Александр ЗОЛОТЬКО - ПОКЕР НА КОСТЯХ
Вот теперь можно уходить. День прожит не зря. И не зря потащило его предчувствие в холодную сырость Гидропарка.
Игореша двинулся в сторону станции метро. Был у него в кармане жетон. Сегодня можно позволить себе такую роскошь, как проезд в метро.
Возле турникета стояли два сержанта милиции. Несколько раз, в былые времена, они отгоняли Игорешу от турникета, когда он пытался проскочить на поезд бесплатно. Раз или два старший из сержантов прохаживался резиновой дубинкой по ребрам Игореши.
На всякий случай, Игореша достал синий пластмассовый жетон и двинулся к турникету, держа его перед собой в вытянутой руке.
Один сержант что-то сказал другому, тот засмеялся. Игореша почти уже сунул жетон в щель, когда его окликнули:
– Откуда идешь, Игореша? С пляжа?
– Купался? – поддержал напарника сержант.
– Это… – неуверенно протянул Игореша.
– Как водичка?
– Ага… – Игореше очень хотелось побыстрее пройти на перрон, но прервать общение с представителями власти он не решился.
– Ты прибарахлился, – сказал сержант.
– Да.
– Хорошее пальто, – оценил сержант, – где взял?
– На-нашел…
– Почему мне так не везет? – засмеялся милиционер.
Второй подошел в Игореше, пощупал ткань:
– Почти новое пальтишко. Кто же сейчас такое выбрасывает? Украл?
– Не, я честно, это, нашел. Честно, – обмирая, пролепетал Игореша.
– А в карманах что?
– Ни-ничего. Честно…
– А ну-ка, отойдем, – приказал милиционер и подтолкнул Игорешу в сторону. – Показывай, что в карманах.
Во внутреннем кармане пальто сержант милиции обнаружил пропуск на имя Горяинова Дмитрия Андреевича.
24 октября 1999 года, воскресенье, 19-30, Москва.
– Действительно неплохой клуб, – бегло окинув взглядом кабинет, признал Виктор Николаевич.
– Да, исключительно, – закивал торопливо Владимир Аркадьевич, – очень, э-э, эксклюзивный.
– Я обратил внимание, особенно впечатляет служба безопасности. Или как сейчас модно говорить, секьюрити.
– Да. Очень. Я потому и пригласил вас сюда, чтобы придать нашей встречи, э-э…
– Интимность.
– Да. То есть, не совсем. Я хотел, чтобы мы сохранили конфиденциальность нашей беседы. Да. – Владимир Аркадьевич говорил быстро, негромким голосом, старательно избегая взгляда Виктора Николаевича.
Насколько знал Виктор Николаевич, это была обычная манера Владимира Аркадьевича держаться с равным по силе собеседником. Со слабыми Владимир Аркадьевич был исключительно вежлив, умел проникновенно смотреть в глаза, сочувственно цокать языком и безжалостно наказывать.
С теми, кто сильнее, Владимир Аркадьевич был почти робок, заискивал, но всегда был готов вцепиться в горло, улучив удобный момент. Собственно, рвать горло ротозеям было основным занятием Владимира Аркадьевича.
– Что будем заказывать? – спросил Владимир Аркадьевич, подвигая Виктору Николаевичу кожаную папку меню.
– Увольте, Владимир Аркадьевич, у нас с вами слишком мало свободного времени.
– Да-да, понимаю. Согласен. Вы и так пошли мне на встречу. Да, – Владимир Аркадьевич аккуратно отложил в сторону меню и, чуть наклонившись, взял с тумбы, стоявшей возле стены, дистанционный пульт от телевизора. – Я хотел вас просмотреть вот эту запись.
Виктор Николаевич обернулся к телевизору, разместившемуся в углу кабинета. Его, видимо, принесли совсем недавно, водрузили на кресло и сверху на телевизор поставили видеомагнитофон.
– Да. Извините, что все так, экспромтом. Совершенно не было времени подготовиться тщательно. Вот, пожалуйста.
Экран телевизора зажегся, загудел лентопротяжный механизм видеомагнитофона.
Свой кабинет Виктор узнал на экране сразу, не смотря на необычный ракурс. Видеокамера размещена где-то слева и вверх от входной двери.
Запись своего последнего разговора с Михаилом Виктор Николаевич просмотрел молча, от реплики Михаила: «Надеюсь, что этого того стоило», до прощания.
– Я весь внимание, – спокойно произнес Виктор Николаевич, когда Владимир Аркадьевич выключил телевизор и видеомагнитофон. – Вы хотели только продемонстрировать эту беседу?
– Ни в коем случае. Нет, – и голос, и выражение лица Владимира Аркадьевича демонстрировали негодование. – Ради Бога, ни в коем случае не думайте, что я намеривался вас пугать или шантажировать…
– Этим шантажировать? – брови Виктора Николаевича чуть приподнялись.
– Нет. Я хотел поговорить с вами о моих проблемах. Эта запись – только повод. Я бы сказал, демонстрация серьезности положения. Нет-нет-нет, – почти вскричал Владимир Дмитриевич, театрально взмахивая руками, заметив легкую тень на лице собеседника, – не вашего серьезного положения. Моего.
– Я слушаю. Вы достаточно мне уже все объяснили.
– Да. Хорошо. Я… – Владимир Аркадьевич вскочил со стула и прошелся по кабинету, – я все-таки немного выпью. Воды. Пересохло горло. Хорошо бы немного вина, но у нас – серьезный разговор. Да.
Владимир Аркадьевич налил себе воды в стакан, залпом выпил.
– Так вот, эта кассета. Ко мне сегодня рано утром пришел один из моих людей, занимающихся, э-э, сбором информации, и показал мне вот эту запись. Да. У меня просто волосы дыбом встали. Не от того, что я услышал, я даже и не вслушивался. Мне совершенно не интересны эти секретные разговоры в вашей структуре…
Виктор Николаевич чуть улыбнулся.
– Меня взволновало то, что запись сделана у вас в кабинете. И явно без вашего ведома. Да. А это значит, что нашелся кто-то, кто не просто решился на такую выходку, но и смог ее осуществить. Да. И это страшно. Если даже к вам… То что говорить о нас, простых смертных? Выходит, что мы просто очень рискуем…
– Не стоит так волноваться, это ведь просто запись…
– Запись, не спорю. Но ведь могли установить и бомбу!
– Могли. Но, по-видимому, некто решил устроит бомбу другого рода.
– Да. И решили это посему-то, сделать через мои средства массовой информации. Я вам скажу честно, Виктор Николаевич, я мирный человек, я интеллигентный человек. Патриот, в конце концов, и я никогда не стал бы включаться в любую акцию, направленную против вас. Более того, я предпринял усилия к тому, чтобы найти того, кто продал нам эту кассету. Немного подумав, я решил даже связаться со своим… э-э… конкурентом.
– Даже так? – Виктор Николаевич искренне удивился. Об отношениях Владимира Аркадьевича Сосновского с Эдуардом Валентиновичем Граббе знали практически все. Война велась упорная и долгая. Телеканалы и газеты Сосновского наносили удары по всякому, кто оказывался вольно или невольно возле Граббе, а масс-медиа, живущие на деньги Эдуарда Валентиновича, отвечали взаимностью и регулярно переходили в контратаки.
– Я решил позвонить Граббе, но не успел, потому, что Граббе позвонил мне раньше. Вот вы себе представьте, я только протягиваю руку к телефону, как секретарь мне сообщает, что на связи сам Эдик. Он, оказывается, также получил эту запись, и также решил посоветоваться со мной.
– Вы решили создать общество защиты меня? – осведомился Виктор Николаевич.
– Мы решили просить вас о помощи. Да. О помощи. Советом и делом. Делом, наверное, в первую очередь.
– Ну, это же так естественно. Что я могу вам посоветовать? А вот потаскать каштаны из огня…
– Вы меня не понимаете! – Владимир Аркадьевич снова налил себе воды и залпом выпил. – Я боюсь. Вы понимаете – боюсь.
– Человеку вообще свойственно бояться. Это ему помогает выжить в опасных ситуациях. Переходите к делу, Владимир Аркадьевич.
– Хорошо. Да, хорошо. Вы знаете меня довольно давно, и я вовсе не обольщаюсь тем, как вы ко мне относитесь. Да. Хотя я вас очень уважаю. Очень. Но как бы вы ко мне плохо не относились, вы не сможете мне отказать в некотором уме. Не сможете?
– Не смогу, – кивнул Виктор Николаевич.
– Вот видите! И еще я никогда не был трусом. А тут… Кто-то начал скупать журналистов.
– Серьезно? А мне казалось, что это у нас национальный промысел. Вы один вон сколько скупили независимых представителей четвертой власти.
– Я. Это совсем другое дело. И Эдик Граббе – тоже совсем другое дело.
– А вот другим – нельзя.
– Отчего нельзя? Можно. Ради Бога, пусть покупают. Но скупать… Обратите внимание на термины. Покупать – это когда по одному, ну, по два. А скупать – это уже оптовые закупки. Это мой рынок и Эдика. Понимаете? И как я, по-вашему, должен реагировать, когда вдруг оказывается, что за последние полгода кто-то сделал очень серьезные предложения десяткам, если не сотням журналистов. Теле-, радио-, газетным – всем. И когда я говорю кто-то, я имею ввиду именно кого-то неизвестного.
