Дин Кунц - Ложная память
— Пожалуйста, называйте меня Томом.
Скит помотал головой.
— У меня тяжелый случай задержки развития. Ее причины кроются в ранней юности и спутаны-связаны-сцеплены сильнее, чем пара трахающихся земляных червей. Мистер Вонг, я вовсе не нуждаюсь в том, чтобы обзавестись здесь кучей новых друзей. Поймите, что мне нужны авторитетные персоны, люди, которые могли бы указать мне путь — ведь я на самом деле не могу так жить дальше, и я действительно хочу найти свой путь, на самом деле… Договорились?
— Договорились, — согласился Том Вонг.
— Я привезу твою одежду и барахло, — сказал Дасти.
Скит попытался подняться на ноги, но не смог оторваться от стула. Дасти наклонился и поцеловал его в щеку.
— Я люблю тебя, братец.
— На самом деле, — ответил Скит, — я никогда не смогу с тобой расплатиться.
— Наверняка сможешь. Ты что, забыл? Лотерея.
— Я невезучий.
— Тогда я куплю для тебя билетик, — откликнулся Дасти.
— Правда, купишь? Ты везучий. Всегда был таким. Черт возьми, ты же нашел Марти. Ты купаешься в удаче по самые уши.
— Тебе причитается заработная плата. Я буду покупать для тебя два билета в неделю.
— Это будет здорово. — Скит закрыл глаза. Его голос превратился в невнятное бормотание. — Это будет… здорово. — Он уснул.
— Бедное дитя, — сказал Том Вонг. Дасти кивнул.
Из комнаты Скита Дасти сразу же прошел на медицинский пост второго этажа. Там он поговорил с главной медсестрой Коллин О'Брайен, крепкой веснушчатой женщиной с седыми волосами и добрыми глазами, которая могла бы сыграть мать-настоятельницу любого женского монастыря в любом кинофильме на католические темы, который когда-либо был поставлен. Она уверяла, что знает все ограничения, которые следует соблюдать при лечении таких случаев, как у Скита, но Дасти все равно повторил с ней все по пунктам.
— Никаких наркотиков. Никаких транквилизаторов, никаких успокоительных. Никаких антидепрессантов. Его пичкали этими проклятыми наркотиками с пяти лет; бывало, что он получал их одновременно два или три. Он плохо учился, а это обозвали расстройством поведения, и его старик принялся бороться с этим расстройством с помощью лекарств. Когда лекарство давало побочные эффекты, то подыскивались другие медикаменты, чтобы бороться с ними, и когда те, в свою очередь, производили новые побочные эффекты, то, для того чтобы справиться с ними, подбирались все новые и новые лекарства. Он вырос на химическом рагу, и именно это, я точно знаю, изуродовало его. Он привык поедать пилюли, получать уколы и теперь просто не в состоянии представить, что можно жить нормально.
— Доктор Донклин согласен с вами, — сказала сестра, просматривая историю болезни Скита. — Он получал здесь безмедикаментозное лечение.
— Обмен веществ у Скита настолько расстроен, нервная система настолько перенапряжена, что нельзя быть уверенным в адекватности реакции даже на самые обычные, безопасные и традиционные лекарственные средства.
— Он не будет получать даже тайленол.
Слушая собственные слова, Дасти понимал, что волнение за судьбу Скита заставляет его чересчур много болтать.
— Однажды он чуть не умер из-за таблеток кофеина; слишком пристрастился к ним. Развился кофеиновый психоз, сопровождавшийся поразительными фантастическими галлюцинациями, а потом начались конвульсии. Теперь он стал невероятно чувствительным к кофеину; он вызывает сильную аллергию. Если вы дадите ему кофе или даже кока-колу, у него может развиться анафилактический шок.
— Сынок, — спокойно ответила пожилая медсестра, — все это записано в истории болезни. Поверьте, мы будем хорошо ухаживать за ним. — К удивлению Дасти, Коллин О'Брайен перекрестила его, а потом подмигнула. — В мое дежурство с вашим маленьким братцем не случится ничего плохого.
Если бы она была матерью-настоятельницей из кинофильма, то нельзя было бы даже усомниться в том, что, когда она говорит от своего имени, ее устами вещает бог.
— Спасибо, миссис О'Брайен, — негромко сказал он. — Большое, большое вам спасибо.
Оказавшись на улице и сидя в своем фургоне, он не сразу включил двигатель. Его била такая сильная дрожь, что он просто не смог бы вести машину.
Эта дрожь была долго сдерживаемой реакцией на его падение с крыши Соренсона. Его трясло и от гнева, гнева на несчастного Скита с искалеченной психикой и на то нескончаемое бремя, которое он представлял собою. А этот гнев пробудил в Дасти еще и дрожь стыда, потому что он по-настоящему любил Скита и ощущал ответственность за него, но был бессилен помочь ему. Осознание своего бессилия было хуже всего.
Он облокотился на рулевое колесо, уперся лбом в сложенные руки и сделал то, что так редко позволял себе на всем протяжении прожитых двадцати девяти лет. Он расплакался.
ГЛАВА 11
После сеанса с доктором Ариманом Сьюзен Джэггер, казалось, вновь стала самой собою, той женщиной, какой была до того, как ею овладела агорафобия. Изящным движением просовывая руки в рукава плаща, она заявила, что проголодалась. С изрядной долей элегантного юмора она дала оценку трем китайским ресторанам, в которых Марти предложила купить еду для их совместной трапезы.
— Меня нисколько не волнует глютаминовая кислота или чрезмерное количество жгучего красного перца в говядине по-сычуаньски, но, боюсь, мне придется исключить из списка претендентов номер три, так как там мы вполне можем получить непрошеный гарнир из тараканов. — Ничто в ее лице или манере поведения не указывало на то, что эта женщина пребывает в почти полной власти фобии, управляющей ее душевными и телесными движениями.
Когда Марти открыла дверь в коридор, Сьюзен напомнила ей:
— Ты забыла книгу.
Книжка в мягкой обложке лежала на столике возле кресла, в котором сидела Марти. Она прошла через комнату, но чуть заколебалась перед тем, как взять книгу.
— Что-то не так? — поинтересовалась Сьюзен.
— Что? А, ничего. Показалось, что я выронила закладку. — Марти сунула книгу в карман плаща.
Пока они шли по коридору, Сьюзен пребывала в таком же хорошем настроении, но, пока лифт быстро скользил вниз, ее состояние начало изменяться. Когда они оказались в вестибюле, на ее лице уже было кислое выражение, а шутливые нотки в голосе сменились унылым беспокойством. Она ссутулила плечи, повесила голову и сгорбилась, словно уже почувствовала сквозь плотно закрытую дверь холодные влажные удары штормового ветра.
Сьюзен вышла из лифта одна, но не успела сделать несколько шагов по черному камню вестибюля, как была вынуждена схватиться за руку Марти в поисках поддержки. А к тому времени, когда они дошли до дверей, страх довел ее до состояния унизительного бессилия, чуть ли не паралича.
Поход до автомобиля оказался мучительным. Когда они дошли до «Сатурна», правое плечо и шея Марти по-настоящему болели, так как Сьюзен изо всех сил вцепилась в ее руку и беспомощно висела на ней.
Сьюзен съежилась на пассажирском месте в такой позе, словно у нее нестерпимо болел живот, уставилась на свои колени, чтобы даже краем глаза не видеть мира, лежавшего за окнами.
— Наверху, пока мы занимались с доктором Ариманом, я чувствовала себя так хорошо, — несчастным голосом сказала она, — так хорошо. Я чувствовала себя нормальной. Я была уверена, что, когда выйду наружу, мне будет лучше, ну хоть чуть-чуть лучше, но теперь мне хуже, чем было, когда я шла туда.
— Тебе не хуже, милая, — ответила Марти, включая зажигание, — поверь мне. Пока мы ехали туда, ты сидела на такой же занозе.
— Но я чувствую себя хуже. Мне кажется, что в небе, у нас над головами, что-то нависает, и оно должно раздавить меня.
— Это просто дождь, — сказала Марти. Дождь и в самом деле выбивал по крыше совершенно неблагозвучную дробь.
— Это не дождь. Что-то гораздо хуже. Какая-то огромная тяжесть. Она нависает над нами. О, боже, я ненавижу ее.
— Мы вольем в тебя бутылку «Циндао».
— Это не поможет.
— Две бутылки.
— Мне нужна бочка.
— Две бочки. Мы напьемся вместе.
— Ты хороший друг, Марти, — сказала Сьюзен, не поднимая головы.
— Посмотрим, будешь ли ты так считать, когда мы обе будем лечиться от алкоголизма в больнице.
ГЛАВА 12
Из «Новой жизни» Дасти, охваченный состоянием, напоминавшим печаль, направился домой, чтобы сменить свою промокшую рабочую одежду на сухое цивильное платье. Когда он вошел из гаража в кухню, его со всем собачьим энтузиазмом приветствовал Валет. Собака не просто размахивала хвостом, а виляла всей задней половиной туловища. От одного только вида ретривера тьма, владевшая душой Дасти, начала рассеиваться.
Он присел на корточки, ткнулся носом в холодный собачий нос, ласково почесал за бархатистыми ушами, медленно провел пальцами, как расческой, по густому воротнику на шее, по загривку, нежно поскреб под челюстью и зарыл руку в густой зимний мех на груди.
