Эндрю Пайпер - Демонолог
Я и Тэсс. Мы вдвоем, улыбающиеся, на пляже недалеко от Саутхэмптона, два лета назад. У наших ног не попавший в кадр замок из песка, его размывает подступающий прилив. Что смешно, так это наши безнадежные усилия его спасти, оградить его стены новыми валами песка, прикрыть руками замковый двор. Фото отражает нашу радость и удовольствие от пребывания вместе на солнце, в отпуске, на каникулах. Но еще оно демонстрирует радость от попыток решить некую проблему совместно с человеком, которого любишь, пусть даже эта проблема слишком огромна.
– Тэсс?
Она здесь. Это не просто воспоминание, разбуженное фотографией. Именно она, она сама сбросила ее со стены.
Я пробираюсь в ванную, наклоняюсь над унитазом. Сую два пальца в рот. Освобождаю желудок от воды из-под крана вместе с таблетками. Когда я спускаю воду и смываю все это, тяжесть, болтавшаяся у меня в крови, уходит в трубу вместе с этой дрянью.
Некоторое время сижу, привалившись к отделанной плиткой стене и вытянув ноги перед собой. Если не двигаться, то нетрудно притвориться, что это не мое тело. Нет смысла отдавать ему какие-то приказания, ни одна его часть все равно не сдвинется с места.
Найди меня!
Я снова прежний Дэвид, человек, неспособный действовать, которого бросила – вероятно, совершенно правильно – Дайана. Потому что мне по-прежнему нужно что-то сделать. Справиться с проблемой, невозможной, огромной проблемой. Мне следует признать: найти и вернуть мертвого – или наполовину мертвого – ребенка, вытащить его из мрачного лимба[28].
И еще одна проблема – то, что у меня нет вообще никаких идей насчет того, с чего мне следует начать.
Я стою под душем, полностью одетый. И чувствую, как все эти книжные понятия и поэтические отрывки смываются с меня, как масло. Вскоре ничего не остается.
За исключением ощущения, что я не один.
Глаза открываются, пялятся сквозь потоки горячей воды. Пар уже заполняет не только застекленную душевую кабинку, но и всю ванную комнату, так что ее стены шевелятся как живые в крутящемся тумане.
Ничего здесь нет. Но я все равно пристально всматриваюсь в клубы пара.
И вижу, как из него выходит Тэсс.
Она вся дрожит – от голода, от страха. Кожа стянута и исцарапана холодом. Она тянет ко мне руку, но ей мешает стекло. На ее ладонях темные разводы, как на старинных картах.
– Тэсс!
Она открывает рот, хочет что-то сказать, но тут чьи-то руки выныривают сзади, обхватывают ее и утаскивают обратно в туман.
Руки такие длинные, такие гротескно мускулистые, что понятно: они принадлежат не человеку. Черные от покрывающих их волос, густых, как мех. И когти на них запачканы землей, как когти зверя.
Глава 9
Переодеваюсь в чистую одежду и хотя бы отчасти освобождаю мозги от навязчивых идей и видений, после чего достаю цифровую камеру, привезенную из Венеции, и перекачиваю все, что я там отснял – все о мужчине в кресле – в свой лэптоп. Зачем я этим занимаюсь, мне становится понятно только после того, как я заканчиваю с этим делом.
Это важно.
Почему – этого я еще не знаю. Но именно на этом настаивал врач. Это для вас. Так что кто бы ни давал ему эти инструкции, он желал, чтобы я имел эту съемку в своем распоряжении. Чтобы я направил объектив на мужчину, сидящего в кресле, и зафиксировал все, что он говорит и делает. А иначе зачем было давать мне камеру?
Итак, что этот мужчина делал и говорил?
Я смотрю получившийся фильм на экране лэптопа. Его реальность так и прет наружу, настолько она «живая». Такого впечатления никогда не производил на меня ни один документальный фильм или новостной сюжет. Это как настоящий, физически ощутимый удар в грудь, он отбрасывает меня на спинку дивана. И такой эффект создают не просто поражающие воображение звуки и образы. Тут дело, скорее, в том странном свойстве этой записи, которое становится явным и понятным из ее содержания. Как это выразить словами? Аура боли, из которой оно проистекает. Подсознательное ощущение хаоса. Черная Корона.
Там есть голоса, слова, болезненные, как при пытке, корчи тела. Но единственное, что я записываю себе в блокнот, пока смотрю запись, это список городов и цифр, которые, как сообщил мне голос, станут понятны 27 апреля. Послезавтра.
Нью-Йорк 1259537
Токио 996314
Торонто 1389257
Франкфурт 540553
Лондон 590643
Непонятная сущность выдала мне этот обрывок информации как часть того, что скоро произойдет. Мгновенный снимок непредсказуемого будущего, которое, если я правильно понимаю, подтвердит ее умения и способности, ее силу и власть. Ее реальность.
Запись все крутится на экране, и я закрываю глаза, когда лицо мужчины превращается в лицо моего отца. Но это не мешает мне слышать его голос.
«Это должен был быть ты».
Как бы мне ни было страшно пытаться интерпретировать эти слова моего старика, я не могу не понимать, что они означают нечто гораздо более ужасное, чем его желание, чтобы это я утонул, а не мой братец.
Перемотать. Пустить снова. И теперь смотреть открытыми глазами.
Я смотрю на мелькающие на экране образы и понимаю, что это, несомненно, мой собственный отец и он говорит со мной из того места, куда он отправился после того, как мы его похоронили. И он открывает мне тайну, которую я пока что не могу полностью понять. Приглашение искать и найти его, оно почти такое же настоятельное, как желание найти Тэсс, ему невозможно противиться.
Когда запись кончается, я закрываю лэптоп и засовываю его обратно в кожаную сумку, где держу его в путешествиях. Потом заворачиваю камеру в старый мешочек для драгоценностей, оставшийся от Дайаны, и засовываю получившийся сверток в портфель. Сначала я хочу просто забросить его на верхнюю полку платяного шкафа в спальне, но что-то говорит мне, что камеру следует спрятать более тщательно, а в моей квартире нет достаточно надежного потайного места.
Я выхожу наружу, прихватив портфель и обдумывая на ходу совершенно абсурдную идею – заскочить в магазин или ломбард и разжиться наручниками, которыми я мог бы пристегнуть ручку портфеля к своему запястью. Но по пути мне приходят в голову идеи получше. Что мне требуется сделать, так это запрятать портфель куда-нибудь в такое место, к которому я сам не буду иметь доступа до 27 апреля, когда предсказание, которое в нем хранится, либо подтвердится, либо будет опровергнуто.
Интересно, в банках имеются достаточно большие сейфы и ячейки, чтобы вместить портфель? В течение следующих трех часов мне удается выяснить о банках следующее: у них есть ячейки, достаточно большие, чтобы спрятать хоть машину, если вы готовы за это платить.
И еще они готовы сделать за деньги более или менее все, что вам нужно. К примеру, независимо от того, есть у вас в этом банке текущий счет или нет (я выбрал отделение в Мидтауне, в котором никогда раньше не бывал), они уложат ваше барахло у себя в подвале в ячейку, которую можно открыть только с помощью придуманного вами самими цифрового кода. Они привлекли к этому делу старшего партнера какой-то крупной юридической фирмы, представительного мужчину с серебряной шевелюрой, и он составил документ, обеспечивающий полную сохранность спрятанного, так что ни один служащий банка и даже его управляющий – да и я сам тоже – не будет иметь к нему доступа до 27 апреля. После этот документ подписал управляющий, и все его экземпляры были заверены банком, юридической фирмой, а один экземпляр в конверте выдали мне. Мне также предоставили письменную гарантию, что ячейка не будет открыта, по крайней мере, в течение девяноста девяти лет, если за спрятанным не явлюсь либо я сам, либо кто-то, имеющий подписанное мной разрешение и знающий цифровой код. Служащие банка даже предложили мне чашечку вполне приличного кофе, пока я ожидал исполнения всех вышеперечисленных условий.
На пути домой я звоню одному знакомому, который работает в Колумбийском университете и занимается компьютерными технологиями. После обмена разнообразными репликами о том о сем, например, о том, какая сучья погода нынче стоит, я задаю ему несколько вопросов. В частности, мне хочется выяснить, можно ли изменить время загрузки видеозаписи в компьютер, которое записано на жестком диске, или же, другой вариант, можно ли стереть любую информацию о том, что загрузка вообще когда-либо имела место. Мой приятель делает паузу, и я представляю, что за мысли мелькают сейчас у него в голове.
Вопрос: «Зачем профессору литературы знать подобные вещи?»
Ответ: «Это порнуха».
В конце концов он дает отрицательный ответ. Это «чертовски трудно» – стереть запись полностью или сделать так, чтобы запись, сделанная 25-го, выглядела бы таким образом, словно ее сделали 28-го. «После таких действий всегда остаются отпечатки пальчиков», – говорит мой знакомый и явно подмигивает при этом: предупреждение, чтобы в следующий раз я смотрел в оба, если мне захочется скачать из Интернета какую-нибудь гадость, чтобы об этом не узнала моя жена.
