя не превратился в ровный рев, а потом поднял машину в воздух. Они быстро взлетели.
Впереди на них неслась гора Масая. Полосы испарений поднимались в небо, пересекались друг с другом, образуя причудливые узоры, окрашенные в нежно-розовый цвет — отражения жерла вулкана.
— Хочешь посмотреть поближе? — спросил он, когда они пролетали над нижней частью склона.
— Это есть возможно?
— Я же сказал, все возможно, когда ты на моем волшебном ковре-самолете.
— Тогда мы смотреть, — решительно произнесла девушка.
Повинуясь управлению, вертолет ринулся вверх, как скоростной лифт, и очень скоро оказался над верхушкой. Здесь, наверху, свечение, вырывавшееся из глубины кратера, было ярче.
Руфь подалась вперед, чтобы лучше рассмотреть.
— Видеть не так хорошо, — сказала она тоном разочарованной маленькой девочки.
— Сейчас мы это устроим. — Он направил вертолет прямо к горловине кратера.
— О-о, как красиво… Как здорово, — крикнула она, смеясь.
Действительно, красиво, подумал он. Как восход солнца над пустыней. Только здесь был их собственный восход — прямо посреди ночи. Он взглянул на Руфь: широко раскрытыми глазами она уставилась на это зрелище.
— Знаешь что, я разок перелечу через верхушку, и тогда ты посмотришь как следует.
Она кивнула, слишком завороженная зрелищем, чтобы отвечать.
Он направил вертолет через край горловины кратера. Неожиданно струя воздуха подбросила их на добрых пятьдесят футов. Он прибавил обороты и начал пересекать жерло вулкана.
Руфь рядом с ним прижала лицо к стеклу, глядя вниз.
— Как ад, — выдохнула она. — Ад на земле.
Далеко внизу под ними пузырилась красная лава.
— Ага. Ну, ладно…
Что-то произошло. Мгновение назад рычаг двигался свободно, теперь он застрял. Руль высоты не слушался. Винты замедляли вращение.
Руфь, прижимаясь лицом к стеклу, закричала:
— Не видеть! Не видеть!
Вулканический пепел! Он укрывал все вокруг. И тянул их… Упрямо тащил их вниз.
Руфь уже вопила во весь голос.
— Заткнись! — проорал он.
Ему нужно было больше силы. Больше подъема. Больше… всего!
Вертолет опустился ниже края горловины кратера.
Руфь завопила еще сильнее. Плексиглас лопался от жара, и кабина наполнилась противным запахом. Сера. Контрольный кабель руля высоты стал плавиться. Вейл едва мог дышать. Руфь тихо стонала. Бока кабины раскалились так, что до них нельзя было дотронуться. Плексиглас таял на глазах. Жар стал невыносим. Весь мир окрасился в ярко-красный цвет.
Вертолет коснулся кипящей лавы. На мгновение он застыл на ее поверхности, словно пузырящаяся, кипящая, плавящаяся жижа держала его. Потом медленно, страшно медленно вертолет погрузился в лаву и исчез.
Глава 31
Анна сделала знак официантке, чтобы та принесла еще кофе.
— Я провела там уже три дня, — сказала она, — но никто не говорил и не делал ничего такого, что могло бы вызвать хоть смутные подозрения с точки зрения медицины.
Они ели крабов и жаркое, поглядывая на перекормленных американцев, входящих и выходящих из придорожного бара-ресторана на северной стороне Малибу. По молчаливой договоренности они поддерживали разговор на уровне «как-прошла-твоя-поездка — а-как-твоя» и часто улыбались в ответ на реплики друг друга, но каким-то образом умудрялись держать головы в таком положении, чтобы каждому было трудно прочесть выражение лица другого. Только когда пустые тарелки унесли — у нее был фруктовый салат, а у него клинообразный кусок домашнего яблочного пирога и небольшая горка крема, — Томми выудил из кармана маленький блокнот, а Анна положила локти на стол и начала со свойственным ей пролетарским акцентом, которым отличались обитатели кварталов между Фулхем Роуд и Уондсвортской общиной, говорить о том, ради чего они встретились здесь.
— Но? — подсказал Томми, не отрывая глаз от блокнота.
— Но, — повторила вслед за ним и она. — Как я уже говорила, все эти забавные правила. Вроде выдачи всем пациентам номеров, вместо того чтобы называть их по именам. Это делается вроде как для гарантии неприкосновенности их частной жизни. А медсестры, когда им нужно обратиться к ним, говорят лишь «сэр» или «мадам». Так или иначе контакты с пациентами сводятся к абсолютному минимуму. Только старшие врачи по-настоящему долго занимаются ими. Истории болезни тоже никогда не остаются в палате пациента, а хранятся под замком у старшей сестры на каждом этаже. И все указания по уходу и лечению выписываются доктором Литтлджоном.
Томми опять сверился с блокнотом.
— Он — директор клиники, верно? И это он тебя нанял?
Анна кивнула.
— Я уже думала, что он не примет меня. И не из-за каких-то там осложнений с теми бумагами, которые подготовил Чепмен — с ними меня приняли бы в клинику Майо. Просто Литтлджон очень настаивал, чтобы я как следует усвоила все их правила. Это была настоящая лекция. Когда же я спросила, почему так важно соблюдать дистанцию с пациентами, мне показалось, что он взлетит на воздух!
Томми улыбнулся.
— Я помню, Шанталь говорила, что похожая система номеров существует в некоторых шведских клиниках, куда богатые и знаменитые отправляются подправить свои носики и губки. Она сказала, что в подобных местах гарантия секретности входит в пакет оплачиваемых услуг.
— Здесь то же самое. Охрана у ворот. По всему периметру — забор, который понравился бы хозяевам лагеря в Китае. На подъездной дорожке — такой длинной, что вполне сгодилась бы для марафонских забегов — канавки для ограничения скорости. Пациенты, разумеется, всего этого не видят. Клиника довольно далеко от шоссе, а дальше красных ковров они не ходят. Повсюду множество вежливых табличек, предупреждающих о змеях. И все регламентировано нашим директором.
— Этот Литтлджон — что он за человек?
— Настоящий надзиратель. Маленький, с козлиной бородкой и глазами, которые плохие писатели называют проницательными. Носит замшевые ботинки, а походка — как у Джона Уэйна. Чувствуешь его личность еще до того, как он входит в комнату. Но клиницист великолепный. До этого места он работал почти во всех ведущих центрах трансплантации Северной Америки, а надо сказать, эта клиника оборудована лучше всех больниц, где я только ни бывала.
— Откуда берутся деньги?
Анна приподняла локти.
— Невозможно сказать. Место совершенно анонимное. Нет даже таблички с упоминанием основателя. — Она замолчала, когда появилась официантка, извинившись за задержку и объяснив, что должна была залить свежую воду в кофейник.
По их обоюдному молчаливому согласию появление кофе нарушило ритм разговора. Они сидели молча, словно каждый ждал, когда другой заговорит об их последней встрече: той ночью в Гонконге, когда она объявила, что уезжает в Китай одна, несмотря на все его возражения. Они все еще ссорились, когда она садилась в поезд, отправляющийся в Бейджинг. Ее чуть не убили там, прежде чем полковник сумел вытащить ее.
Но так и не сказав ни слова, они поняли, что оба еще не готовы к такому разговору. Вернее, почти готовы, но — не совсем.
Томми заглянул в блокнот и спросил:
— Как прибывают пациенты?
— Частная скорая помощь. Но большинство на медицинских аэробусах или на своих личных самолетах.
— Я полагаю, они летят до Санта-Моники или Санта-Барбары, а потом приезжают на машинах?
— Нет. У нас есть своя собственная взлетная полоса. Достаточно длинная для «Тристаров» или «Боингов-747».
Томми сделал очередную пометку в блокноте и покачал головой.
— Это довольно-таки необычно, правда?
— Я тоже так подумала. Потом проверила и обнаружила, что в пределах сотни миль отсюда расположена дюжина частных клиник с такими же удобствами. Многим пациентам нравится избегать суеты коммерческих аэропортов. Это Америка, Томми. Чем выше твой статус, тем значительнее выглядишь в глазах конкурентов.
Он поднял голову и посмотрел на нее.
— Какие-нибудь идеи насчет того, откуда прибывают ваши пациенты?
— Нет. Я же говорила, секретность здесь на высоте. — Она чувствовала его настойчивость и понимала, что так он старается держать прошлое за кадром. На мгновение она позволила своей памяти задержаться на том, что могло произойти между ними. Потом крошечная гироскопическая фигурка внутри нее, которая всегда умудрялась оставаться на плаву, взяла верх.
— Как насчет персонала? — спросил он. Его взгляд не отрывался от лица Анны, изучая его, прислушиваясь, вопрошая…
— Медсестры все азиатки, в основном с Филиппин или из Бирмы — минимальный английский, максимальный профессионализм. Врачи — практически отовсюду. Я ухитрилась составить список. Может быть, тебе стоит дать его Лестеру, чтобы он проверил. Когда вернусь, постараюсь раздобыть больше информации.
