Крис Хаслэм - Двенадцать шагов фанданго
— Можно?
Альберто выжал сцепление, машина зарычала. Он кивнул, протягивая руку в кожаной перчатке со словами «Стойкое качество, стойкий аромат». Затем опустил свои солнцезащитные очки на нос и оглядел Карлито, расположившегося среди пустых пластиковых бутылок на заднем сиденье.
— Как ты там, парнишка?
Карлито фыркнул и вернулся к облизыванию своих гениталий. Альберто улыбнулся и вернул очки на место, затем скосил взгляд на меня.
— Парень для живой акции! — произнес он.
Мне было все равно, но я сидел в его машине, курил его сигареты и был обязан ему.
— Парень для активной жизни, — поправил я.
— Абсолютно верно! — согласился он. — Неудивительно, что те, кто разводит животных, рекомендуют это.
Я вздохнул и подставил побитое лицо прохладному ветру, пока мы петляли по извилистой, в рытвинах дороге, выкуривал сигарету до фильтра и затем закуривал другую. Альберто глянул на пачку, когда я собрался вытащить третью сигарету. Даже если Альберто не принадлежал к людям, которые испытывают трудности в приобретении сигарет, я понимал, он может подумать, будто я злоупотребляю его великодушием, и заколебался. Мои пальцы дрожали над целлофановой пачкой, опухшие глаза искали его поддержки.
Он быстро отвел взгляд.
— Валяй! Это тебе не повредит.
— Спасибо, Альберто, — промямлил я.
Часть меня хотела посмотреться в зеркало тщеславия, чтобы увидеть то, что видел Альберто, но другая часть советовала не делать этого, поскольку тщеславие является привилегией, которую я не могу себе позволить. Альберто явно разбирало желание узнать, что со мной случилось, но профессиональная вежливость не позволяла ему спросить об этом. Я медленно сосал окурок и прикидывал, чем мне грозит откровенность.
— Бьюсь об заклад, ты думаешь, что меня немного побили.
Альберто уперся взглядом в дорогу.
— Мм, нет, — ответил он уклончиво.
— Думаешь, — возразил я.
Альберто покачал головой:
— Нет.
— Хочешь сказать, что тебе не приходила в голову мысль о моей вовлеченности в последнее время в силовые разборки?
— Нет.
Я вздохнул. Возможно, он говорил правду.
— Тогда что ты подумал?
Альберто набрал воздух в легкие, открыл рот, затем снова его закрыл.
— Я подумал, что ты не можешь быть быстрее самого быстрого автосборщика.
Я покачал головой:
— Это вздор.
— Вот именно, я полагаю, что ты выглядишь как дерьмо, — добавил Альберто.
— Меня побили, — сказал я. — Насколько плохо я выгляжу?
— Как дерьмо, — подтвердил Альберто. — Действительно плохо. Как старое раздавленное дерьмо, будто ты уже мертвец или попал в больницу, в общем, что-то в этом роде.
— О боже, — вздохнул я. — Что с моим лицом? Насколько его отделали?
Альберто скорчил гримасу и взглянул на меня с сочувствием.
— Приятель, я как раз и говорю о твоем лице. Ты имеешь в виду что-то другое? Кто это сделал? Национальные гвардейцы?
Минуту я думал, наблюдая, как мимо машины проносятся агавы.
— Нет, — ответил, — это были скалолазы.
Альберто издал протяжный свист.
— Скалолазы? — переспросил он, покачивая головой. — Вот сволочи.
Я кивнул:
— О да, наглые сволочи.
Откликнувшись на лай Карлито, мы высадили его возле ряда ульев на обочине дороги, затем поспешили проехать мост и спуститься в новую долину.
— Уверен, что его искусают пчелы, — высказал мнение Альберто, я устало кивнул. Желания говорить не было, и Альберто, должно быть, почувствовал это. — Включи радио, — предложил он.
Хорошая мысль. Я нажал кнопку и усилил звук.
«…комфорт, безопасность и, прежде всего, мощь. „Тойота-лендкрузер“ — вот все, что вам нужно, и даже больше. Это — Дженис Джоплин и Бобби Макги», — объявил Альберто откуда-то с гор.
— Неглупо с моей стороны, — откликнулся Альберто. — Я как раз думал о радиостанции.
Я переводил взгляд от него к радиоприемнику.
— Как, черт возьми, тебе это удается?
— Это происходит круглосуточно, — ответил он.
— Я имею в виду не твою рок-н-ролльную телепатию, — вздохнул я. — Имею в виду это… это вещание издали.
— Записи на пленку, — объяснил он. — Я остаюсь на всю ночь и делаю пленки. Сделав так, чтобы они соответствовали реальному дневному времени, я могу плевать на сборщиков налогов и акцизов. Пока они полагают, что вещание идет на пиратской частоте, я объект внимания лишь министерства внутренних дел.
Каждую ночь перед окончанием передач Альберто говорил слушателям, что на Коста-дель-Соль уже зажглись огни. Он никогда не говорил им, что в помещении радиостанции никого нет, и теперь я знаю почему. Это было отлично задумано, но я не мог не почувствовать разочарования.
Через десять минут мы остановились у длинного, низенького, выбеленного известкой здания на западном склоне очередной долины. На нем не было ничего, кроме остатков выцветшей треугольной рекламной вывески мороженого для обозначения того, что в этом доме находится бар. Я выбрался, кряхтя, из машины и поковылял в тень, моя одежда снова взмокла, хотя сейчас не было и девяти утра. Я с тревогой наблюдал за мерцающей на солнце дорогой, ожидая погони, между тем Альберто развернул квадратный метр ветоши и обтер пыльный корпус багажника своего желтого авто. Частично удовлетворенный, свернул ветошь, согнул ногу и поставил на колено картонную коробку, балансируя на одной ноге, пока не захлопнул полированную крышку багажника.
— На радиостанции «У Альберто» мы знаем, когда наступает самое подходящее время для бизнеса, — сказал он с улыбкой.
Я последовал за ним в бар. Он поставил коробку на стул и прислонился к стойке, находящейся рядом. Я щурился от недостатка света и изучал этикетки бутылок, стоящих за оцинкованным верхом стойки бара. Выпивка никогда не бывает слишком ранней, но Альберто напевал по-немецки песенку о маленькой белой корове, щиплющей сочную зеленую траву.
— …А мы благодарим ее за сыр, — вытягивал он ликующим тоном, пока не был остановлен резким звуком отдернутой занавески.
— Кофе? — спросил хозяин бара, пожимая руку Альберто и глядя на меня с откровенным любопытством.
Альберто повернулся и последовал его примеру.
— Кофе? — повторил он, как эхо.
— Да, замечательно, — ответил я, — и к нему анисовую водку, если можно.
Альберто пожал плечами. Я знал, что он был искренним трезвенником.
— С ним все в порядке, — успокоил он хозяина бара. — Его избили скалолазы.
Хозяин бара покачал головой и проворчал:
— Канальи!
Альберто снова перевел на меня взгляд, подмигнул, словно знал правду.
— Проходи и садись, — предложил он, однако я не хотел мешать его беседе с хозяином.
— Так и сделаю, — заверил я его, — только схожу и вымою руки.
Жена хозяина, ядреная сеньора в лиловом костюме из тонкой синтетической ткани, не повернула головы, когда я прошел мимо веревки для белья, на которой она развешивала такие же костюмы для просушки. Я поспешил пересечь двор под прохладной тенью лимонных деревьев и закрыться за алюминиевой дверью туалета, чтобы обдумать ситуацию.
Я зарывался лицом в руки, потягивался, тряс головой и скребся, стараясь не обращать внимания на тревожное чириканье воробьев и слабое подергивание погибающей мухи, попавшей в смертельную ловушку паука. Мне нужно было собраться с мыслями, проанализировать все обстоятельства, продумать будущие действия, составить план, но думалось только об анисовой водке и сигаретах. Я толкнул дверь и занял место в баре. В доме у Кровавой Мэри будет достаточно времени для размышлений.
Хозяин бара занимался загрузкой своего устройства для сигарет контрабандным товаром Альберто, а сам контрабандист рассматривал начинку магнитофона, в то время как за ним с восхищением следил мальчишка.
— Он — гений, — сказал я с улыбкой ребенку, — как Макгайвер.
Мальчик вежливо улыбнулся, но улыбка исчезла, когда он пробежал взглядом по моему лицу. Мальчишка покраснел и отвернулся.
— Понимаешь, — продолжал я невозмутимо, — Макгайвер, канадец, мастер по телевизорам, может исправить все.
— Ты сможешь, Альберто? — спросил мальчишка. — Сможешь все исправить?
Альберто опустил каркас магнитофона в одну ручонку малыша, а крышку — в другую.
— Нет, это не смогу, — пробормотал он. — Это совсем вышло из строя. — В обращении Альберто не делал различия между детьми и взрослыми.
Хозяин бара отвлекся от сигарет.
— Ты его мне продал, — сказал он. — Говорил, что изделие высшего качества.
Альберто почесал голову.
— Был такого качества. Какие пленки вы на нем крутили?
Хозяин бросил взгляд на сына.
— Какие кассеты ты крутишь?
Малыш взглянул на меня. Я пожал плечами.
— «Луби и Белла», — пролепетал он, — и «Первое свидание».
