Анатолий Арамисов - Французская защита
Люди стояли возле канатного барьера и напряженно следили за игрой. Наконец, Одинцов сделал фантастический по силе ход, и Жак Гийон понял, что спасти его может только чудо.
Он старался не смотреть на часы, чтобы не привлекать внимание русского к циферблату.
Послышался легкий шум среди зрителей, судьи зашикали на толпу. Виктор, словно очнувшись, взглянул на циферблат и, словно ужаленный подпрыгнул на стуле.
Опять цейтнот!
Меньше трех минут на двадцать ходов!
Француз явно играл на время. Согласно правилам, Виктор бросил запись, и делал быстрые прочерки на своем бланке. Спустя две минуты он вообще бросил ручку на стол.
Через каждые 3–4 хода Виктор вытягивал шею, стараясь увидеть правильное количество сделанных ходов на листке соперника.
Жак Гийон вначале специально закрывал свой бланк рукой, но потом почему-то даже придвинул свои записи поближе к Одинцову.
Всё!
Сорок ходов сделано!
Контроль пройден, и теперь можно отдышаться.
Виктор с облегчением откинулся на спинку стула. Позиция противника дымилась, словно Кенигсберг после бомбардировки в апреле 45-го.
— Время! — послышался возглас судьи.
Виктор улыбнулся:
— Контроль пройден, я сделал 40-й ход.
— Сейчас проверим! — хладнокровно парировал француз.
Внутри Одинцова все похолодело. Он дал себе слово, что никаких шансов «смухлевать» судьям сегодня не предоставит.
Неужели???
Судья взял бланки противников и пошел к другому столику. Там он ход за ходом разыграл партию с начала и до конца.
Виктор напряженно смотрел на доску. Потам перевел взгляд на Симону. Она стояла, закусив губы, и не отводила встревоженных глаз от Одинцова.
Ну? Ну?
— Вы просрочили время, — с заметной усмешкой проговорил судья, — оформляйте бланки.
— Как?? — Виктор навис над судейским столиком.
— Жан Гийон записал один ход дважды. Поэтому их сделано 39, а не 40. Флажок упал на Ваших часах, значит, он выиграл.
Одинцов перевел взгляд на Гийона. Тот невозмутимо пил кофе, закусывая сэндвичем.
У Виктора появилось огромное желание заехать в эту довольную морду, да так, чтобы тот опрокинулся назад вместе со стулом, столиком, фигурами, сэндвичем, кофе и своими подловатыми мозгами. Одинцов не выиграл ни франка!
Поражение отбросило далеко за черту первой десятки — большое количество игроков, «накатив» на финише, обошли его на пол-очка.
Рука девушки легла на кисть Виктора.
— Витя… Пойдем отсюда, — мягкий голос Симоны вывел шахматиста из состояния ступора.
— Да… да… конечно… ты прости меня за тот вечер, я был, наверное, неправ… прости, Симона.
Одинцов с какой-то болью посмотрел в глаза той, о ком думал долгими часами все последние месяцы.
Девушка опустила голову.
— Жорж, Евгеньич, Матильда, Патрик! Спасибо, что пришли!
Он не стал слушать слова утешения одноклубников.
— Извините, я тороплюсь… Симона, подвези меня, пожалуйста, на улицу Лафаетт!
— Хорошо.
Они вышли из здания и сели в машину.
— У тебя встреча? — спросила девушка.
— Я должен сегодня забрать авиабилеты на остров Реюньон, через неделю вылет на турнир. Надеюсь, там не будет этих судей и таких игроков. Все-таки примерно десять тысяч километров отсюда… — невесело пошутил Одинцов.
Они поднялись на второй этаж знакомого здания и подошли к двери с табличкой Voyage d’échecs.
Виктор дернул ручку.
Заперто.
— Что такое? — удивился он. — Еще два часа должны работать. Постучал в дверь.
Тишина.
На стук из соседней двери выглянула девушка.
— Вы к «Шахматным путешествиям?» — спросила она.
— Да, мадмуазель, а где сотрудники?
— К сожалению, должна вас огорчить. Вот уже две недели, как сюда рвутся шахматисты, а контора не работает. Вчера приезжала полиция, вскрывала дверь. Ничего, никаких документов. Только одна мебель. Увы, это были обычные жулики, месье.
Кровь отлила от лица Одинцова. Только сейчас он увидел тонкую белую полоску с печатью, приклеенную чуть ниже ручки.
— Мои сожаления… — добавила француженка, увидев, как Виктор прижался спиной к двери и медленно сполз вниз.
Он сидел на корточках минут пять, отказываясь поверить в случившееся.
Симона молчала.
Мадмуазель из соседней двери бросала любопытные взгляды на парочку.
Наконец, Одинцов поднялся и глухо сказал, глядя в сторону:
— Всё, с меня хватит! Я улетаю послезавтра домой, и больше не стану играть в шахматы. Займусь каким-нибудь бизнесом в Москве, меня друг давно зовет. И правильно он говорил мне — бросай это дело! Одинцов криво усмехнулся, представив лицо жены по его возвращении домой.
И все слова, что она скажет ему, он знал заранее:
Не знал он в эту минуту только одно.
Что завтра наступит новый день. Совершенно непохожий на сегодняшний.
Потому что Симона позвонит ему и скажет:
— Я согласна. Мы будем вместе играть против них…
ЧАСТЬ 5. БОЛЬШАЯ ИГРА
Пантелеич любовно трогал разложенные на овальном кухонном столе маленькие предметы. Он сделал все на совесть и знал, что аппаратура не подведет.
Виктор Одинцов стоял, опираясь ладонями на край стола, и внимательно слушал объяснения кагэбэшного Левши.
— Вот смотри, маленькие наушники, телесного цвета, ты можешь принимать любые звуки, и никто не услышит даже в полной тишине, если наклонится к твоей голове. Их я сделал на базе микросхемы фирмы Sony. Человек, который должен тебе давать команды, имеет тоже маленький радио микрофон.
Действует на расстоянии до…, в общем — очень далеко. И ты, и напарник слышат всё, что говорит, шумит, гавкает и квакает вокруг.
— А чем питаются приборы? — спросил Одинцов.
— Вот это, — Вощанов указал на квадратную коробочку размером со спичечный коробок, — блок питания, там батарейки. Хватает на 10 часов непрерывной работы. Подзаряжать их надо через этот шнур от сети 220 вольт. Понял?
— Никто не засечет радио переговоры?
— Не боись. Работают они на специальной частоте в широкополосной модуляции, если тебе что-то говорят эти термины. Никакая собака не учует. Давай, пробуем!
Хозяин дачи протянул Одинцову два маленьких кружочка. Тот воткнул их в ушные раковины и вышел на улицу. Отойдя от дома отставника метров на двести, произнес:
— Как слышно, приём!
— Слышно отлично! — воскликнул Пантелеич. — А тебе?
Голос Вощанова звучал в ушах Виктора, как будто тот говорил ему с расстояния нескольких сантиметров.
— Очень хорошо!
— Ну и лады! Возвращайся.
Виктор, удовлетворенно улыбаясь, быстро зашагал по аллее.
— Так. Теперь смотрим более сложные вещи, — Пантелеич взял в руки очки с темноватыми стеклами.
Любовно погладил их, как будто собственного младенца.
— А где же здесь камера? — удивился шахматист.
— Не видишь? — усмехнулся кагэбэшник.
— Нет.
— Смотри!
И Вощанов приблизил дужку очков к самым глазам Одинцова.
— Да где же? — растерянно произнес тот.
— Вот здесь! — торжествующе воскликнул Пантелеич. — Контора зря деньги не берет! В центре очков, между стеклами камера с диаметром объектива 2 миллиметра. Его не видно из-за затемнения стекол! По окружностям в оправе я пустил тонкую антенну и там же — блок питания. Вот это работа была — словно блоху подковать!
А базовый блок вот он — может находиться хоть в 200–300 метрах от тебя. С мини наушников он принимает на очень большом расстоянии. Там хорошее питание, этот провод идет на UCB—порт компьютера. На экране видно, что ты наблюдаешь в этих очках.
Это — антенна, принимающая твой видеосигнал. Батареи тоже можно подзаряжать от сети или автомобильного аккумулятора через прикуриватель. Понял?
— Конечно! — сердце Виктора учащенно билось.
— Теперь мини камеры попроще: авторучка, как ты просил с глазком объектива внизу, чтобы можно было видеть записи. И зажим для галстука, в центре в виде темного янтаря тоже встроена камера. А блок приема — один для всех.
