Монс Каллентофт - Летний ангел
Славенка Висник. Владелица этого киоска, еще одного на пляже в Юльсбру и одного у бассейна в Глюттинге. Эту информацию дала им городская администрация. Но сейчас киоск закрыт, и Малин прекрасно понимает почему.
— В такой ситуации я бы тоже закрылась, — говорит она Заку, пока они нервно ходят по жаре взад-вперед перед закрытым киоском, стараясь держаться в тени, хотя и так уже достаточно вспотели.
Белая рубашка Зака прилипла к телу, ее бежевая блузка тоже.
— Да уж, люди стараются держаться подальше от этого места.
— Поехали в Юльсбру. Может быть, она там.
В разрешении, выданном администрацией, указан номер сотового телефона, но трубку никто не берет.
— Ты иди к машине, — говорит Малин.
Зак смотрит на нее, кивает и поднимается по склону к дороге, где повисла созданная зноем неподвижность, естественная, но при этом пугающая, словно все живое попряталось от жары.
Малин подходит к дереву, наклоняется и пролезает под лентами заграждения.
Углубление в земле.
Никаких огненных червей, но все же ее не покидает чувство, что земля в любой момент может разверзнуться и исторгнуть из себя убийственную массу яростно пылающего огня.
Тереса.
Ее там нет, но Малин все равно видит перед собой ее лицо. Один глаз открыт, другой закрыт. Следы удушения на шее. Выскобленное до белизны тело и темные раны — как заблудшие планеты в блестящем космосе.
Малин снова думает: «Как ты попала сюда? Кто пожелал тебе зла? Не бойся, я не отступлюсь».
Обещай мне это, Малин Форс, — не бросать поиски того, кто совершил против меня самое чудовищное преступление.
Я пытаюсь прикоснуться к твоим светлым теплым волосам, но мои пальцы, мои ладони не там, где ты, хотя я отчетливо вижу тебя, паря в небе прямо над тобой.
Девочки.
Я. Натали.
Петер. Ты прекрасно знаешь, что нас объединяло. Но ты, наверное, еще не поняла, что это значит. Папа тоже не понимал, отказывался видеть то, какой я была и есть.
То же самое с тобой, Малин, и твоим отцом, хотя и не совсем то. Ты обвиняешь свою маму в том, что она все портила, мешала ему заботиться о тебе.
Может быть, так и есть.
Но может быть, здесь что-то совсем другое?
Ты далеко подо мной, Малин.
Но все же близко.
От одного ты пока далека — от уверенности.
Но не сдавайся.
Сама я прекрасно знаю, что со мной произошло, но только ты можешь донести эту повесть до мамы и папы, рассказать им правду.
Может быть, правда поможет им?
Для меня это уже не важно.
Может быть, я сама — правда? Та единственная чистая и прозрачная правда, которая нужна человеку.
Ветер шевелит листья дуба, покачивает их. Это теплый ветер, но где же связь, сплетенные воедино нити, которые могут привести к разгадке?
Вода в озере, кажется, вот-вот закипит от жары. Горячая и неподвижная, как смертоносный яд, однако безгранично заманчивая. «Прыгай сюда — я утащу тебя на дно».
Что ты делала здесь, у озера?
Это место вовсе не выглядит зловещим.
Малин опускается на колени возле ямы, бывшей могилы. Прикасается рукой к земле. На пальцах остаются коричневые пятна.
Солнце отражается в глади озера, неправдоподобно чистой в ярком, ранящем глаз свете. Отблески от поверхности воды загораются, как вспышки, режут роговицу, как ножи, но Малин не хочет надевать солнцезащитные очки, ее интересует реальность — такая, как есть.
Блузка прилипла к спине.
— Послушайте, — раздается за спиной мужской голос. — По-моему, сюда заходить запрещено.
Это отец того загорающего семейства. Говорит нравоучительным тоном, но ведь он проявляет уважение к тебе, Тереса.
Малин поднимается, вытаскивает бумажник из кармана джинсовой юбки, показывает свое удостоверение.
— Малин Форс. Полиция.
— Надеюсь, вы поймаете это дьявольское отродье, — произносит мужчина в ее сторону, хотя взгляд его блуждает где-то на лугу за дорогой, среди поблекших трав.
31
Киоск возле Юльсбрубадет тоже закрыт, хотя в такой день, как сегодня, выручка могла бы быть немалой — на склоне у серо-черной воды бурной реки скопилось не менее сотни отдыхающих. В воздухе разносится гудение гидроэлектростанции, расположенной ниже по течению, турбины работают с максимальной нагрузкой, выпуская легкий запах металла.
Это лето просто создано для купания. Маленькие дети плещутся в небольшом огражденном квадрате на мелководье. Легкомысленные подростки кидаются в самые водовороты и потом с трудом выплывают; их почти взрослые, но еще не до конца оформившиеся тела пугают Малин, в них слишком много энергии.
— Хорошо здесь, — произносит Зак, сидя на корточках на склоне, спрятавшись в тени ели.
— Даже не знаю, насколько вода освежает. Думаю, там температура градусов тридцать.
— Да и потом, насколько она чистая?
— Когда так потеешь, постоянно думаешь о чистоте, — откликается Малин, вертя между пальцами листок дерева, мягкий и почти прохладный с одной стороны, жесткий и горячий с другой.
Киоск возле Глюттингебадет тоже оказывается закрыт. Этот частный бассейн пользуется сногсшибательным успехом, и через окружающий его забор Малин и Зак слышат радостные крики купающихся, их счастливый смех.
За спиной у них Шеггеторп, недалеко отсюда Рюд.
Неудивительно, что в бассейне полно народу. В этих пригородах, где живут в основном бедняки и иммигранты, наиболее типичным местом для летнего отдыха является собственная квартира.
— Поехали к Славенке Висник домой. Может, она больна?
— И все же это очень странно, — бормочет Малин. — Сразу все три киоска закрыты. Именно сейчас они должны приносить как никогда большой доход. Если она сама не стоит за прилавком в одном из них, то должна была, по крайней мере, кого-нибудь нанять.
— У меня появилась идея, Малин.
— Наверняка безумная.
— Безумной можно назвать эту жару. Давай искупнемся? Чтобы охладить мозги?
— А тебе есть в чем купаться?
— Моя собственная кожа меня вполне устроит.
— Прямо вижу перед собой заголовки в «Корреспондентен»: «Голые полицейские ищейки в бассейне Глюттингебадет».
— Господину Хёгфельдту это бы понравилось, — изрекает Зак.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Что я хочу сказать?
— Да.
— Ничего особенного. Малин, расслабься!
Квартира Славенки Висник на первом этаже дома по Гамлегорден, 3-Б, в Шеггеторпе также пуста. Здесь отчетливее ощущается запах лесных пожаров, огонь ближе, и дым растекается между низенькими домами из белого кирпича.
Никто не открыл, когда они позвонили в дверь. Из квартиры не доносилось никаких звуков. Сейчас они стоят на небольшой площадке у дома, пытаясь заглянуть в окно через опущенные жалюзи — в темную комнату, где можно различить лишь очертания предметов: диван, стол, несколько кресел и почти пустая книжная полка.
— Она вообще существует, эта личность?
— Не похоже, — отвечает Зак.
— Может, она куда-нибудь уехала. За границу или только на один день.
— Да, но сейчас, в самый пик сезона, имея три киоска?
— Нужно проверить ее прошлое. Эмиграционная служба наверняка что-нибудь знает. Я пошлю сотрудника это выяснить.
В этот момент оживает сотовый телефон Малин. Это Свен Шёман.
— Нам позвонила женщина, которая бегала вчера вечером по тропе Рюдспорет. Сказала, что за ней следили, кто-то подкарауливал ее, преследовал. Если у вас есть время, поговорите с ней.
— Да-да, конечно. Здесь мы закончили.
Фамилия. Адрес на улице Консисториегатан.
Линда Карлё угощает их ледяным яблочным напитком в кухне своей изящно обставленной двухкомнатной квартиры. Дом построен еще в тридцатые годы, ухожен, покрыт бежевой штукатуркой. Это одно из старейших в городе товариществ собственников жилья, цены за квадратный метр здесь заоблачные.
Они сидят вокруг кухонного стола и пьют, Линда Карлё извиняется за то, что отнимает у них время, но Зак объясняет: их интересует все, что может иметь отношение к совершенным преступлениям.
— Вчера я совершала вечернюю пробежку, — говорит Линда Карлё. — Я вообще много бегаю. В лесу возле Рюда я бываю нечасто. Даже не знаю, что меня насторожило, но вдруг возникло чувство, будто кто-то следит за мной, поджидает в лесу. Я ничего не увидела, но кто-то там точно был. Возможно, мужчина. Или женщина. Уверена, что за мной следили, а когда я побежала, кто-то стал преследовать меня. С таким звуком, словно кто-то полз или что-то волочил по земле, — во всяком случае, я слышала нечто подобное. Но я бегаю очень быстро и успела добежать до парковки.
