Крис Хаслэм - Двенадцать шагов фанданго
Жена хозяина, ядреная сеньора в лиловом костюме из тонкой синтетической ткани, не повернула головы, когда я прошел мимо веревки для белья, на которой она развешивала такие же костюмы для просушки. Я поспешил пересечь двор под прохладной тенью лимонных деревьев и закрыться за алюминиевой дверью туалета, чтобы обдумать ситуацию.
Я зарывался лицом в руки, потягивался, тряс головой и скребся, стараясь не обращать внимания на тревожное чириканье воробьев и слабое подергивание погибающей мухи, попавшей в смертельную ловушку паука. Мне нужно было собраться с мыслями, проанализировать все обстоятельства, продумать будущие действия, составить план, но думалось только об анисовой водке и сигаретах. Я толкнул дверь и занял место в баре. В доме у Кровавой Мэри будет достаточно времени для размышлений.
Хозяин бара занимался загрузкой своего устройства для сигарет контрабандным товаром Альберто, а сам контрабандист рассматривал начинку магнитофона, в то время как за ним с восхищением следил мальчишка.
— Он — гений, — сказал я с улыбкой ребенку, — как Макгайвер.
Мальчик вежливо улыбнулся, но улыбка исчезла, когда он пробежал взглядом по моему лицу. Мальчишка покраснел и отвернулся.
— Понимаешь, — продолжал я невозмутимо, — Макгайвер, канадец, мастер по телевизорам, может исправить все.
— Ты сможешь, Альберто? — спросил мальчишка. — Сможешь все исправить?
Альберто опустил каркас магнитофона в одну ручонку малыша, а крышку — в другую.
— Нет, это не смогу, — пробормотал он. — Это совсем вышло из строя. — В обращении Альберто не делал различия между детьми и взрослыми.
Хозяин бара отвлекся от сигарет.
— Ты его мне продал, — сказал он. — Говорил, что изделие высшего качества.
Альберто почесал голову.
— Был такого качества. Какие пленки вы на нем крутили?
Хозяин бросил взгляд на сына.
— Какие кассеты ты крутишь?
Малыш взглянул на меня. Я пожал плечами.
— «Луби и Белла», — пролепетал он, — и «Первое свидание».
— Эх, — вздохнул Альберто, — дрянная музыка. Дешевые кассеты. Понимаешь?
— «Первое свидание» не дешевая кассета, — возразил хозяин бара. — Она стоит почти три тысячи. Месяц назад ее играли повсюду.
Альберто покачал головой.
— Их популярность не имеет значения. Не улучшает качества.
— Он прав, понимаете, — вмешался я. — Кассета может стоить дорого, но качество музыки все равно никуда не годится. Может испортить магнитофон, такой как этот.
— То же с видеомагнитофонами, — заметил Альберто. — Люди полагают, что могут прокрутить любой старый фильм и что это может продолжаться годами, но так не бывает. — Он пересек бар и отхлебнул из своей чашки кофе. — Почему, вы думаете, американцы продолжают выпускать дрянные фильмы?
Я выпил залпом анисовую водку и постучал по стойке бара, чтобы мне налили еще.
Хозяин бара двинулся как робот.
— Почему?
Альберто усмехнулся и уставился в пол, на его тонких губах застыла выжидающая улыбка.
— О'кей, тогда я задам другой вопрос: кто владеет кинокомпаниями в Соединенных Штатах?
— Не знаю, — пробурчал бармен, наполняя мой стакан.
— «Уорнер Бразерс»? Мафия? Правительство? Микки-Маус?
— Хуже, — понизил голос Альберто. — Sony.
— Sony? — заморгал хозяин.
— А кто делает видеомагнитофоны?
— Sony? — предположил бармен.
Альберто вознес ладони к небу и пожал плечами.
— Когда вы захотите иметь хорошую видеокамеру, обращайтесь ко мне. Я могу достать вам французскую модель, а французы делают очень хорошие фильмы. До тех пор… — Он скорчил слащавую мину на лице и повернулся ко мне. — Приятель, позволь мне показать тебе кое-что. Ты не поверишь своим глазам.
Я опрокинул в рот свой напиток и стал медленно подниматься, когда мальчишка крикнул:
— Гвардейцы! Они заходят с черного хода!
Я услышал, как хлопают дверцы патрульной машины, затем они появились из-за занавески в задней стороне бара, щурясь в помещении, хотя глаза уже привыкли к сумраку. Я рискнул бросить взгляд на Альберто. Он улыбался во все лицо.
— Добрый день, сеньоры, — поздоровался первый из них в несколько напряженной обстановке. Он выглядел как практикант-бухгалтер в хаки. — Как утро?
Гвардеец обвел всех взглядом, заменил свои летные очки парой маленьких круглых очков, как у Гельмута.
— Замечательное утро, — просиял хозяин бара.
— Фантастическое! — воскликнул Альберто.
— Прекрасное, — восхитился я.
— Что с вами случилось? — спросил другой коп, который выглядел большим, румяным, явно самым мощным в патруле. Он сложил на груди руки. Широкое лицо, выражавшее ожидание, когда включат свет, скрывалось в тени.
— Домашняя разборка, — сказал я, имитируя смущение. — Братья подружки.
— Это скалолазы, — добавил Альберто.
— Кофе, сеньоры, — предложил бармен.
Большой коп все еще глядел на меня, возможно прикидывая, видел ли он меня прежде. Я улыбнулся так, как улыбаются виноватые люди.
— Вы, — спросил он, — из Скалы?
— Нет, — замотал я головой, заметив, что у меня дрожат руки.
Коп тоже это заметил. Он собирался продолжить допрос, когда приезд другой машины привлек его внимание к входной двери. Прозвучал настойчивый и вместе с тем мелодичный автомобильный сигнал. С криком «Тетя!» малыш выскочил из бара.
— Едет за покупками, — пожал плечами бармен. — Малага. Каждому что-нибудь нужно.
Коп снова повернулся ко мне:
— Итак, откуда вы?
Я закурил сигарету и затянулся.
— Я англичанин. Мне нравится здесь жить. — Я улыбался и втягивал в себя табачный дым, внутри же — мне хотелось кричать, когда я выдыхал его. Меньше всего желал, чтобы мной заинтересовались копы, но вот оказался в центре их внимания. В любое время они могли спросить у меня документы.
— Где здесь? — спросил он.
— Здесь, — ответил я, — в Андалузии.
Он вздернул брови.
— В Андалузии? Но население там сплошные бандиты, коммунисты и крестьяне, — констатировал он с холодной улыбкой, не обращая внимания на противоречия. — Ведь так, хозяин?
Бармен улыбнулся в ответ и пожал плечами.
— И все это лишь продолжение того. — Он указал на юг, вероятно в сторону Сахары.
— В Сеуте больше воды, — заметил второй коп.
Я так расхохотался, что выронил сигарету, а когда нагнулся, чтобы подобрать ее с пола, с черного хода вошла жена хозяина бара.
— Здравствуйте, — услышал я ее приветствие, затем: — До свидания. — Это был небрежный и неудачный способ попрощаться с мужем.
Первый коп сдвинул очки на нос и отхлебнул кофе.
— Вы говорите по-испански очень хорошо. Как вы зарабатываете на жизнь?
— Я учитель. — Тени недоверия легли на их лица. — Работаю в школе, — продолжил я. — Преподаю испанский и французский.
Когда женщина и ребенок ушли, я прошел к стойке бара и попросил снова наполнить стаканчик — никогда не знаешь, является ли этот стаканчик последним. Эмблема над карманом копа удостоверяла его как Моралеса. Неплохое имя.
— Преподаете язык или литературу? — спросил он.
Я улыбнулся:
— Учить одному без другого невозможно, но, в строгом смысле, язык.
Второй коп вздохнул и повернулся к Альберто. Его не интересовала интеллектуальная беседа.
— Это ваша машина перед входом?
— Значит, вы знаете некоторых испанских поэтов? — предположил Моралес.
— Некоторых, — согласился я.
— Как вы считаете, который из них лучший?
— Мачадо, — ответил я.
«Кто, вы полагаете, лучший?» Этот вопрос возвращал к одному из малозначащих литературных поединков, которыми я когда-то увлекался. Сейчас ситуация была несколько иной. Я по-настоящему тревожился и испытывал боль.
— Лев черпает силу от силы, — восторгался Альберто. — Два с половиной литра в газовую турбину, и все в порядке: езди хоть всю жизнь. — Несмотря на допрос, он все еще расхваливал свою езду. Мне хотелось поддержать его. Однако мой мучитель наклонился вперед, указывая на меня пальцем.
Когда умерла его любимая,
Он подумал, что просто постарел,
Уединился дома,
Со своими воспоминаниями и зеркалом,
В которое она смотрелась ясным днем.
Подобно скряге, хранящему в сундуке золото,
Он полагал, что сохранит все вчерашнее
В чистом зеркале нетронутым.
Для него прекратится течение времени.
Коп откинулся назад к стойке бара, держа руки ладонями вверх и улыбаясь.
— Антонио Мачадо. Кажется, умер во Франции от чахотки.
Он нахмурился, потер подбородок, имитируя забывчивость.
— Как называется эта поэма?
Я уперся взглядом в пол и попытался избавиться от головокружения. Как только прозвучала первая строка, желудок сжался. Моя нервная система попыталась сосредоточиться на вопросе.
