Монс Каллентофт - Летний ангел
Что мы творим с тобой, возлюбленное дитя?
Они вышли из квартиры; Пекка, приятель Янне, ждавший в машине на улице, уже начал нервно давать гудки. Досадливое прощание. Дурной знак.
А она отправилась прямо в кровать.
Нет — прямиком в квартиру Даниэля Хёгфельдта. Упала в его объятия на его кровати от «Мио» с хромированным изголовьем. И он выбил из нее всю скорбь. Это было то, что нужно.
По дороге из управления Малин проходит мимо главного здания больницы. Она пробыла какое-то время в тренажерном зале, потом поболтала полчасика с Эббой, сидящей за стойкой, о жаре и о дочерях-подростках: у Эббы девчонки-близнецы, им по шестнадцать лет, и с ними немало проблем.
Затем Малин просидела несколько часов за своим столом: думала, потела, возилась с залежавшимися бумагами, читала акт эмиграционной службы о Славенке Висник, который прислал молодой сотрудник, получивший это задание от Зака в начале дня.
«Как быстро!» — подумала она, увидев письмо среди полученных сообщений. А затем читала акт в компьютере — о том, как Славенка Висник попала в Швецию из Боснии в 1994 году, как ее муж и двое детей, четырех и шести лет, сгорели заживо, когда их дом в Сараево забросали зажигательными бомбами, как ее саму взяли в плен сербские солдаты, когда она пыталась бежать из пылающего города. Как ее насиловали в течение двух недель, так что день и ночь перестали отличаться друг от друга, как ей удалось бежать, хотя она и отказалась рассказать, каким образом, как она брела одна по лесам в Дубровник, выходя на дорогу только ночью, и как ей в конце концов удалось каким-то образом добраться до Италии, а оттуда до Истада.
Беременность.
Аборт на восемнадцатой неделе, произведенный в больнице города Норрчёпинга.
Малин сразу же заметила: по датам что-то не сходится. Период, когда ее насиловали сербы, и дату аборта разделяет не менее двадцати четырех недель.
Нечто живое было убито, чтобы другое смогло жить.
Фотография Славенки Висник: длинные темные волосы, заостренные черты лица, усталые и злые глаза. Но в них чувствуется воля.
«Это ты?» — подумала Малин. «Это ты?» — спрашивает она, глядя на окна больницы, светлые точки на темнеющем вечернем небе.
Она идет вперед.
Тяжелыми шагами.
В сторону парка Тредгордсфёренинген, в темноту среди его деревьев.
Малин движется по дорожке, ведущей к беседке, где нашли Юсефин Давидссон, — идет не спеша, мысленно раздеваясь догола, пытаясь представить себе, что же там произошло.
Ты хочешь юных девушек. Ты отмываешь их дочиста. Что тебе нужно от них? Их невинность? Почему одна мертва, вторая жива? Ей, Юсефин, удалось сбежать от тебя? Раны, которые ты им наносишь, промыты, а на теле Тересы еще и обработаны. Ты хочешь что-то исправить, вернуть на свои места?
Страх и одиночество.
Я не хочу здесь находиться.
Петляющие дорожки.
Неподвижные качели.
Звуки засыпающего города. Запах лесных пожаров, но сегодня он слабее, ветер дует в другую сторону.
Виднеется что-то синее.
Пощелкивание раздается среди деревьев — там кто-то есть? Кто-то следит за мной?
Малин оборачивается, черная тень стремительно движется в ее сторону.
Что за черт?
Что происходит?
Беги.
Оно движется на тебя. Я парю над тобой, кричу тебе в ухо, но ты не слышишь.
Я исчезаю.
Не хочу видеть и слышать этого.
Но мы скоро увидимся.
Если ты не будешь слушать меня, мы скоро снова увидимся.
София Фреден неохотно согласилась поработать посудомойкой в ресторане отеля «Фримис» — этим летом ей хотелось отдохнуть, но предложили очень приличную зарплату, и туда так просто добраться на электричке из Мьёльбю — платформа всего в нескольких сотнях метров от отеля.
Сейчас она очень устала после долгого рабочего дня в жарком и влажном помещении.
Идет, ни о чем не думая, мозг как будто отключен. Ее путь лежит через самую темную часть парка у железной дороги, но огни города совсем близко, здесь с ней ничего не может случиться. В ушах наушники от айпода, музыка скачана из Интернета, мощные композиции Йенса Лекмана — эти звуки как будто снимают усталость.
Она проходит мимо зарослей рябинника, из которых виднеются клены и большой дуб.
Напевает себе под нос.
И София Фреден не слышит, как что-то начинает шевелиться позади нее в кустах, как кто-то приближается к ней, — только ощущает силу руки, обхватившей ее сзади за пояс. Секунду спустя она уже лежит между кустами на земле, воняющей мочой, в самом темном закоулке города, и изо всех сил борется за свою жизнь.
Косуля исчезает — увидев Малин, она развернулась и ускакала прочь в сторону сцены возле отеля «Экуксен».
Сердце Малин громко стучит от внезапной дозы адреналина.
Она заходит в беседку, садится на одну из деревянных скамеек, пытается собрать воедино все образы этого дела. Люди, места. Но они превращаются в бесформенную серую массу, и лишь тревога пронзает ее — пылающий шар, застревающий где-то на уровне диафрагмы.
Хороший знак, если косули забредают в центр города.
Но не только косули бродят по паркам, они не одни в ночной тьме.
Малин Форс, теперь нас две.
Но София Фреден еще не знает о своем положении.
Я постараюсь помочь ей, чем смогу.
Но я боюсь и из-за этого страха едва могу позаботиться о себе самой.
Убей мою тревогу, Малин. Такое мы, люди, должны делать друг для друга.
Теперь я это знаю.
33
Двадцатое июля, вторник
Часы на здании Технического училища показывают 05.42.
Уже чертовски светло.
Черный велосипед кренится то вправо, то влево — самый короткий путь от виллы в Стонгебру проходит мимо стадиона «Клоетта-центр», затем по туннелю под железной дорогой и снова вверх к парку Ярнсвэг.
Похмелье. «Но я железный человек», — думает Патрик Карлссон, давя на педали и приближаясь к туннелю. Вчера была вечеринка: они жарили шашлыки у него на участке, благо папа и мама за городом, а теперь он спешит в «Фримис», где летом подрабатывает официантом в ресторане. Сварить яйца. Накрыть на стол. Если в отеле немецкие туристы, то корзиночек на столе не остается — каждый набирает себе по сто пирожных.
В туннеле жарче, но это всего несколько секунд. Снова вверх, мимо железнодорожных касс. Начинается парк. Вокруг столетние дома, квартиры-анфилады, по десять комнат в каждой, там обычно живут врачи. Он-то знает, у него была когда-то девушка, которая жила здесь, дочка врача по имени Корнелина. Что за идиотское имя!
Интересно, работает ли сегодня София.
Мимо зарослей. Вот эти кусты, которые его мама считает такими красивыми.
Но…
В прогалине между кустами, в неясном свете, что-то лежит. Что-то, чего там быть не должно.
Патрик Карлссон останавливается, кладет велосипед на траву. Его подташнивает с похмелья, но тошнота резко усиливается от того, что он видит.
Его покачивает, когда он движется вперед.
В кустах лежит труп.
Отвернуться.
Не получается.
Тело обнаженное, белое, словно выскобленное, несмотря на кровь из ран.
Лицо.
Глаза широко открыты. Серо-сине-белые, неживые.
София.
Из посудомоечной.
«Сегодня она точно не будет работать», — думает Патрик Карлссон, и с его губ против воли срывается сдавленный крик.
— Опять.
Голос у Зака такой усталый, какого Малин никогда не слышала. Усталость какая-то новая — не отчаяние, а почти безразличие, что пугает еще больше.
Она замечала это безразличие у старших полицейских и думала, что они с Заком никогда до этого не дойдут. Только не Зак, он никогда не выгорит, врожденная способность переживать никогда ему не изменит. Или…
Он произносит это еще раз.
И Малин, сидящая нагишом в своей кровати на мокрой от пота простыне, не хочет воспринимать эти слова, надеется, что опять обнаружили голую девушку, кружащую по парку, но по голосу Зака слышит, что дело обстоит не так.
Звонок телефона вырвал ее из тяжелого сна без сновидений.
Это произошло опять.
Юсефин они обнаружили в четверг, Тересу в воскресенье, и сейчас, всего два дня спустя, еще одна девушка. Мертвая?
— Насколько плохо дело?
— Хуже не бывает.
Малин сжимает в кулак свободную руку.
— Черт меня подери, мы не должны допустить, чтобы это случилось снова!
— Ты права, — шепчет Зак. — Пора брать эту сволочь.
От квартиры Малин до нового места преступления всего две сотни метров.
Она плетется по теневой стороне Сентларсгатан, замедляет шаги. Не хочет видеть того, что ей предстоит увидеть.
