Крис Хаслэм - Двенадцать шагов фанданго
— Она называется «Глаза», — процедил я. — Он забыл, как выглядят глаза жены.
Я хорошо знал, как выглядели глаза Луизы. Они были настолько темными, что трудно было определить, где заканчивается зрачок и начинается радужная оболочка. Белки усеивали крохотные черточки кровеносных сосудов, ресницы были длинными, густыми и черными. Солнце и дым расщепили трещинки кожи в уголках глаз, и часто темные, похожие на кровоподтеки тени покрывали ее нижние веки. В последний раз, когда я видел ее глаза, они больше не видели меня, хотя смотрели на меня. Мог ли забыть муж, как выглядят глаза жены? Я вздохнул. Дуэль продолжалась, мне еще предстояло сделать выстрел. Соперник выжидал.
Словами, что женщина шепчет,
Негоже мужчине хвалиться.
Пусть то, что случилось ночью,
Ночною тьмой и хранится.
Ее от реки уводил я —
В песчинках, в изнеможенье.
А ириса тонкие шпаги
С ветром вели сраженье.
Себя упрекнуть мне не в чем,
Я был и останусь цыганом.[32]
Я пожал плечами и взглянул на копа. Он все еще стоял рядом.
— Конечно, Лорка, — пробормотал я. — Умер в Гренаде. Кажется, от выстрела в задницу.
Коп изобразил на лице подобие улыбки.
— «Неверная жена», — произнес он. — Весьма интересно, учитывая ваше положение.
Я задержал дыхание и не возобновлял его, пока продолжался трепет в животе. Капли горячего пота обожгли губу. Этот щенок включил меня в состав героев своего короткого детективного фильма. Я заморгал и спросил, заикаясь, как маленькая виноватая тварь:
— Какое положение?
Короткое мгновение он пристально смотрел на меня.
— Подозреваю, что вы в положении неверного мужа. Разве я не прав?
Мне почти не потребовалось времени, чтобы понять, что он ошибается в своих подозрениях. Я улыбнулся, кивнул и, может, немного покраснел.
— Вам виднее, ведь вы полицейский, а я простой учитель, — сказал я.
— Мачадо не понимал одухотворенности, верно? — вздохнул Моралес. — Но Лорка, у него она жила в генах… Во всех странах смерть означает конец, — говорил он, — она приходит, и занавес закрывается. Но не в Испании. В Испании он поднимается… В Испании мертвец более жив, чем где-либо еще. То есть то, что ожидается в будущем, не так ли?
Кто я такой, чтобы возражать? Я глубокомысленно кивнул и заказал еще анисовой водки. Наливая мне очередной стакан, бармен производил в уме подсчет потребленной мной выпивки. Я закурил сигарету, затем предложил пачку Моралесу. Он взял одну сигарету и закурил ее зажигалкой Zippo с гравировкой эмблемы корпуса морской пехоты США.
— Объясните мне одну вещь в английском образовании, — спросил он, подождав, пока не вернется в бар его напарник.
— Там стоит его машина, отличная вещь, — сообщил большой коп. — Первоклассная.
Альберто любил водить полицейских вокруг своей машины, потому что страховался таким способом от обнаружения тайников. Воистину прискорбно, что такой отчаянный контрабандист с отвращением относился к наркотикам.
— В Англии, — начал Моралес, — у вас…
Его прервали шум едущей по гравию машины и скрип тормозов. Он заморгал и посмотрел выжидающе на дверь, за которой остановились два фургона. Их водители захлопывали дверцы и кричали друг на друга, не замечая в гневе обстановки.
— Французы? — спросил Моралес.
Я молчаливо кивнул, ибо мой язык прилип к горлу. Опрокинул в рот водку и придвинулся к копу.
Арапчонок вошел первым, отодвинул занавеску и позволил ей расправиться. Он тяжело опустился на стул за первым столиком, не глядя вокруг, не замечая полицейских и меня. Парень выглядел встревоженным и обескураженным. Поскольку за дверью продолжалась перебранка, он надул губы, покачал головой и закурил сигарету.
Занавеска с громким шелестом дернулась в сторону. Я вздрогнул.
— …Тогда убирайся назад в Шателе! — прорычал Жан-Марк. — Ты не… — Он заметил двух полицейских и улыбнулся, затем увидел меня. Его глаза расширились, а улыбка стала исчезать с лица, когда он поворачивал назад.
— Скандальные субъекты, верно? — пробурчал большой коп Моралесу, но, даже если бы испанцы говорили по-французски, они бы не услышали предостережения Жан-Марка.
— Что-то заставило их разругаться, — высказал догадку Моралес, кивая в ответ на ухмылку Бенуа.
— Ты слепой, что ли? — шикнул Бенуа на араба. Под ним заскрипел стул на плитах, когда он садился за столик.
Жан-Марк сел на свой стул и продемонстрировал всем любезную улыбку.
— Заткнись, черт возьми! — прорычал он с выражением лица, похожим на куклу чревовещателя. Качество ткани его дорогого костюма лишь усиливало впечатление его неопрятности. Щетина на осунувшемся лице, темные круги под налитыми кровью глазами, жирные, нечесаные волосы выдавали в нем городского джентльмена с криминальными корнями. Даже Бенуа с его бледно-желтым цветом лица выглядел благороднее, чем эта золотозубая крыса.
Арапчонок исподлобья смотрел на Бенуа. Тот бросил в ответ взгляд, предостерегающий юнца от попытки уйти. Копы старались не замечать их.
Жан-Марк поднял вверх три пальца.
— Кофе, пожалуйста, и коньяк.
Бармен поднял брови, метнув взгляд на гвардейцев.
— Коньяк?
Жан-Марк опустил руку.
— Не надо коньяк, мерси, только кофе.
Бенуа и араб продолжали смотреть друг на друга.
Жан-Марк все еще улыбался.
— Вы спятили, что ли? — сказал он с сияющим видом.
— Я ничего такого не делаю, — пробурчал арапчонок.
— Этот рябой стервец давно не был в публичном месте, — произнес напарник Моралеса. Он повернулся к бармену: — Сначала принеси кофе мне.
— В Англии вы учите в школах лишь французский, — продолжил Моралес, — верно?
Жан-Марк сцепил руки так, словно желал стиснуть рукоятку пистолета. Его указательные пальцы вытянулись, их кончики сомкнулись, образуя ствол. Он оперся подбородком на суставы больших пальцев и следил за мной из-за своей импровизированной пушки. Мне нужно было подумать, но болтовня копа не оставляла времени. Я понимал, что где-то в этом доме у дороги таятся возможность моего спасения и шанс отличиться для Моралеса, упрятав за решетку моих преследователей.
— Вы правы, — согласился я, — но вы читаете проповедь не по адресу, я ненавижу французов.
Единственным препятствием был Альберто. Если бы я позвал на помощь, никто бы не уберегся. Гвардейцы вызвали бы подмогу, бар наводнили бы полицейские, если бы они обыскали фургоны, машину Альберто, видимо, тоже не обошли бы своим вниманием. Нашли бы контрабанду, и он разделил бы судьбу французов.
— Думаю, русские хуже, — сказал Моралес. — У нас здесь с ними много хлопот.
Не исключено, что они позволили бы Альберто уйти, но это было маловероятно, а если бы они его схватили с поличным, его машина перешла бы в собственность государства. Возможно, они завладели его домом и на меня легла бы ответственность за банкротство этого доброго и восторженного человека.
— О нет, — возразил я, покачав головой и бросив ответный взгляд на Жан-Марка. — Французы гораздо, гораздо хуже, чем русские.
Под прикрытием этого праздного разговора следовало принять решение. И я его принял: благосостояние Альберто меня не касалось. Меня касалось лишь собственное благосостояние. Закон все решит по справедливости. Я сделал глубокий вдох и повернулся к Моралесу:
— Послушайте. Те трое парней, которые только что вошли…
Моралес повернулся и посмотрел на столик французов. Жан-Марк опустил руки и дружелюбно кивнул. Меня вдруг обеспокоила мысль, что в баре могла возникнуть перестрелка, но я верил в способность двух хорошо обученных полицейских либо разоружить, либо перестрелять трех неопытных разбойников.
Моралес взглянул на меня:
— Французы? Что вы хотели сказать о них?
Зашелестела занавеска в задней части бара, вошел Альберто, отгоняя муху.
— Следует делать то, что нужно делать, — произнес он с улыбкой, хлопая рукой по моей влажной ладони. — Приятель, нам нужно ехать!
— Рад был встретиться с вами обоими, — улыбнулся я копам.
Альберто исчез за занавеской, и я собрался последовать за ним.
Моралес меня задержал:
— Так что же все-таки с этими французами?
Моя пауза была короче того мига, за который меня мог настичь удар Жан-Марка.
— Ах да, — улыбнулся я. — Эти французы говорили, что им нечего бояться пары местных копов, то есть вас двоих. Понимаете, что я хотел сказать?
Моралес перестал улыбаться, а его напарник повернулся, чтобы взглянуть, кто это там придерживается слишком высокого мнения о себе.
— Пока, — помахал я рукой и вышел на солнечный свет.
— Опасность была так близка, — пробормотал я, когда мы помчались в сторону лесной долины. — Посмотри на мои руки.
