Монс Каллентофт - Летний ангел
— А вы? Вы чем занимаетесь?
— Мы намерены проверить Бехзада Карами.
В помещении воцаряется тишина — совершенно особая, которую Малин хорошо знает и любит, — тишина в тот момент, когда разрозненные впечатления и ощущения собираются воедино, преобразуются в мысль, в новую версию, достойную отработки.
— Лесбиянки, — произносит Свен. — Не может ли наш случай иметь отношение к этой теме? Эта Lovelygirl в Facebook производит впечатление человека с иной ориентацией.
— А Натали Фальк достаточно мужеподобная, — откликается Зак.
Малин думает, что все это предрассудки, но в глубине души согласна с ним. Чувствует, что в воздухе повисла мысль.
— Элемент нетрадиционной ориентации может присутствовать. Возьмите на заметку, — советует Свен.
— Может быть, Натали Фальк знает, кто такая эта Lovelygirl? — высказывает предположение Малин.
— Нам пора к нашим насильникам, — говорит Зак и встает.
Судя по его взгляду, он предвкушает эту встречу.
Код.
Нам нужно обзавестись кодом к этому проклятому замку. На часах половина десятого. Они стоят в тени небольшой пристройки возле подъезда обшарпанного дома. Когда-то желтый кирпич фасада потемнел от времени и приобрел цвет охры, вокруг трава и клумбы, за которыми никто не ухаживает, окурки, пустые банки, зеленые осколки битых бутылок.
Малин видит свое отражение в темном стекле двери — лицо неестественно вытянутое, кожа блестящая.
Берга.
Они припарковали машину возле серого здания торгового центра. Приемная врача, маленький дежурный продуктовый магазин, пиццерия — и масса пустых помещений, листы фанеры там, где должны быть витрины.
Берга.
Всего несколько километров от центра города — и совершенно иной мир. Безработные. Иммигранты.
И как всегда: одинокие мамочки, которые пытаются воспитать своих детей приличными людьми — насколько у них хватает сил после работы, которая отнимает десять часов в день и приносит гроши.
Безотцовщина здесь — повседневная реальность.
Несмотря на лето, большинство обитателей Берги наверняка остались в городе.
За два дома от того места, где они стоят сейчас, Малин когда-то обнаружила своего одноклассника, умершего от передозировки. В маленькой однокомнатной квартирке на первом этаже — в том году она только начала работать в полиции Линчёпинга, закончив полицейскую академию и вместе с Туве вернувшись сюда.
Из квартиры стал просачиваться запах, и соседи вызвали полицию. Она и еще один коллега выехали на место — бывший одноклассник лежал на полу у кровати, среди чудовищного беспорядка, вонь стояла невыносимая. Его тело наверняка было распухшим, но к моменту обнаружения казалось маленьким и сморщенным.
Йимми Свеннссон — его фамилия писалась с двумя «н» в середине вместо обычного одного. Когда-то он был любимцем всех девушек в школе, а под конец стал героинистом, умершим от передозировки.
Чем пахнет теперь?
Подпаленным летом.
— Что будем делать с дверью, Малин?
— Подождем, пока кто-нибудь пройдет.
— Ты что, серьезно?
— Я пошутила, Зак. Это утренняя шутка, — усмехается Малин, вынимает из кармана связку ключей, вставляет отмычку в замок, поворачивает… — Тут простые замки.
Зак смотрит на нее с восхищением.
— Должен признать, Форс, что в этом деле тебе нет равных.
В подъезде пахнет плесенью, зеленые стены давно ждут покраски. Лифта нет.
Запыхавшись, они поднимаются на третий этаж.
— Наверняка дрыхнет, — говорит Зак, нажимая на звонок у двери Бехзада Карами.
Они звонят еще и еще раз.
Малин набирает мобильный номер Карами — стационарный телефон на его имя не зарегистрирован.
В квартире должен стоять жуткий трезвон.
Она была пьяна до бесчувствия.
Наконец в телефонной трубке раздается голос; в нем слышен едва уловимый акцент, хотя Карами переехал в Швецию в возрасте всего восьми лет.
— Ты знаешь, сколько сейчас времени, свинья вонючая?
— Малин Форс, полиция. Если ты откроешь дверь, звонки прекратятся.
Палец Зака все еще на кнопке.
— Что?
— Открой дверь. Мы стоим снаружи.
— Черт побери!
В трубке слышится шум движения — тело меняет положение в пространстве, затем шуршание за дверью. Палец Зака все давит кнопку; когда дверь приоткрывается, звонок становится еще громче.
— Доброе утро, Бехзад! Ты опять отличился, не правда ли? — отпустив наконец кнопку, говорит Зак.
Голос его полон презрения.
Лицо Бехзада Карами опухло от сна и, возможно, алкоголя, а то и еще чего-нибудь. Мощный торс, татуировки на груди, на шее ожерелье из звериных когтей и зубов. Ему девятнадцать лет, его огромный сияющий «БМВ» припаркован у торгового центра.
Но, с другой стороны…
Нарушив закон еще до совершеннолетия, он какое-то время провел в подростковом реабилитационном центре, но с тех пор ни разу не был судим. И мы не смогли доказать изнасилование — возможно, его «бизнес» процветает? «Откуда мне знать?» — думает Малин.
— Мы заходим, — говорит Зак.
И прежде чем Бехзад Карами успевает что-то возразить, полицейский отодвигает его плечом, проходит в коридор, а затем в единственную комнату.
Бехзад Карами в сомнениях.
Он уже имел дело с полицией, когда сидел в камере предварительного заключения, пока они разбирались, можно ли классифицировать их групповой секс с пьяной до бесчувствия Ловисой Ельмстедт как изнасилование или как грубое сексуальное использование.
Но дело расклеилось. Они утверждали, что она была согласна, а свидетели видели, как она танцевала с Бехзадом Карами и Али Шакбари на дискотеке, а потом совершенно добровольно ушла оттуда с ними, хотя уже тогда была настолько пьяна, что с трудом могла идти.
— Я смотрю, ты давно не прибирался, Бехзад? — усмехается Зак. — Хотя такому маменькиному сынку, как ты, это не дано — я имею в виду, самому поддерживать чистоту.
Бехзад Карами стоит спиной к Малин посреди комнаты. Вся его спина покрыта причудливой татуировкой, изображающей огнедышащего дракона.
— Я убираюсь, когда хочу, это не твое дело, греб…
— Ну, скажи, — шипит Зак. — А то руки чешутся. Давай, что ты хотел сказать!
— Зак, успокойся! Бехзад, сядь на кровать!
Выцветшие обои покрыты пятнами и следами от потушенных сигарет, на кровати рваная розовая простыня, опущенные жалюзи закрывают вид на крыши домов Берги. На стене огромный телевизор с плоским экраном. На полу большую часть пространства занимают музыкальный центр и колонки, и только кухонный уголок неестественно чист, словно им недавно пользовались и потом тщательно вымыли. Бехзад Карами садится на кровать, трет глаза, бормочет:
— Черт, не могли прийти попозже, какого рожна вам тут нужно?
— Вчера изнасиловали девушку. Ее нашли в парке Тредгордсфёренинген, — говорит Малин.
— Ты ничего об этом не знаешь? — спрашивает Зак.
И тут Бехзад Карами склоняет голову к зеленому линолеуму, медленно качает ею из сторону в сторону, бормочет:
— Мы не насиловали Ловису, и никого другого я тоже не насиловал, черт возьми. Поймите это. Когда вы наконец поймете?
В этом голосе вдруг появляется страх. За мышцами и татуировками проглядывает мальчик, но еще и мужчина, осужденный молвой маленького городка, мужчина, который стыдится, когда у него за спиной начинают перешептываться…
«Это он — тот, который изнасиловал…»
«Вот обезьяна! Все они такие, эти чертовы…»
— Где ты был позавчера ночью?
— У родителей. К нам приехали родственники из Ирана. Можете спросить их. Семь человек подтвердят, что я был там по меньшей мере до пяти утра.
— А после пяти?
— Пришел сюда, домой.
Юсефин ничего не помнит. На нее напали до или после кино?
— Ты пошел прямо сюда?
— Я же сказал.
— А почему мы должны тебе верить? — ухмыляется Зак, похлопывая Бехзада по голове.
— А Али? Тебе известно, что он делал вчера?
— Понятия не имею. Вы и к нему будете приставать?
Малин видит, как Зак опять выходит из себя и с трудом сдерживается, чтобы не накинуться на Бехзада Карами. Вместо этого он говорит громким голосом:
— Так ты не отправился после праздника в парк Тредгордсфёренинген? Чтобы спрятаться и подстеречь подходящую девушку?
Малин делает шаг назад, выходит в коридор. Заглядывает в кухонный уголок — совершенно иной мир по сравнению с квартирой в целом. Белые дверцы, хотя и потрепанные, блестят чистотой.
Она проводит рукой по мойке, нюхает. «Фейри» с запахом лимона. Открывает шкаф, видит запечатанную банку хлорки.
Слышит, как Зак бушует в комнате.
Ярость его наводит такой страх, что может вызвать признания — тогда, когда этого менее всего ожидаешь.
