Замерзшее мгновение - Седер Камилла

Только сейчас он понял, что не спросил соседей, когда уехала Лисе-Лотт Эделль и когда вернется.

Телль, естественно, не терял времени даром.

— Соседская тетка сказала, когда она уехала?

— Я забыл про это спросить, — честно признался Карлберг и услышал в ответ лишь вздох.

Ему нравилось работать с Теллем, действительно нравилось, но на этой стадии расследования он бывал настоящей занозой в заднице, прежде чем выстраивал четкую линию, очерчивал круг лиц, вычленял мотивы и подозреваемых.

— Может, она сбежала, — предположил Телль, — устала от этого парня и вообще от всего.

— Кто-то определенно это сделал. В смысле, устал от этого парня, — криво улыбнулся Карлберг. — Может, она. Убила его, я имею в виду. Ведь не в первый раз девчонка бросается на своего паршивого неверного парня, который колотит ее каждый раз, как напьется.

— Чисто статистически обычно это парни, которые колотят, убивают своих девчонок, — пробурчал Телль.

— Да-да, но здесь-то лежит парень. То есть лежал. И то, что убийца переехал его… ниже пояса… разве не указывает на сексуальный подтекст? Я имею в виду, символически. Типа, неверность. Он сношался со всеми подряд, а она устала и переехала его… ниже пояса. И обеспечила себе алиби, забронировав тур и притворившись, будто уезжает. Но на самом деле никуда не едет.

Карлберг оживился и увидел, как в глазах Телля зажглась искорка, на какой-то момент победившая раздражение.

Большинство совершаемых убийств были более или менее очевидными, и применить познания, почерпнутые из полицейских сериалов, удавалось довольно редко. Удивительно, но в большинстве случаев, которые они расследовали, убийца находился на месте преступления, готовый для заключения в тюрьму, помещения в психушку или наркологическую лечебницу, и не мог даже сообразить, что нужно замести следы и бежать.

Телль явно не купился на выстроенную в спешке теорию Карлберга, но настроение у него однозначно улучшилось.

— Нам бы встретиться и поговорить с этой женщиной, прежде чем мы начнем подозревать ее в убийстве.

— Поскольку родственники всегда подозреваются в первую очередь, — решился уточнить Карлберг, но не был услышан.

Телль, казалось, уже витал в иных сферах, когда на повороте появился свет фар.

Машина, ехавшая сначала на приличной скорости, стала постепенно сбрасывать газ и наконец остановилась в десяти метрах от въезда в усадьбу. С минуту они смотрели на нее, мучительно сознавая, что сейчас должно твориться в голове у человека, сидевшего за рулем.

Это была женщина, которая в конце концов открыла дверцу и вышла из машины: Лисе-Лотт Эделль. Потом Карлберг удивлялся, каким образом родственники погибших понимают, что произошло, задолго до того, как полиция проинформирует их и выразит соболезнования. Лисе-Лотт Эделль тоже сразу догадалась, что речь идет не о взломе дома или повреждениях. Он закрыл глаза, когда первый крик ударился о стену сарая. Впереди будет долгая ночь.

8

1993 год

Ей следовало бы думать о своей комнате в школе Стеншённ так, как другие вспоминают первую квартиру. Получалось, что она переехала из дома именно тогда, хотя и жила неделями у друзей начиная с пятнадцати лет.

Сейчас, когда все закрутилось слишком быстро и жизнь ударила ее под дых, она предпочла не пользоваться временной стоянкой в квартире матери. Хотела чего-то нового, а комната под скошенной крышей с маленькой раковиной у окна должна была символизировать это новое.

Осенью и зимой там слегка пахло влажными обоями, но когда она впервые распахнула скрипучую дверь — в окно виднелись только небо и кроны деревьев, — в комнате стоял запах летней пыли и нагретого солнцем дерева. Под раковиной поместилась тумбочка, а у противоположной стены стоял неуклюжий бельевой шкаф, стеклянную дверцу которого затянули тканью нефритового цвета. Шкаф был пуст, но оттуда пахло как от бабушкиной салициловой мази и пряного бальзама. Кроме этого, присутствовала только кровать, которую она заправила бельем, взятым из дому. На вязаном покрывале был узор из звезд.

Первое время в школе было ужасно. Вечерами она пробиралась в маленькую телефонную комнату на нижнем этаже и тихо, как вор, притворяла за собой дверь. Стены комнатки были красного цвета, а единственными предметами обстановки, помимо телефона, были старое плюшевое кресло и маленький столик, украшенный большой каменной пепельницей. Мю держала трубку и думала — кому, кому же там, дома, она могла и хотела бы позвонить? Никто не приходил ей в голову.

Над каждой дверью в здании висела табличка с названием комнаты. Совершенно адекватные и понятные на первом этаже. «Кафе», «Большой зал», «Офис». На втором этаже располагались классные комнаты, названные в честь знаменитостей из разных областей — смелая комбинация кинозвезд, писателей, политиков и философов. Жилые комнаты носили космические имена: узенький коридорчик — «Млечный Путь», а ее комната — «Галилей». Таким образом, чердачный этаж был ближе всего к небу.

Случалась, что она разговаривала с Каролин, но не потому, что искала ее общества, скорее наоборот: Каролин заставляла ее нервничать своими интенсивными взглядами, и Мю испытывала облегчение, когда та уезжала из школы на пару дней. Тогда она задавалась вопросом, куда отправлялась Каролин. Был ли у нее бойфренд, к которому она ездила?

То, что они все равно беседовали, являлось заслугой Каролин. Она была упряма, не оставляя в покое Мю с ее тоской по дому. Она видела эту тоску и, не смущаясь, говорила о ней.

— Ты еще не прижилась здесь, или как?

Они сидели у задней стены здания, на лестнице, ведущей в сад. Мю не собиралась быть надутым подростком, она хотела ответить. Хотела доверия, но смогла сфокусироваться лишь на муравье, который безбоязненно переползал через ее босую ногу на камень, вместо того чтобы выбрать более безопасный обходной путь. На самом деле для хождения босиком было слишком холодно. Осень прочно воцарилась в саду после нескольких промозглых и дождливых дней, и ноги, стоявшие на камнях, вдруг промерзли до костей.

— Я тоже сначала не могла прижиться. Просто-таки ненавидела все это; мне казалось, что я сделала совершенно неправильный выбор. И еще я очень боялась.

Их разговоры часто происходили таким образом. Каролин говорила. Мю молча мысленно реагировала на слова Каролин, но ей ни разу не удалось найти ответы так быстро, чтобы успеть выразить их вслух.

— Сейчас я могу отпраздновать свой восьмой год здесь. Надеюсь, дело не дойдет до десятилетия. Я имею в виду, можно застрять в какой-то дыре, и в конце концов не будешь знать, что ждет тебя снаружи. Остаться всегда легче.

— Мне кажется, здесь страшнее. Ведь я знала город. Я сбежала от всего этого дерьма.

Она сказала это, не поднимая глаз. На мгновение воцарилась полная тишина, потом Каролин откинула голову и вытянула ноги перед собой. Она задумчиво промычала что-то нечленораздельное. Легкий ветерок прошелестел листьями. Открыв в конце концов рот, она сказала:

— Я тоже сбежала от всего этого дерьма тогда, восемь лет назад. Я заметила, что с тобой произошло то же самое.

Теплая волна поднялась в груди и встала в горле. Мю проклинала свое обыкновение краснеть. Пряча лицо, она ткнулась лбом в колени и обхватила щиколотки руками, пережидая, пока жар спадет.

— Ты здесь живешь?

Каролин засмеялась и указала на один из маленьких домиков на опушке леса.

— Ага. Я живу вон в том доме, уже пару лет. Раньше это было ателье для учеников курса рисования и керамики; теперь, как ты знаешь, они располагаются на втором этаже. Первые годы я жила в одной из комнат на чердачном этаже, но хорошо иметь что-то свое, свою кухню и все такое. Спрятаться куда-то, когда не хочешь общаться, побыть в тишине и спокойствии.

— А у тебя нигде нет квартиры, куда ты ездишь по выходным?

— Больше нет. Я завела себе квартирку, закончив учиться, но она ведь пустовала во время учебного года, когда я здесь работала.