Монс Каллентофт - Летний ангел
И в этот момент кондиционер в тесной комнате издает кашель, хриплое эхо проносится по вентиляционным трубам, а потом наступает тишина. И почти тут же комнату заполняет невыносимая жара.
— Кошмар! — восклицает Карин. — Кондиционер сдох, и теперь неизвестно, как скоро ремонтники из сервисного центра сюда доберутся, если они вообще все не в отпуске!
— Они наверняка работают, — говорит Зак.
— Вибратор, — продолжает Малин. — Это первое, что приходит на ум, хотя преступник мог использовать и что-то другое.
Она больше не упоминает о своей прежней идее — насчет лесбиянок. Ведь эти женщины нередко используют вибратор? Или это всего лишь очередной предрассудок? Нет, одна из ее коллег по полицейской академии с гордостью демонстрировала свою коллекцию подобных приспособлений и детально описывала технику их использования.
Зак кивает, в его глазах ни проблеска сомнения.
— Я попрошу технический отдел проверить производителей вибраторов, — говорит Карин. — Посмотреть, какую краску они используют. Это может занять некоторое время, но иногда поражаешься, как серьезно люди относятся к своему странному бизнесу.
Затем Карин снова наклоняется к микроскопу и произносит:
— Очень красивый синий цвет, не правда ли? Ровный и чистый, как родниковая вода.
На улице воздух застыл в тисках жары; по высохшим кронам деревьев пробегает едва ощутимый ветер и тоже кажется горячим. Дым от лесных пожаров ясно ощутим — наверное, ветер дует прямо со стороны лесного массива Чьелльму.
Пожары все свирепствуют. Сегодня утром пожилую пару пришлось эвакуировать из дома, где они прожили шестьдесят лет.
Свет режет глаза, словно вонзается зубами, с ним не справятся ни одни солнцезащитные очки, сквозь которые можно хоть что-то разглядеть. А для Малин очень важно сохранить зрение, чтобы увидеть связь между отдельными фрагментами, которые вертятся в сознании, будто кусочки горячего металла.
Малин и Зак ретируются в холл Государственной криминологической лаборатории, где относительно прохладно, усаживаются на красный диван для посетителей, вздыхают, не находя в себе сил пройти несколько сотен метров до полицейского управления.
— Тьфу, — бурчит Зак. — Я думал, жарче уже некуда.
— Еще есть куда. И этот проклятый свет. Как подумаешь о нем, сразу голова начинает болеть.
— Значит, вибратор?
— Не знаю. Может быть.
Зак проводит рукой по своему бритому черепу и спрашивает у мирового пространства:
— Кто пользуется вибратором?
Малин задумывается, не отвечает, оставляет вопрос висеть в воздухе, чтобы Зак сам нащупал связь.
— Человек, утративший способность к эрекции из-за облучения? Или имеющий проблемы с потенцией? Или тот, кому так нравится? Лесбиянки?
— Лесбиянки, — произносит Малин и выдерживает паузу, чтобы Зак понял, к чему она клонит.
— Так вот о чем ты думаешь, — усмехается он. — Lovelygirl на странице Тересы. Натали. А Юсефин? Она, по-твоему, тоже лесбиянка?
— Нет. Я о преступнике. Просто как версия.
Зак кивает.
— Кто еще пользуется вибратором?
— Больше ничего в голову не приходит.
— Может быть, какой-нибудь бедолага, утративший мужское достоинство в результате несчастного случая.
— Ты так думаешь? — переспрашивает Малин.
— Мы ведь пока не знаем. Или эти уроды из Берги придумали новый способ унизить женщину.
Перед мысленным взором Малин разворачивается сцена. Али Шакбари и Бехзад Карами напоили Юсефин Давидссон плохим вином и по очереди насилуют ее на диване при помощи синего вибратора. Гогочут, как воплощение всего худшего в мужчинах, хотя по сути оба еще мальчики.
«Расизм», — думает Малин и отгоняет эти образы.
Некоторое время Малин и Зак молча сидят на диване, вдыхают сухую прохладу, смотрят на улицу. От жары воздух над парковкой перед полицейским управлением дрожит, как в пустыне.
Туве и Янне на Бали, там прохладнее, чем здесь.
Часы показывают десять минут десятого. Малин сидит за столом в своей кухне, ест овсяные хлопья, залитые кефиром. Она настолько устала, что даже не в состоянии нарезать себе в тарелку банан.
В квартире жарко. Кондиционера тут нет.
Разговаривая по телефону со Свеном Шёманом, она подбросила ему мысль о вибраторе. Он счел, что эту версию стоит разрабатывать, сказал, что поручит нескольким сотрудникам поискать производителей синих вибраторов в Интернете параллельно с Карин. «Такие штуки сейчас, наверное, в основном заказывают по Интернету?»
Даниэль Хёгфельдт.
Одно время она думала, что из этого получится нечто большее, чем просто физическая близость. Возможно, отчасти так и произошло, но все же поразительно: как они умудряются разминуться, раз за разом, день за днем, пока не встретятся у него или у нее на квартире. Но только не сегодня вечером, хотя этим вечером он остался в городе, Малин знает об этом. Только не в такую жару. Лучше одиночество. Собственного пота достаточно, от усталости все мышцы обмякают, увядают, а тоска по Туве и Янне переходит в чувство, напоминающее скорбь.
В гостиной звонит мобильник. Малин откладывает ложку, поднимается, идет за трубкой. Предчувствует неприятности.
На дисплее номер Карима Акбара.
— Да, слушаю!
— Малин, какого черта? Из-за одного изнасилования ты начинаешь преследовать иммигрантов в нашем городе.
Откуда он знает?
— Мы…
— Малин, никаких отговорок. Зайди на сайт «Корреспондентен», там все написано черным по белому.
— Подожди, Карим, успокойся.
— А теперь все крупнейшие СМИ обрывают мне телефон, все просят меня прокомментировать.
Карим в своей стихии.
Малин не может определить, действительно ли он рассержен или только делает вид, довольный тем, что в отсутствие новостей СМИ заинтересовались им. Все его статьи и выступления неоднозначны, и только по вопросу об интеграции иммигрантов он всегда политически стабилен. Какова долгосрочная цель Карима? Портфель министра? Но он даже не состоит ни в одной партии.
Компьютер в спальне включен.
Клик, клик, клик.
Сайт газеты «Корреспондентен».
Фотография Али Шакбари и Бехзада Карами перед домом в Берге.
Заголовок: «Полиция без доказательств: преследование иммигрантов».
Подпись под фотографией: «Мы не имеем никакого отношения к изнасилованию в парке Тредгордсфёренинген, однако полиция преследует нас — только потому, что мы иммигранты».
Текст Даниэля: «Репортер „Корреспондентен“ в течение дня неоднократно пытался связаться с полицией Линчёпинга, чтобы услышать их комментарии, однако ответа не получил».
Ложь чистейшей воды — с целью дополнить картину.
И ты был в моей постели? А ведь наверняка не в последний раз.
— Малин, ты меня слышишь?
Тишина в трубке продолжалась не меньше двух минут — это так не похоже на Карима.
— Карим, я здесь. Это была всего лишь идея, одна из многочисленных версий, ты ведь понимаешь?
— Понимаю.
— И против них выдвигалось обвинение в изнасиловании Ловисы Ельмстедт.
— Я все прекрасно понимаю, Малин, но ты представляешь себе, как невыигрышно все это выглядит со стороны?
— Наслаждайся всеобщим вниманием, — отвечает Малин.
Карим смеется, но смех звучит устало и невесело.
14
Телефон на столе перед Малин просто раскалился.
Кто такой этот Карим Акбар, черт подери, чтобы вмешиваться в их работу?
В задачи начальника полиции не входит вникать во все детали предварительного следствия, но Карим никогда не понимал этих невидимых границ, и между сотрудниками следственного отдела всегда существовал негласный уговор — пусть Карим выкаблучивается как хочет, а мы потихоньку делаем свое дело. У Карима множество ценных качеств, и в глубине души он полностью доверяет инспекторам. И он хорош на своем месте — его стремление покрасоваться в прессе и в телевизоре привлекает внимание к полиции Линчёпинга, а внимание уже привело к увеличению бюджета.
«Что ни возьми, все стороны нашей жизни направляются средствами массовой информации, — думает Малин, откинувшись на спинку дивана. — Восхваление знаменитостей, вознесение посредственного, неинтересного до уровня религии. Наши души никак не успокоятся, мы интересуемся невообразимой ерундой: кто в какой цвет красит волосы, какой длины носит юбки, с кем спит. Подробности интимной жизни звезд, их пластические операции, свадьбы и разводы… Какое счастье, что Туве наплевать на все это!»
Карим.
Числится в лучших друзьях у министра интеграции. У них один подход к иммигрантам: требуй своего, борись за свои права, но не дай бог кто-нибудь другой, неиммигрант, обронит что-нибудь не то — и воздух взорвется словесными баталиями.
