Уильям Хортсберг - Сердце ангела. Рассказы
— Я вернусь.
Глава четырнадцатая
Аптека «Праудфут Фармасютикэлс» находилась на углу Ленокс-авеню и 123-й улицы. Я поставил машину за полквартала от нее и подошел поближе. На витрине, облитые призрачным синим светом, лежали пыльные образцы товаров. На маленьких круглых полках по сторонам витрины лежали выцветшие коробочки с гомеопатическими лекарствами. К задней стене кнопками была прикреплена многоцветная анатомическая диаграмма человеческого тела с частично удаленными мускулами и плотью, позволяющая увидеть кишечную «набивку». Каждая картонная полка соединялась с соответствующим внутренним органом провисающими атласными лентами. На лекарстве, соединенном с сердцем значилось: «Благотворный экстракт из белладонны Праудфут».
Сквозь витрину была видна часть магазина. С потолка из прессованной жести свисали лампы дневного света; старомодные, застекленные полки из дерева тянулись вдоль дальней стены.
Я вошел внутрь. В воздухе витал едкий запах благовоний. Дверь закрылась, и над головой звякнули колокольчики. Я быстро огляделся. На вращающейся металлической подставке у входа располагалась коллекция «сонников» и брошюр по любовным проблемам, соперничающих в борьбе за покупателя своими яркими разноцветными обложками. «Порошки удачи», расфасованные в высокие цилиндрические коробки из картона, были сложены в горку в виде пирамиды; насыпь немного порошка себе на костюм утром и номер, взятый наугад из «сонника», обеспечит тебе на сегодня большой куш.
Я разглядывал ароматизированные цветные свечи, гарантирующие удачу при длительном пользовании, когда из задней комнаты вышла симпатичная девушка в белом халате поверх платья и встала за прилавок. На вид ей было лет девятнадцать-двадцать. Волнистые, до плеч волосы напоминали оттенком полированное красное дерево. На изящной кисти позвякивало несколько тонких серебряных обручей.
— Чем могу помочь? — спросила она и, несмотря на тщательно смодулированную дикцию, в ее голосе слышалось мелодичное «каллипсо» Карибского моря.
Я сказал первое, что пришло в голову:
— У вас есть корень «Джон-завоеватель»?
— В порошке или целиком?
— Мне нужен целый корень. Разве действие амулета не зависит от его формы?
— Мы не продаем амулеты, сэр. У нас гомеопатическая аптека.
— А как назвать эти штуки на витрине? Патентованными лекарствами?
— У нас не лавка новинок. Поздравительные открытки, например, продаются в других местах.
— Я пошутил. Не хотел вас обидеть.
— Никакой обиды. Скажите, сколько «Джона-завоевателя» вам нужно, и я взвешу его.
— Нет ли поблизости мисс Праудфут?
— Это я мисс Праудфут.
— Мисс Эванджелина Праудфут?
— Я Эпифани. Эванджелина была моей матерью.
— Вы сказали «была»?
— Мама умерла в прошлом году.
— Мне очень жаль.
— Она долго болела и лежала пластом несколько лет. Может, то, что она умерла было даже к лучшему.
— Она оставила вам милое имя, Эпифани, — сказал я. — Оно вам идет.
Ее лицо кофейно-молочного оттенка слегка порозовело.
— Она оставила мне гораздо больше. Эта аптека дает прибыль как и сорок лет назад. У вас были дела с мамой?
— Нет, мы никогда не встречались. Я надеялся, что она ответит на некоторые вопросы.
Топазовые глаза Эпифани потемнели.
— Вы что, легавый?
Я улыбнулся, и на моем серебряном языке было выгравировано алиби журнала «Лук», но мне показалось, что она слишком умна, чтобы купиться на эту байку, и поэтому сказал:
— Частная лицензия. Могу показать фотокопию.
— Спрячьте вашу фотокопию из дешевой лавчонки.
О чем вы хотели поговорить с мамой?
— Я ищу человека по имени Джонни Фейворит.
Она напряглась. Словно кто-то прикоснулся к ее затылку ледяным кубиком.
— Он умер, — сказала она.
— Нет, он жив, хотя многие думают, что он умер.
— Для меня разница невелика.
— Вы знали его?
— Мы никогда не встречались.
— Эдисон Суит сказал, что Джонни был другом вашей матери.
— Это было до моего рождения.
— А ваша мать когда-нибудь говорила о нем с вами?
— Послушайте, мистер… как-вас-там, неужели вы думаете, что я поделюсь с вами признаниями матери?
Я пропустил это мимо ушей.
— Может, вы скажете мне, встречался ли вам или матери Джонни Фейворит последние лет пятнадцать или около того?
— Повторяю, мы никогда не встречались и кстати, меня всегда представляли всем друзьям матери.
Я вытащил бумажник, тот, в котором носил наличные, и дал ей карточку своей конторы «Кроссроудс».
— Ну ладно, — согласился я. — На особую удачу я и не рассчитывал. Там, на карточке, номер телефона моего агентства. Я хочу, чтобы вы позвонили, если что-то вспомните, или услышите о ком-то, встречавшем Джонни Фейворита.
Она улыбнулась, но довольно холодно.
— Зачем вы его преследуете?
— Вовсе не преследую; просто хочу узнать, где он находится.
Она сунула карточку в стакан, стоявший на кассовом аппарате.
— А если он умер?
— Мне заплатят в любом случае.
На этот раз на ее лице заиграла настоящая улыбка.
— Надеюсь, вы отыщете его под шестью футами земли.
— Меня это не опечалит. Пожалуйста, не потеряйте мою карточку. Никогда не знаешь, как повернутся обстоятельства.
— Это верно.
— Спасибо за внимание.
— Так вы не захватите с собой «Джонни-завоевателя»?
Я расправил плечи.
— Неужели похоже, будто я в нем нуждаюсь?
— Мистер «Кроссроудс», — начала она и рассмеялась от всей души, — вы похожи на человека, нуждающегося в помощи от кого угодно.
Глава пятнадцатая
Когда я вернулся в «Красный петух», музыканты уже отыграли отделение; Туте сидел на том же табурете у стойки бара, держа в руке бокал с шампанским. Протиснувшись к нему через толпу, я закурил сигарету.
— Ты нашел то, что искал? — равнодушно спросил Туте.
— Эванджелина Праудфут умерла.
— Умерла? Вот жалость-то. Она была прекрасной леди.
— Я поговорил с ее дочерью. Она не смогла мне помочь.
— Может, тебе лучше выбрать для своего очерка кого-то другого?
— Не думаю. Это дело интересует меня все больше.
Пепел с сигареты упал мне на галстук, оставив на нем пятно рядом с суповым.
— Кажется, вы довольно хорошо знали Эванджелину Праудфут. Вы не могли бы рассказать что-нибудь о ее романе с Джонни Фейворитом?
Туте Суит грузно слез с табурета на маленькие ножки.
— Не могу рассказать тебе ничего, сынок. Я слишком пузатый, чтобы прятаться под кроватями. Да и работенка не ждет.
Он блеснул своей «звездной» улыбкой и направился на оркестровый пятачок. Я затрусил рядом, словно преданный пес.
— Может быть, вы помните кого-то из ее старых друзей? Тех, которые знали ее и Джонни, когда они были вместе?
Туте уселся за рояль и оглядел комнату, отыскивая своих припозднившихся музыкантов.
— Пожалуй, потешу себя музыкой. Может, что-то при этом и вспомнится.
— Я не спешу. Могу слушать вашу игру всю ночь.
— Посиди хотя бы отделение, сынок. — Туте поднял резную крышку кабинетного рояля. На клавишах лежала куриная лапа, покрывающая целую октаву — от острого желтого когтя на чешуйчатом пальце до окровавленного обрубка над суставом. Под кустиком белых перьев скрывалась перевязанная «бантиком» черная лента. Он резко захлопнул крышку. — Не торчи у меня за плечом! — проворчал он. — Мне надо играть.
— Что это было?
— Ничего особенного. Не бери в голову.
— Что происходит, Туте?
Гитарист сел на свое место и включил усилитель. Глянув на Тутса, он покрутил ручку громкости. У него были проблемы со звуковым фоном.
— Ничего такого, о чем тебе следует знать, — прошипел Туте. — Теперь я с тобой не разговариваю. И после отделения тоже. Никогда!
— Кто вас преследует, Туте?
— Убирайся отсюда.
— При чем тут Джонни Фейворит?
Туте заговорил медленно, не обращая внимания на появившегося за его спиной басиста.
— Если ты не уберешься отсюда к чертям собачьим, прямо на улицу, то пожалеешь, что твоя беленькая, нежная задница родилась на свет!
Я встретился с беспощадным взглядом басиста и огляделся. Кругом полно народу. Я понял, как чувствовал себя Кастер[12] на холме у Литтл Бигхорна.
— Мне стоит крикнуть словечко, — пригрозил Туте.
— Можешь не утруждать свою глотку, Туте.
Я бросил окурок на пол танцплощадки, придавил его каблуком и вышел прочь.
Моя машина по-прежнему стояла напротив Седьмой и, подождав смены сигнала светофора, я направился к ней. Компания на углу уже исчезла и их место занимала тощая смуглая женщина в потасканной лисьей горжетке. Она покачивалась взад-вперед на высоких каблуках, к чему-то жадно принюхиваясь, словно заядлая марафетчица после трехдневной непрерывной «подзарядки».
