Уильям Хортсберг - Сердце ангела. Рассказы
Обзор книги Уильям Хортсберг - Сердце ангела. Рассказы
Уильям Хортсберг
Сердце ангела. Рассказы
Уильям Хортсберг
Сердце ангела
Посвящаю Брюсу,
Джаде, Эллен, Нику, мальчишкам и девчонкам на тротуарах Нью-Йорка и Бобу, который лихо проскакивал на красный свет.
Увы, сколь ужасна мудрость, не приносящая пользы человеку мудрому!
Софокл, «Царь Эдип»Глава первая
Была пятница тринадцатого, и следы вчерашней метели лежали на улицах подобно эху проклятья. Тающая снежная жижа достигала щиколоток. На противоположной стороне Седьмой-авеню, окружая терракотовый фасад здания «Таймс-Тауэр», маршировали бесконечные, составленные из светящихся лампочек газетные заголовки:
ПОДДЕРЖИВАЕМ ВКЛЮЧЕНИЕ ГАВАЙЕВ В США НА ПРАВАХ ПЯТИДЕСЯТОГО ШТАТА: ПАЛАТА ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ГОЛОСУЕТ «ЗА» 232-мя ГОЛОСАМИ ПРОТИВ 89-ти, ПОДПИСЬ ЭЙЗЕНХАУЭРА НА ПРОЕКТЕ ГАРАНТИРОВАНА..
Гавайи, волшебная страна ананасов и девушек; бренчанье укулеле, солнце и прибой, танец травяных юбок под нежным тропическим бризом…
Я повернулся на кресле к окну и уставился на Тайм-сквер. Парень на рекламе сигарет «Кэмел» пускал жирные кольца дыма над ревущим потоком машин. Этот изящный господин на рекламе, с вечно застывшими буквой «0» губами, был предвестником весны на Бродвее. Несколькими днями раньше, бригады художников, работая в подвесных люльках, превратили темную зимнюю шляпу и плотное пальто курильщика в хлопчатобумажную куртку и соломенную панаму, — не слишком поэтично, но намек ясен любому.
Здание, где я находился, было выстроено в канун века; оно представляло собой пятиэтажную кирпичную гору, склеенную с помощью сажи и голубиного помета. На крыше его буйствовал «козырек» из рождественских объявлений, рекламируя полеты на Майами и различные марки пива. На углу помещалась сигарная лавка, салон «Покерино», два киоска с «хот-догами» и посреди квартала — кинотеатр «Ринальто». Вход в него прятался между книжным магазином, торгующим непристойными журналами, и лавкой сюрпризов, витрины которой были заполнены пукающими резиновыми блинами и алебастровым собачьим дерьмом.
Моя контора находилась на третьем этаже, на одном уровне с «Олдас Электролисис», «Гидроп Импорте Инкорпорейтед» и «Айра Кипнис». Восьмидюймовые золотые буквы давали мне преимущество над остальными: «ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО КРОССРОУДС», — название, купленное мною вместе с бизнесом у Эрни Кавалеро, у которого я служил на побегушках, когда впервые приехал в этот город во время войны.[1]
Я собирался пойти выпить кофе, но тут зазвонил телефон.
— Мистер Гарри Энджел? — пропела далекая секретарша. — С вами хочет поговорить Герман Уайнсэп из фирмы «Макинтош, Уайнсеп и Спай».
Я выдавил пару любезных слов, и она соединила меня с клиентом.
Голос Германа Уайнсэпа был скользким, будто жирное масло для волос, которым пользуются юнцы. Он представился мне адвокатом, и это обещало высокий гонорар. Обычно парень, представляющийся «юристом», всегда стоит намного меньше. Мне настолько понравилась его манера говорить, что я большей частью помалкивал.
— Я позвонил вам, мистер Энджел, чтобы убедиться, что в данный момент вы свободны для контракта.
— Это нужно вашей фирме?
— Нет. Я представляю интересы одного из наших клиентов. Вы свободны для работы?
— Смотря для какой. Вам придется рассказать о ней подробнее.
— Мой клиент предпочитает обсудить ее с вами лично. Он приглашает вас отобедать с ним сегодня. Ровно в час, в ресторане «Верхняя Шестерка».
— Может, вы назовете мне имя клиента, или мне придется высматривать парня с красной гвоздикой в петлице?
— У вас при себе карандаш? Произношу по буквам…
Я записал «ЛУИ СИФР» в свой настольный блокнот и осведомился о том, как его произносить.
Герман Уайнсэп бесподобно продемонстрировал мне это, рыча, словно профессионал-преподаватель фирмы «Берлиц». Я спросил, не иностранец ли клиент.
— У господина Сифра французский паспорт, но я не уверен в том, что он француз. Он с удовольствием разрешит все ваши сомнения во время обеда. Я могу сообщить ему, что вы согласны?
— Я буду там ровно в час.
Перед тем, как распрощаться, адвокат Герман Уайнсэп наградил меня парой приторных комплиментов. Я повесил трубку и закурил одну из моих рождественских «Монтекристо», чтобы отпраздновать это событие.
Глава вторая
Дом 666 по Пятой-авеню представлял собой неудачный гибрид «международного» стиля и нашей доморощенной технологии, называемой «хвостовой плавник». Он возник между 52-й и 53-й улицами два года назад. Миллион квадратных футов деловой площади, заключенный в оболочку из алюминиевых панелей, смахивал на сорокаэтажную терку для сыра.
Поднявшись на верхний этаж скоростным лифтом, я взял номерок у девушки-гардеробщицы и застыл, наслаждаясь интерьером ресторана, а метрдотель, тем временем, пробежал по мне оценивающим взглядом санитарного инспектора, определяющего сортность говядины. Он нашел имя «Сифр» в книге предварительных заказов, но это не улучшило его отношения ко мне. Я последовал за ним через вежливо бормочущую толпу служащих к маленькому столику у окна. За ним располагался загорелый и элегантный человек с черными, густыми волосами, зачесанными назад, квадратной бородкой и остроконечными усами, в сшитом на заказ синем костюме в мелкую полоску и кроваво-красной розой в петлице. Крошечная золотая звездочка блестела на его шелковом бордовом галстуке. На вид ему можно было дать сколько угодно: от сорока пяти до шестидесяти.
— Я Гарри Энджел, — представился я после того, как метрдотель выдвинул для меня стул. — Адвокат по имени Уайнсэп сказал, что вы хотите со мной поговорить.
— Мне нравятся люди, не теряющие времени, — произнес он. — Выпьете?
Я заказал двойной «Манхэттен» и Сифр, постучав по своему бокалу наманикюренным ногтем, сказал, что последует моему примеру. Легко можно было представить, как эти ухоженные руки сжимают плеть. Наверно, такие же руки были у Нерона. И у Джека Потрошителя. Это была рука императоров и наемных убийц. Томная, но беспощадная и жестокая, а ее изящные пальцы — совершенное орудие зла.
Когда отошел официант, Сифр подался вперед с застывшей на губах улыбкой заговорщика.
— Ненавижу тривиальности, но предпочитаю взглянуть на ваше удостоверение личности, прежде чем мы начнем.
Я вытащил бумажник и показал ему фотокопии нескольких документов.
Пробежав пальцами по целлулоидным футлярам, он вернул мне бумажник, и улыбка его потеплела градусов на десять.
— Предпочитаю верить человеку на слово, но мои поверенные настояли на этой формальности.
— Обычно, лучше перестраховаться.
— Неужели, мистер Энджел? А я полагал, вы любите азартные игры.
— Только по необходимости. — Я пытался уловить в его голосе следы акцента, но он походил на полированный металл, гладкий и чистый, будто его драили банкнотами с самого дня рождения. — Не пора ли нам перейти к делу? — предложил я. — Болтовня — не мой профиль.
— Еще одно завидное качество. — Сифр извлек из внутреннего нагрудного кармана отделанный золотом и кожей портсигару открыл его и выбрал узкую, зеленоватую «панателлу»[2].
— Хотите закурить?
Я отклонил предложение и наблюдал за тем, как Сифр отрезает кончик сигары серебряным ножичком.
— Вам, случайно, не знакомо имя «Джонни Фейворит»? — спросил он, согревая узкую палочку сигары пламенем газовой зажигалки.
Я подумал.
— Кажется, так звали певца из довоенного свинг-бэнда?
— Именно он. Свежеиспеченная сенсация, как выражается пресса. Он пел с оркестром Спайдера Симпсона в 1940. Лично я не приемлю джазовой музыки и не могу припомнить названий его шлягеров; так или иначе, их было несколько. Он бешено завел публику в «Парамаунт Театре» еще за пару лет до того, как кто-либо услышал о Синатре. Вы должны помнить об этом — ведь «Парамаунт» находится в вашем районе.
— Джонни Фейворит не был кумиром моей юности. В 1940-м я едва окончил школу и поступил в полицию в Мэдисоне, штат Висконсин.
— Так вы уроженец Среднего запада? А я принял вас за коренного нью-йоржца.
— За чертой Хьюстон-стрит их вообще не бывает.
— Вы правы. — Лицо его скрылось в голубом дыму, запах табака был восхитительным, и я пожалел о том, что не взял одну сигару на пробу. — Этот город чужаков, — заметил он. — Я тоже из таких.
— Откуда вы?
— Ну скажем, я просто путешественник. — И Сифр взмахом руки разогнал клубы дыма, блеснув сверкнувшим на пальце изумрудом, к которому не зазорно было бы приложиться губами самому Папе Римскому.
