Монс Каллентофт - Летний ангел
— Три дня? — переспрашивает Зак. — Она пропала предположительно дней шесть назад.
— Пока не знаю, перенесли ли ее сюда после смерти, — отвечает Карин. — Постараюсь выяснить.
— Все равно остается промежуток в два дня, когда ее, возможно, держали взаперти, — говорит Свен. — А потом перенесли сюда.
— Тогда, возможно, кто-нибудь что-нибудь видел, — кивает Зак.
— Ты так думаешь? — спрашивает Малин. — Когда не купаются, здесь никого не бывает.
— Таковы люди — они вечно бродят туда-сюда. Ты знаешь это не хуже меня.
Малин вспоминает, как сама ходила в парк Тредгордсфёренинген позапрошлой ночью.
Так ты меня видел? Ты — тот, кто это сделал?
Ты пытаешься что-то исправить — видимо, так обстоит дело. Наверное, было темно, когда ты приволок тело сюда. Когда зарывал ее в землю, единственными свидетелями были деревья. Но почему так близко к воде, где ходит множество людей? Похоже, хотел, чтобы мы ее нашли. Что ты пытаешься нам сказать?
— От чего наступила смерть? — спрашивает Малин, и неожиданный порыв холодного ветра пробегает по ее ногам и далее по поверхности воды.
— Пока неизвестно. Предположительно причиной смерти является рана на голове, но на шее, как видишь, следы удушения.
— Сексуальное насилие?
— Внешних признаков пенетрации нет, но я осмотрю ее на этот предмет.
Карин — опытный профессионал, однако отношение к мертвым у нее, как у инженера к конструкциям.
— С уликами дело обстоит неважно, — говорит она. — В последние сутки здесь прошло не меньше сотни человек, все следы и отпечатки наверняка затоптаны.
— Жаль, — вздыхает Свен. — Но это место тем не менее может рассказать много интересного о преступнике, стоит нам немного напрячь извилины.
«Преступник? — думает Малин. — Похоже, Свен, ты в этом уверен. Так же как я уверена, что этот живот сведет тебя в могилу, если ты ничего не предпримешь».
— Что ты думаешь по поводу связи с Юсефин?
— Думаю, связь прямая, — уверенно говорит Свен. — Обе выскоблены до чистоты одинаковым образом. Но пока это на сто процентов неизвестно. Пусть Карин проверит на наличие остатков краски.
Я вижу и слышу вас, чужие незнакомые люди, и понимаю, что вы говорите обо мне, но я не желаю слышать ваши мерзкие слова.
Раны на моем теле.
Сексуальное насилие.
Преступник.
Пенетрация?
Нет.
Поймана, поймана, убита.
Убита.
Ударом по голове.
Мертвая.
Кто же этот мертвый? Только не я, мне четырнадцать лет, слышите, нельзя использовать слово «мертвая», когда речь идет о человеке, которому всего четырнадцать лет. У меня впереди много лет жизни, не меньше семидесяти, и я хочу их получить.
Хочу, чтобы их вернули мне.
Дай мне их, папа.
Я отказываюсь. Отказываюсь.
Я не испытываю боли, а если бы у меня были те раны, о которых вы говорите, я бы, наверное, кричала?
Но где мой голос?
Его не слышно, хотя все же слышно, и слова другие, как будто я выросла в этом сне и проснулась с другим языком.
Языком?
Я ни за что не стала бы употреблять это слово.
Оставьте меня в покое! Не прикасайтесь ко мне!
Дайте мне поспать, дайте мне забыться, нет, не прикасайтесь ко мне, что вы со мной делаете?
Все эти ужасы, которые мне приснились.
Уйдите от меня.
Дайте мне поспать.
Я вижу лицо.
Это женское лицо, узкое и симпатичное, обрамленное светлыми волосами, на фоне зелени деревьев и голубого неба.
Женщина смотрит на меня.
Я хочу подняться, но меня как будто нет. Разве меня нет?
Но если бы меня не было, вы бы не говорили обо мне, правда?
Малин сидит на корточках рядом с телом девушки.
Один глаз открыт, другой закрыт, словно та хочет спать. Тело неподвижно, кажется вдавленным в землю. На шее синяки. Кожа отмыта, выскоблена. Раны очищены, обработаны. Все то же самое, что и у Юсефин Давидссон.
Свен, конечно, может сомневаться, но за всем этим явно стоит один и тот же человек — или одни и те же люди. С этого момента одно равно другому, и наоборот.
Земля под ногтями у мертвой девушки — единственная грязь.
Ты пыталась сбежать отсюда, правда?
Девушка на фотографиях на вилле в Стюрефорсе. И теперь здесь. Напуганный папа, который старается сохранять спокойствие. Взволнованная мама, которая дала им фотографии, — и что теперь?
«Одно я обещаю тебе, Тереса, — я не остановлюсь, пока мы не поймаем его.
Или ее.
Или его.
Или…»
Малин повторяет это как мантру, как молитву, отводит взгляд от тела и смотрит на Свена. Видит, как он планирует дальнейшие действия, мысленно составляет список того, что надлежит сделать и не забыть: вызвать всех свободных полицейских, обойти дома в радиусе двух километров, допросить отдыхающих, сегодняшних, вчерашних, позавчерашних, через средства массовой информации призвать всех, кто что-то видел, кто мог наблюдать транспортировку тела, дождаться заключения Карин, сообщить родителям… Принести им непостижимую весть.
Малин знает, кому выпадет эта работа. Иногда они берут с собой профессионала, когда вынуждены сообщать такие вещи, — пастора или психолога, но чаще всего обходятся своими силами. Да и кто знает, как скоро удастся найти пастора в разгар летнего затишья?
Туве на Бали.
Не думать об этом.
Тягостно.
Малин снова смотрит на Тересу.
Ее отмытый рот полуоткрыт, словно она задохнулась в воздухе, лишенном кислорода. Словно кто-то хотел помешать ей произнести слова или просто показать значение кислорода — он дороже всего, и земля, из которой мы вышли, единственное, что у нас остается.
Люди за лентой ограждения начинают расходиться; полицейские уже записали их имена и задали основные вопросы. Некоторые с грустью поглядывают на закрытый киоск с мороженым.
«Иногда, — думает Малин, — следствие требует от тебя невозможного».
На лугу мычит корова, по траве пробегает долгожданный ветерок. Запах лесных пожаров сюда не долетает, но Малин знает, что атмосфера накалена, что миллионы предчувствий пришли в движение.
— Малин, — окликает ее знакомая молодая журналистка, когда она направляется вверх к дороге, — что вы можете сказать?
— Мне нечего прибавить к тому, что вы видите своими глазами, — отвечает Малин, не останавливаясь.
Журналистка надела огромные солнцезащитные очки — из-за них ее лицо кажется глупым.
— Ее убили?
Ох эти надоевшие идиотские вопросы!
— По крайней мере, в землю она не сама себя закопала.
Двое отдыхающих, мужчина и женщина лет тридцати, возле киоска с мороженым натягивают джинсы поверх купальников.
Малин подходит к ним, они кидают на нее взгляды, свидетельствующие о том, что им хотелось бы покоя, затем мужчина произносит:
— Мы уже рассказали, что видели. Мы пришли сегодня сюда, чтобы искупаться, а какой-то песик нашел ее.
Песик? Смешное слово. Как из мультика.
— У меня к вам вопрос по поводу киоска, — говорит Малин. — Он обычно бывает открыт? Вы сюда часто ходите купаться?
Она ненавидит этот свой заскок — когда вопросы вдруг выскакивают не в том порядке, но обычно это приводит к хорошим ответам. Неуверенность, проявляющаяся в неправильно заданных вопросах, заставляет собеседника расслабиться.
— Мы купаемся здесь иногда, — отвечает мужчина, — хороших пляжей мало осталось. Единственная проблема — киоск в основном закрыт. Видимо, у хозяйки их несколько, и ей трудно найти работников на все точки.
— А что за хозяйка?
— Кажется, ее зовут Славенка, она из Боснии или откуда-то оттуда. С ней весьма неприятно иметь дело, когда она не в настроении, — ведет себя так, будто ей вообще не нужны покупатели. Она была здесь сегодня, исчезла незадолго до вашего приезда.
— Спасибо, — кивает Малин.
Возле тела трудится наперегонки со временем Карин Юханнисон, хочет закончить до темноты, однако у нее и у только что прибывшего на место ассистента впереди работы еще на много часов. Малин знает, что у них в машине прожекторы, но, может быть, сегодня удастся обойтись без этого. Летняя ночь улыбнется им светлой улыбкой, облегчит работу — напряженный поиск деталей и следов на теле и в траве вокруг, который поможет приблизиться к истине.
Карин поднимает глаза на Малин, машет рукой.
Ее усталые глаза утратили часть своего самоуверенного сияния — возможно, эти глаза уже где-то на Бали.
