Анатолий Арамисов - Французская защита
— Пойдем, интеллигент х*ев! Ты задержан минимум на три часа для выяснения личности!
Одинцов встал, внутри его, несмотря на кажущееся внешнее спокойствие, бушевали эмоции.
Милиционеры подождали, пока все пассажиры выйдут из вагона, и повели Виктора по перрону: Гиви шел сзади, Рябиков впереди.
Одинцов затылком чувствовал тяжелый взгляд кавказца, подпрыгивающая походка переднего мента была торжествующе-праздничной.
«Может, попробовать откупиться? Предложить баксов пятьдесят? Иначе все могу потерять! Но, нет, этим скотам — ни копейки… Лучше потерять, чем унижаться перед быдлом!»
Словно почувствовав мысли Виктора, Рябиков обернулся и на ходу злобно проверещал:
— Другой на твоем месте давно бы сообразил, что надо делать! Как полюбовно договориться и разойтись — не знаешь что-ли?
— Полюбовно? За что это я буду полюбовно договариваться?
— С бабками жалеешь расстаться? Ну ну! Мы тебя всё равно раскрутим, как бы ты не…
Рябиков осекся на полуслове.
Потому как с ходу ткнулся в грудь коренастого мужчины в черном плаще и кожаной кепке.
— Ну, ты! Куда прешь! Зенки разуй! — ощерил свой мелкозубый рот старший сержант.
— Сейчас разую.
Рука мужчины скользнула под плащ и мгновенно вылетела назад, держа раскрытым небольшое удостоверение:
— Майор ФСБ Веремеев, — негромко произнес незнакомец, — вы ведете гражданина для выяснения личности?
Менты обомлели.
Они знали, чем заканчиваются встречи с представителями этого ведомства, если те ведут наблюдения за их беззакониями.
— Так точно! — отрапортовал Рябиков и приложил руку к фуражке.
— Да Вы, я смотрю, в нетрезвом состоянии при исполнении… А? — глаза фээсбешника излучали холод.
Сержант хотел, было что-то возразить, как офицер перебил его:
— Этого гражданина я забираю с собой. По нашей линии. Вопросы есть?
— Никак нет, това… господин майор!
— Свободны!
Виктор Одинцов оцепенело смотрел, как менты, сделав «налево кругом» быстро растворяются в толпе пассажиров. В его голове мелькнуло: «Из огня да в полымя… Откуда? Зачем?»
Майор повернулся к блондину и улыбнулся:
— Да расслабься ты! От Пантелеича привет! Он мне позвонил полчаса назад, кричит в трубку: так, мол и так, забирают парня в электричке, выручай, встречай на вокзале!
Виктор ошеломленно посмотрел на спасителя:
— Но как он узнал? Как??
— Как? Между нами, конечно, он просил. А я Пантелеича очень уважаю! Сказал, что ты забыл выключить базовый блок с микрофоном в дипломате, а он по привычке врубил свое хозяйство на даче, посмотреть, послушать, что кругом творится. Ну и налетел на твою волну, услышал весь разговор в вагоне, пока ты далеко не отъехал. У него приборы еще те!
— Как же так? Он говорил, что волны не ловятся извне.
— Верно! Только ты один маленький рычажок забыл переставить на нужную отметину. Когда сам проверял в последний раз — он так и объяснил. Сказал, чтобы поставил на значок SM, когда будешь пользоваться.
— Понятно. Спасибо.
— Не за что! Старому другу как не помочь, если просит. А ты вроде не из нашей конторы, я так понимаю… не видел тебя там, — Веремеев пристально посмотрел на Одинцова.
— Нет, я немного по другой части, — улыбнулся Виктор.
— Ясно. Документы с собой носи! Время сейчас такое. Ну, бывай!
И майор ФСБ, повернувшись, зашагал в сторону спуска в метро.
Одинцов сделал несколько шагов ему вслед, и колено пронзила острая боль.
Как тогда в самолете.
Нервы.
Доковыляв до скамейки, он сел и еще четверть часа не мог подняться с места, пережидая, когда мечущиеся внутри коленной чашки молекулы и атомы придут в свое обычное состояние.
Провидение впервые за долгое время благосклонно отнеслось к Виктору.
…Симона устало поднялась со стула и медленно прошлась по комнате. Она работала над очередным заказом для французов, и этот процесс отнимал много сил и времени.
Шефы из Лондона поторапливали.
Неделю назад она позвонила своему хорошему знакомому, коллеге, молодому профессору Майклу Ходсону, и попросила того форсировать их совместную работу над совершенствованием шахматной программы. Над ней они трудились уже больше года, в перерывах между срочными заказами фирмы. Майкл был неплохим игроком, в уик-энды его можно было найти на очередном рапид-турнире. Он отвечал за оснащение программы теоретическими дебютными материалами, обобщение позитивного опыта, используемого в других шахматных роботах. Несколько студентов — практикантов под его надзором усиленно занимались вводом огромных пластов информации.
Симона улучшала скоростные компьютерные платформы, процессор ее ноутбука имел самые высокие показатели в этом отношении в классе себе подобных.
Соединение усилий двух талантливых людей приносило свои плоды. Еще полгода назад они устроили небольшие матчи между самой популярной среди любителей и профессионалов программой «Fritz» и своей собственной.
После счета 4:1 в их пользу, Симона с Майклом поняли, что создали очень сильного робота. Лишь в одной партии их программа увлеклась материальными приобретениями и угодила под разгромную атаку. Шесть месяцев они работали именно в этом направлении: заставить машину тонко чувствовать позиционные, а не материальные нюансы. Предложение Виктора, вначале заставшее девушку врасплох из-за моральных аспектов и авантюрности, постепенно заинтересовало ее.
Она получала редкую возможность испытать свое детище на практике. Причем не в тех условиях, как это обычно бывает — на турнире выставляется машина, и все знают, что вот она, вместе с ассистентом противостоит вам. Соответственный настрой на игру: никаких цейтнотов, ловля компьютера на «приманку» ради позиционной выгоды.
Здесь все будет иначе. С ничего не подозревающими шахматистами, думающими, что они играют с обычным человеком, с его привычными слабостями — будет сражаться их «СиМа».
Так они назвали свою программу, соединив две первые буквы их имен. Игроки станут ждать от Одинцова ошибок в цейтноте, специально «подкручивая» позицию в районе 30-хода, идя на риск.
А их — не будет. Или почти не будет. Вот это Симоне хотелось узнать.
Ее воображение уже рисовало картины будущих поединков Виктора с лучшими игроками планеты, в которых он, несомненно, побеждает.
Девушка подошла к окну.
Вечерело.
Привычная уличная суета затихала. В цветочном магазинчике уже горел свет, высвечивая через витрины красивые букеты. Симона иногда брала в руки открытку Виктора с тремя самыми заветными словами, задумчиво смотрела на нее, ставила раскрытой рядом с ноутбуком; потом под меняющееся, как погода в Лондоне, настроение резко захлопывала эти два твердых листка и убирала подальше.
Она ждала Одинцова.
Женская сущность Симоны была уязвлена. Ею, бесспорно красивой девушкой, пренебрегли дважды.
Пусть в запальчивости ссоры. Или в неподдельно-детском увлечении шахматной программой.
Но — пренебрегли. Несмотря на признательные слова в открытке.
Для Симоны это было своего рода загадкой. Мужчины — французы или англичане так никогда бы не поступили.
А загадки, как известно, очень притягивают женщин. Загадка в высоком, симпатичном блондине — вдвойне.
Она мысленно рисовала себе их неминуемую встречу здесь, в ее квартире. Как он поведет себя в этот раз? А, быть может, она нужна ему только как средство для достижения его замыслов?
От этой мысли у Симоны где-то в груди проскакивала искра боли, обида подкатывала к горлу, как в детстве, когда ей, маленькой девочке казалось, что взрослые чудовищно несправедливые создания.
В такие минуты резко портилось настроение и только три слова на открытке, написанные ровным почерком твердой мужской рукой, постепенно возвращали душевное состояние в относительное равновесие. Симона медленно отошла от окна, возвращаясь к компьютеру, как в эту секунду мелодично зажурчал телефон.
— Да? — произнесла девушка, и, услышав ответ, поморщилась.
В трубке бодро звучал голос Лени Гельфанда, программиста с фирмы SageM, что был с Жоржем в ресторане Комарова в тот памятный вечер. Когда парни из Красноярска устроили побоище.
Он, выцыганив под предлогом консультаций по работе номер телефона Симоны, названивал ей минимум два раза в неделю, предлагая «культурно отдохнуть».
Пару раз девушка приняла его предложение, скорее всего из чувства такта, и они провели два вечера в разных ресторанах.
Первый поход был весьма необычен.
Леня на правах джентльмена пригласил красавицу в лучший еврейский ресторан Джо Гольденберга, что с давних пор располагался на улице Розье у метро святого Пауля.
