Тара Янцзен - Безумно холодный
Как такое могло случиться?
И как она сможет опустить его, зная, зачем он уходит?
Его желудок заурчал, и, несмотря на страхи, она ухмыльнулась, прижавшись к его груди.
— Голоден?
— Умираю от голода, — признался он.
— Тогда давай займемся этим, пока не отвлеклись. — Быстро поцеловав его, она вскочила с кровати и потянула его за руку. Он так сильно потерял в весе, что желание накормить его перевешивало желание заняться с ним любовью.
По крайней мере, так она думала до того, как он встал и потянулся, закинув руки за голову и широко расставив ноги на груде синих шелковых простыней.
О, ух-ты.
— Не… двигайся, — сказала она, попятившись к полке с камерами. Схватив 35миллиметровую, она быстро проверила наличие пленки, следом вцепилась еще и в цифровую, перекинув ремешок через плечо.
— Э, Никки, да ладно тебе, — сказал он с полуулыбкой. — Ты не можешь… О, да ладно. — Он покраснел и отвернулся, как только она начала снимать. — Ник, ну правда. Я же голый.
— Бесценно, прекрасно. — Она кружила вокруг него, пока камера пожирала пленку.
Он продолжал поворачиваться, пока не сдался окончательно и не повернулся к ней лицом, уперев руки в бока, словно бросая вызов камере.
Ей это нравилось.
Через секунду бравада закончилась — снова смутившись, она закрыл лицо рукой. Классика. Потом зарылся пальцами в волосы — даже лучше, чем классика. А потом он отправился за ней.
— Кид! — взвизгнула она, и, засмеявшись, бросилась бежать вокруг маленького стола, который поставила в служившем кухней углу мастерской. Впрочем, соревнованием назвать это можно было с натяжкой. Несколько шагов и он загнал ее в ловушку между холодильником и раковиной. Внезапно еда стремительно потеряла свои позиции в списке желаемого. По крайней мере, в этот конкретный момент.
Он поднял ее, и она обвила ногами его талию, не спуская с него глаз и покрывая лицо поцелуями. Между ласками она стащила с шеи свои камеры и поставила их на прилавок.
Он был таким сладким, его губы — такими сладкими. Она целовала его рот, его щеки, крылья его носа, пробегала языком по бровям — тем самым суровым бровям, которые придавали его лицу схожесть с ястребом.
Отступив назад, он сел на кухонный стол, не опуская ее с колен.
— Еды, девчонка! — прорычал он, покусывая ее кожу.
Захихикав, она потянулась к ручке холодильника.
— У нас есть пудинг и… хм, пудинг. Я закажу пиццу.
— В девять часов утра? — Он поднял на нее глаза.
— Доставка пиццы двадцать четыре часа семь дней в неделю, — сказала она, потянувшись еще дальше к телефону.
Сработал быстрый набор и пару минут спустя на девять тридцать были заказаны супербольшая «Пепперони» и «Чикаго-стайл» с ветчиной.
— Уговор вы знаете, — сказала она в телефонную трубку, снова открыв холодильник и вытащив оттуда упаковку пудингов. — Запишите на мой счет, возьмите пять долларов на чай, постучите один раз и уходите.
— Ты установила правила для доставки? — спросил Кид.
— Конечно, установила, ковбой. — Она повесила телефонную трубку и, надорвав крышку на одном из пудингов, облизала ее с внутренней стороны. — Не хочу, чтобы кто-то разрушил чары, пока я работаю, не хочу болтать впустую с мальчиками из доставки, поэтому я и завела там свой счет — они присылают мне счета каждый месяц.
— Мило, — сказал он.
— Ммммм, — согласилась она, погружая ложку в пудинг, а потом отправляя ему в рот.
Он проглотил первый кусочек, потом еще и еще, пока она не оторвала крышку с третьего пудинга. Пока они обрабатывали следующие две упаковки, ей доставалась каждая четвертая ложка. К тому времени, как от пудингов ничего не осталось, она умудрилась впихнуть в него еще полпиццы. А потом, снова занявшись с ней любовью, она заснул на груди шелковых простыней.
И тогда она достала свои камеры и принялась за работу.
ДОМ ГУДЕЛ словно улей: горничные открывали застоявшиеся комнаты, проветривали запылившиеся крылья, телефонные звонки дребезжали, стремясь дать последние указания, поставщики провизии сновали туда-сюда, повсюду мельтешил обслуживающий персонал. Большой Джон и Лил Бэт Трейнор вернулись в Денвер, а их первое политическое событие сезона — толчок компании Мэрилин Деккер — должно было начаться через несколько часов. Впрочем, сей факт никаким образом не повлиял на обычный утренний ритуал Большого Джона.
Альберт наблюдал за стариком, влившим в себя целый бокал виски и готовым продолжать пьянствовать весь последующий день. Спальня располагалась в западной части дома, окна ее выходили на южные сады и застекленный бассейн, в котором Альберт, будучи подростком, так часто плавал с другими детьми из академии Уэллон.
— Ты уже видел утренние газеты? — спросил Большой Джон. В типичной для себя манере ответа он дожидаться не стал: — Какая беда приключилась с Тедом Геррети!
— Да, сэр. Ужасная беда.
Волосы Большого Джона давно поседели, но он все еще оставался широк в плечах и по-прежнему обладал привлекательностью крепкого здоровяка. Джонатан был сложен куда деликатнее, почти хрупко, и даже в восемнадцать лет был на несколько дюймов меньше своего шестифутового отца. Им так же было куда сложнее управлять — вероятно, то было самым ужасным в глазах Большого Джона — но «ужасов» и без того было такое количество, и все они озвучивались грозным голосом Большого Джона, постоянно, год за годом, пока Джонатан не нашел утешения в наркотиках.
Альберт давно знал, что все идет именно к этому. Милый, дорогой Джонатан никак не подходил под амбициозные планы своего отца. Сенатору нежен был другой сын — тот, чей мозг не игнорировал бы жестокие жизненные необходимости.
Альберт никогда их не игнорировал.
— Знаешь, я никогда не предъявлял обвинения Мэрилин, — сказал Большой Джон, неизбежно возвращаясь к смерти своего сына и снова наполняя бокал виски. Возвращение в Денвер всегда ставило смерть Джонатана в центр внимания, именно поэтому Альберт изо всех сил старался удержать Большого Джона в Вашингтоне. — Она игрок бывалый, и мы отлично проработали на страну все эти годы.
«Поработали на себя», — мысленно поправил Альберт. После скандала Большому Джону пришлось расстаться со своими президентскими амбициями, тогда, покинув политику, он понял, что в частном секторе куда больше места для маневров. Он сколотил целое состояние, лоббируя Конгресс от лица американского военно-промышленного комплекса. Он также построил прочную сеть корпораций и организаций, отлично скрывающих огромное количество компаний, производящий оружие, которыми либо владел сам, либо управлял через подставных людей. Он обладал широчайшими связями от министерства иностранных дел до министерства обороны и был лично знаком с половиной членов правительства.
Он отлично поработал на себя, особенно за последние несколько лет, и Альберт гордился, что стал значимой частью этого успеха. Как правая рука Большого Джона, он часто спасал здоровяка от мели. Он был тем самым сыном, которого заслуживал Большой Джон — умным, беспощадным, имеющим цель.
— Но эта ее дочка, сплошная трагедия, если ты понимаешь, о чем я, — закончив, Большой Джон сделал еще один глоток виски.
Альберт точно понимал, о чем он. Все это он слышал уже тысячи раз.
— Она использовала моего мальчика, — сказал Большой Джон, и Альберт на секунду заволновался, что они близятся к взрыву раздражения и гнева.
В Денвере Большой Джон был склонен к раздражительности и задумчивости, но сегодня он не мог этого сделать. Когда Большой Джон начинал раздражаться и ныть, он превращался в настоящего размазню, тупого пьяницу и просто переставал нормально функционировать. Сегодняшнего терпения на тупость у Альберта не хватит.
— Она использовала его, а потом выкинула. Из-за нее он пошел по наклонной и вляпался по самые уши. Вот что убило его, а не пуля.
— Кристиан Хокинс убил его, Джон, — сказал Альберт, зная, что именно это хочет услышать здоровяк. Он всегда хотел слышать именно это.
Большой Джон сделал еще один глоток, а потом вытер рот рукавом халата.
— Суд заявил, что он этого не делал, но думаю, ты прав, Альберт. Ублюдок убил моего сына, а Катя Деккер вложила пистолет в его руку и приставила его к голове Джонатана.
— Ты сказал, что девчонка может явиться сегодня сюда со своей матерью?
— Вероятно. Я не хотел оскорбить столь почетного гостя, указывая ей, кого она может привести с собой, а кого — нет, — сказал Альберт. На самом деле, он сделал все возможное, чтобы Катя появилась вместе с матерью, послав сенатору осторожное напоминание о том, скольким пришлось пожертвовать семье Трейнор из-за нее. Большой Джон лишился сына и шанса занять президентский пост — он заслуживал, по меньшей мере, запоздалых личных извинений от девчонки, которая стала причиной той трагедии. Если Катя Деккер хочет вернуться в Денвер, ей придется поваляться в ногах у Большого Джона.
