Тара Янцзен - Безумно холодный
И она не ошиблась. К тому времени, как они окончательно расправились с его футболкой, она оказалась на неизвестной ей территории. Она знала, что он в хорошей форме, но даже не подозревала насколько, пока не увидела его полуобнаженным.
— Это… крылья, — сказала она, с удивлением осознав увиденное. Темные линии, извивавшиеся по его предплечьям не давали полной картины. Со спины с разведенными руками линии превращались в перья, не всюду идеально аккуратные. Какие-то загибались на концах, какие-то располагались дугообразно, словно по ним дул ветер, буквально смазывая их черты.
Осенью она должна была ехать в Калифорнию, изучать изобразительное искусство, о котором многое знала, в том числе имела представление и о боди-арте — а его татуировка была выполнена просто потрясающе. Работы была очень точной, почти реалистичной, но замысел был очевиден — то была пара крыльев. Она даже могла точно сказать, с какой стороны на его тело дул ветер — слева направо.
— Это потрясающе, — сказала она, садясь рядом с ним на кушетку и беря его за руку. Она снова подняла его руку, вытянула, внезапно позабыв, что он наполовину обнажен. Она видела лишь, как он прекрасен, искусно сделанное тело, под искусно сделанной татуировкой, крылья, воспевающие скульптуру мускулов под кожей. Он бы мускулист, гладок и хорошо очерчен.
Она скользнула руками по его телу, по рукам, по плечам, потом вниз по сильным и гладким мускулам его спины — пока не достигла внезапно объявившейся преграды из пояса его брюк.
— Ой, — вырвалось у нее. Она едва не начала стягивать брюки, что увидеть продолжение татуировки. — Там есть еще. — Поразительно, но, казалось, нижнего белья на нем не было. Она не знала, что об этом и думать.
— Немного, — сказал он, поворачиваясь.
Ее задумчивости моментально пришел конец. Он не был скульптурой, он был мужчиной, ну или почти мужчиной, а она была готова прикоснуться каждой клеточке его тела, пусть даже и во имя искусства.
— Но… — он пожал плечами, но она не совсем поняла, что он хотел этим сказать. Вероятно, ей не стоило заглядывать за пояс его брюк, вообще не стоило даже думать об этом в ближайшее время, даже если его спина и вызывала в ней чистейший художественный восторг, а его анфас вынуждал ее думать лишь о сексе.
Он был великолепен, не только его лицо с аристократическим носом и острыми скулами, и губы, которые она хотела целовать снова и снова, но и грудь, покрытая мягкими темными волосами, и живот со знаменитыми шестью кубиками мышц. От одного взгляда на него, у нее пересыхало во рту.
Она хотела прикоснуться к нему, уткнуться носом в его шею, ласкать языком его кожу — проникнуть в него, быть ближе к нему — но она была в полнейшей растерянности, понятия не имея, как претворить эти мечты в жизнь и какой опасностью этой может обернуться.
Он снова взял ее руки в свои, такие темные и больше, по сравнению с ее ладошками, с венами, проступающими на обратной стороне и сбегающими дальше к локтю.
О, как же ей хотелось поцеловать его — всего его.
— Дело не в сексе, — сказал он, огорошив ее своей откровенностью. — То, что происходит между мной и тобой.
— Разве нет? — Она даже не знала, расстраиваться или нет.
— Нет. — Он покачал головой и взглянул на нее из-под пряди шелковистых черных волос, упавших на глаза. — Дело в доверии.
— В доверии, — повторил она, так до конца и не понимая, к чему он ведет.
— Секс я могу найти где угодно…
Да. Она кивнула. Этому она верила легко. Вероятно, девушки и женщины выстраивались в очередь к его спальне, беря номерки — о, черт.
— Но с тобой я бы хотел чего-то другого.
Ух. Похоже, это было частью спича а-ля «я бы хотел быть твоим другом».
Он отвел взгляд, но она могла поклясться, что заметила легкий румянец на его щеках.
— Я без проблем стащу для тебя брюки. — Он снова пристально посмотрел на нее, пригвоздив ее к кушетке взглядом. А вот обнажение определенно не была частью того спича. — Но я не хочу, чтобы ты бросалась в это сломя голову.
Слишком поздно. У нее перехватило дыхание. Он стащит свои штаны, и одной мысли об этом было достаточно, чтобы завести ее. Она почувствовала, что стала влажной, и это ощущение парализовало ее. Это случалось и раньше, но никогда вот так. О, он так сильно опоздал. Она уже бросилась в это сломя голову.
Улыбка вернулась на его лицо, блеснувшим изгибом белых зубов и сухой уверенностью в себе.
— Я-то уже давно потонул, — признался он. Его улыбка стала еще шире, и она стала гадать, сможет ли когда-нибудь снова дышать нормально? — Мне достаточно просто посмотреть на тебя, что понять — мне конец, принцесса, но с этим я справлюсь. Сегодня здесь не произойдет ничего, чего ты не захочешь, и речь не о том, что ты «может, захочешь». Я серьезно, ничего, чего бы ты на самом деле не хотела, здесь не произойдет.
В его словах был смысл, но она сомневалась, что может существовать какое-то «может быть» относительно того, что он вынуждал ее хотеть — ничто не могло поразить ее сильнее. Она никогда не считала себя ни особо сексуальной, ни особо чувственной, но с ним… она практически чувствовала его запах и вкус даже на расстоянии, его теплоту и мужественность, которые творили безумные, совершенно безумные вещи с ее воображением. Одна ее половина горела огнем, другая медленно закипала, и, если он не поцелует ее в ближайшее время, она может умереть от своего безумного желания.
— Я не знаю, что произойдет, не знаешь этого и ты…
Нет. Она покачала головой. Нет, она не знала. На этот счет он был абсолютно прав.
— … но даже если… если я буду внутри тебя, — на этих словах румянец вернулся на его щеки, — и ты скажешь: хватит, уходи — все закончится. Сразу же. Я тебе обещаю.
Внутри нее? Мягкая, насыщенная волна жары взорвалась под ее кожей, омыв все тело. Он действительно это сказал?
Мальчики о таком не говорят. Они тискают, и лапают, и жалуются, не получая того, что хотят, или напускают на себя обиженный вид, что еще хуже.
— Я девственница, — выпалила она по каким-то непонятным причинам, которые она могла бы объяснить с тем же успехом, что и теорию холодного синтеза — о сути которой она и понятия не имела.
— У меня такое ощущение, что я тоже, — признался он. Медленная ухмылка скользнула по его губам. Потом он наклонился и снова поцеловал ее. — Я не причиню тебе боли. Я знаю, как быть осторожным.
Да, он знал. К тому времени, как он отнес ее на кровать, она была настолько готова для него, желая ощутить его вкус во рту, его жар внутри.
Она по-прежнему нуждалась в нем. Причина была неизменна. Он был Хокинсом, а она нуждалась в нем с перового взгляда.
А теперь она шагнула вперед и сделала это, на самом деле сделала. Какая бы связь не разорвалась тринадцать лет назад, сейчас она не только возникла снова, но и усилилась. Потому что она знала, чего стоит потерять его.
Так если любовь была ответом на все жизненные проблемы, почему она чувствовала себя такой обреченной?
— Ты снова слишком усиленно думаешь, — пробормотал он в подушку, даже не потрудившись открыть глаза. — Я слышу, как в твоем мозгу шевелятся шестеренки.
— Не слышишь, — возразила она.
— Слышу. Именно это меня и разбудило. — Он перевернулся на спину и потянулся.
Она медленно сглотнула. Боже, он такой красивый.
— Думаю, нам нужно поговорить.
— Хочешь сделать это в душе? — спросил он, зевая.
— Нет. Нет, я… ну, я думаю, нам стоит одеться.
— Нет, — твердо сказал он, открыв глаза и пригвоздив ее взглядом к месту. — Мы не будем одеваться и разговаривать. Если ты хочешь поговорить, мы либо сделаем это в душе — голые, либо прямо здесь — голые.
— Ты не можешь вот так устанавливать правила для разговора, — раздраженно ответила она. Она не хотела разговаривать голой. Она была такой уязвимой, а он… когда он голый, от него одни неприятности.
— Правило номер один: мы делаем это голыми. Правило номер два: никто не покидает постели, пока разговор не закончен.
— О, да ради Бога. Я пытаюсь быть серьезной. — Она бросила на него раздраженный взгляд, но отвести его не смогла.
Он следил за ней, следил словно ястреб.
— Я никогда не бываю серьезней, чем когда голый, детка.
Это она знала. Он доказывал это снова и снова всю ночь напролет, а потом еще раз час назад.
— Я не имела в виду, что нам нужно поговорить о… сексе.
Он просто невозможный.
— А я думаю, что это отличное начало для разговора. — Он повернулся на бок и подпер голову рукой. — Секс. С тобой. Мне нравится, очень.
Приложив огромные усилия, она сдержала тяжелый вздох, рвавшийся из горла. Он был совершенно невозможным. Она боролась с огромным количеством различных чувств и с очередной влюбленностью в него, которая полностью смешала ее планы (если она вообще осмелилась бы назвать это «влюбленностью»). Она не могла просто спеть соло и справится со всем этим без него.
