Эндрю Пайпер - Демонолог
– Я фрилансер.
– Вы пишете?
– Нет.
– Значит, ваш бизнес более практический, не так ли?
– Я преследую. Можно так сказать.
– Значит, профессиональный преследователь. И ваша нынешняя цель и жертва – это я?
– Только косвенным образом.
Он молчит и ждет, словно это от меня ожидается какой-то доклад или сообщение. Я отпиваю кофе. Размешиваю его. Добавляю сахару. Снова отпиваю.
– Вы ассасин? Убийца? – спрашиваю я наконец.
– Но вы же до сих пор живы?
– Насколько можно судить, да.
– Тогда давайте не будем беспокоиться на этот счет.
– А насчет чего мы должны беспокоиться?
– Ни на какой счет. Если вы поможете мне – прямо сейчас, вам не надо будет волноваться вообще ни о чем.
Бэрон касается столешницы кончиком пальца, снимает с нее кристаллик сахара. Изучает его, словно стараясь определить качество и стоимость граненого бриллианта.
– Тот мужчина, которого вы видели в Венеции, – говорит он. – Вы знаете, кто это такой?
– А что вам об этом известно?
– Довольно многое, но лишь в некоторых аспектах. Хотя меня проинформировали только о тех фактах, которые помогут мне в решении поставленной передо мной задачи. Уверен, что у вас имеются вопросы, на которые я не могу ответить.
– На кого вы работаете?
– На кого угодно.
– Это по поручению Церкви? Вам известно, кто подослал ко мне в офис ту женщину?
– Я ничего не знаю ни о какой женщине. Я знаю только о нас с вами. Здесь и сейчас.
И это правда. Он знает только о нас. Его спокойная сосредоточенность отрицает существование всего остального мира, он отбрасывает его словно взглядом гипнотизера.
– Это что-то очень похоже на буддизм, – говорю я.
– Неужто? Не знаю. Я просто прислужник, так сказать, мальчик-посыльный из «Уолдорф-Астории», которому поручено сделать некое дело.
– Стало быть, вы нечто вроде ватиканского тхага? Душителя? Так?
– Надеюсь, вы не хотели сказать грубость.
– На кого еще вы могли бы работать? Разве дьявол нанимает на работу болванов вроде вас, то есть, извините, преследователей? В любом случае, как вам известно, меня отправили первым классом в Венецию. Сколько бы вам ни платили за то, что вы меня преследуете, вам следовало бы просить о прибавке к жалованью.
– Позвольте мне спросить вас еще раз, – говорит Джордж, игнорируя мои нападки. – Вам известно, кем был тот мужчина в Санта-Кроче, в доме номер 3627?
– Был? А что с ним случилось?
– Покончил с собой. Во всяком случае, к такому выводу пришли власти. В последнее время он пребывал в депрессии, имеются свидетельства о его нехарактерном поведении, потом он совсем пошел вразнос. Такое дело нетрудно закрыть.
– Как он это проделал?
– Очень болезненно.
– Говорите!
– Принял яд. Точнее, аккумуляторную кислоту. Такое трудно проглотить, особенно целый литр, даже если ваша цель – покончить с собой. Можете мне поверить. Эта дрянь все внутренности выжигает.
– Может, ему кто-то помог…
– Ага, прямо в точку… Вот теперь, профессор, вы начинаете соображать.
– Вы полагаете, что его убили.
– Не в обычном смысле этого слова.
– А каков же тогда необычный смысл?
– Грязная, нечестная игра, – говорит мой собеседник и улыбается при этом. – Там имела место некая жутко нечестная игра.
– Ваша игра.
– Нет, не моя. Гораздо хуже.
Я чувствую, как под столом дрожат, стучась друг о друга, мои коленки. Мне требуется целая секунда, чтобы унять их.
– Вы так и не ответили на мой вопрос, – продолжает настаивать Преследователь.
– Я и забыл, о чем вы меня спрашивали.
– Вам известно, кем он был?
– Нет.
– Тогда позвольте мне вам это сообщить. Он был – вы.
– Это как?
– Доктор Марко Ианно.
– Я слыхал это имя.
– Я так и думал, что могли слышать. Ваш коллега, ученый. Профессор, доктор теологии в университете Сапьенца[29], уже несколько лет. Отец двоих детей, женат. Хорошо известен в своей родной стране в результате выступлений в защиту Церкви, хотя сам к Церкви не принадлежал, не был священником. Его работы касались в основном необходимости взаимосвязи между человеческим воображением и верой.
– Звучит как тема одной из моих лекций.
– Ну вот, опять в точку. Докторскую степень просто так не присваивают.
– Почему вы мне все это рассказываете? Вы явились ко мне, чтобы передать какое-то предупреждение?
– Я не курьер.
– Так что же вам от меня нужно?
Бэрон прижимает кристаллик сахара пальцем к столешнице с едва слышным хрустом.
– Как я полагаю, у вас имеется некий документ, – говорит он.
– У меня их полно. Видели бы вы мой кабинет!
– Это может быть письменное свидетельство или фотография. Только готов спорить, что это видеозапись. Я прав?
Я не отвечаю, и он чуть пожимает плечами, словно давно привык к подобному сопротивлению в начале разговора.
– Что бы это ни было, – продолжает он, – у вас имеется нечто, что вы вынесли из той комнаты в Венеции, и я хотел бы, чтобы вы отдали это мне.
– Даже не мечтайте. Вам придется в обмен на это написать вот на этой салфетке совершенно астрономическую сумму.
– Нет. Это дело бухгалтеров. Бумага может предать. От этой транзакции не должно остаться никакого осадка, никаких следов.
– То есть предполагается, что я просто передам вам эту вещь – этот документ. Так?
– Да.
– И каковы же должны быть мотивы, заставляющие меня это сделать?
– Возможность избежать таких последствий, как следование по стопам доктора Ианно. Возможность избежать меня. То есть избавиться от меня.
– Пойдите к черту!
Что-то мелькает на его лице, какая-то тень. Так быстро мелькает, что, возможно, я просто вообразил себе это. Судорожное подергивание щеки. Переключение скоростей.
– Вам не следует играть в такие игры, Дэвид.
– Знаете, был однажды такой момент, совсем недавно, когда один малый вроде вас мог бы меня испугать. Он говорил мне такие же вещи, какие говорите мне сейчас вы. Но теперь подобное уже невозможно.
– Я предлагаю вам пересмотреть свое решение.
– С чего бы это?
– Потому что я непременно вас испугаю, я должен вас испугать. А если это буду не я, то есть и другие личности. Весьма примечательные личности.
– Те, которые убили Марко Ианно.
– Да.
– И вы можете командовать ими?
– Нет. Никто не может. Но они, кажется, заинтересованы в вас.
Я поднимаю чашку, но гнусный вид кофе и особенно плавающий в центре островок молока чуть не заставляют меня подавиться.
– Мужчина там, в той комнате, был душевнобольной, – говорю я. – И он был уязвим в том смысле, что его нетрудно было убедить в невозможном.
– Все мы точно так же уязвимы. – Преследователь почти улыбается. – Вероятно, ничуть не больше, чем вы.
– Он убил сам себя.
– То же самое говорили и про вашего ребенка. И как могут в конечном итоге говорить и про вас.
– Вы мне угрожаете?
– Да. Совершенно верно, угрожаю.
Я встаю. Ударяюсь коленом о боковину стола, отчего моя чашка опрокидывается. Еще горячий капучино разливается по всему столу, капли падают на ноги этому типу. Видимо, обжигают его. Но он даже не моргает. Он только хватает меня за руку, когда я пытаюсь уйти:
– Отдайте мне этот документ.
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
Чувствую, что в нашу сторону уже оборачиваются другие посетители, сидящие позади меня. Но Бэрон этого не замечает.
– Вы меня неправильно поняли, – говорит он медленно и терпеливо. – Я вам не какой-нибудь занудный приставала, от которого можно просто отмахнуться и уйти.
Он отпускает мое запястье, ожидая, что я сейчас уйду. Но я вместо этого низко наклоняюсь к нему, так что наши лица оказываются в паре дюймов друг от друга.
– Мне наплевать, что вы будете делать. Я ничего вам не отдам, черт бы вас всех побрал, – говорю я. – Вы сейчас лишаетесь того, чего я уже лишился, и хватаетесь за то немногое, что у вас осталось. В моем нынешнем положении нет никакого смысла заниматься защитой самого себя, потому что никакого «себя» у меня уже не осталось, мне уже нечего защищать. Так что валяйте, продолжайте. Преследуйте. И скажите вашим нанимателям, что они могут катиться ко всем чертям. О’кей?
Вот теперь я действительно ухожу.
Иду вверх по Амстердам-авеню, прохожу квартал и еще полквартала, сворачиваю направо, на свою улицу. Назад я не оглядываюсь. Но даже уже свернув за угол, я знаю, что тот тип смотрит мне вслед, следит за мной.
Я знаю это так же точно, как то, кем был доктор Марко Ианно.
Глава 10
В тот раз, в Венеции, я не узнал его в том связанном человеке. Но минуту назад, как только услышал имя Марко Ианно, воспоминание о нем сразу вернулось. Коллега, который стал свидетелем того момента в моей научной карьере, когда я повел себя самым непрофессиональным образом.
Это была необычайно пышная, престижная конференция, проводившаяся в Йеле семь или восемь лет назад. Ходили слухи, что все это мероприятие втихую оплачивает Рим. Конференция именовалась «Будущее/Вера», как будто религиозные верования превратились в залежавшийся товар, нуждающийся в некоем энергичном ребрендинге, в чем я, собственно говоря, и без этого не сомневался. Ведущие исследователи и философы, а также прочие ученые мужи-специалисты в сфере воспитания со всего мира собрались там, чтобы обсудить «проблемы, встающие перед христианством в новом тысячелетии». Моя задача состояла в том, чтобы выступить с докладом, представлявшим собой усиленную, более резонансную версию моей стандартной лекции о Сатане Милтона как о раннем проповеднике разрушения патриархального общества. «Дьявол явно страдает от отцовского комплекса» – таков был посыл моего выступления, вызвавший смех в конференц-зале.
