Джузеппе Дженна - Во имя Ишмаэля
Монторси — во рту «житан», раздражающий дым.
— Тут вы меня разочаровали, Лопес. Здесь вы плоховато проявили себя.
— Да, я ошибся. А вы откуда знаете?
Горький дым «житан».
— Я знаю все шаги, которые вы предприняли, Лопес: или потому, что и я там тоже был, или потому, что нас об этом проинформировали.
— Да. Обычная история со спецслужбами.
— Спецслужбы делят с Богом одно общее качество и отличаются от него в другом: как Бог, они знают все, в отличие от Бога они ничего не создали. И все же Европейское агентство — это больше, чем спецслужбы. Так же как АНБ — это больше, чем ЦРУ. Вернемся к вашей ошибке, Лопес. К садомазохистскому собранию.
— Да. Тут я ошибаюсь, скажем так. Я теряю ребенка. Мне не удается остановить человека, который увозит его. Мне не удается устроить слежку за ним. Я должен заниматься допросами. На шефа оказывают серьезное давление представители политических кругов. Мне не удается разобраться, где здесь спецслужбы, где политический уровень, а где — Ишмаэль. Инженер, тот тип, что организует эти собрания, сотрудничает со спецслужбами, но я готов допустить, что мы имеем дело с важным для Ишмаэля человеком. Ритуалы Ишмаэля проводятся в рамках такого рода собраний, притом что большая часть присутствующих об этом не знает. Так было в Соединенных Штатах. Так было в Париже. Так происходит и в Милане. Однако наверняка можно утверждать, что Ишмаэль отдал приказ принести ребенка в жертву, чтобы подготовить вторую фазу своей операции — покушение. Теперь мы знаем, что жертвой уготовано было стать Киссинджеру. И тут я тоже не понимаю: Киссинджер должен был умереть в Париже, и если Ишмаэль действует после жертвоприношения, то какое жертвоприношение было перед покушением в Париже?
Монторси потушил сигарету и улыбнулся.
— Возможно, Киссинджер не должен был умереть в Париже. Вы еще не привыкли к поведению Ишмаэля. Он использует свою грамматику — внешне… как бы это сказать?.. противоречивую. Вы научитесь в свое время, Лопес. Оставьте в стороне вопрос о соответствиях. Дальше.
— Ну, из Милана в Гамбург. На следующий день после похищения ребенка выясняется, что педофилы решили обделать одно дело в Гамбурге. Намечается некий обмен. Товар — дети. Посредник — одна шведка, которая, как это следует из материалов дела, связана с Ишмаэлем. Я еду в Гамбург. С этим обменом мы сели в лужу. Ничего не происходит. Полиция готовит операцию и остается с пустыми руками. Обмен происходит в другом месте. Шведка Ишмаэля встречается с человеком, который забрал ребенка из Милана.
У Монторси расширились ноздри, он покачал головой.
— Тут ошибку допустили мы…
— Какую ошибку?
— С этим обменом детьми. Мы тоже там попали впросак. От нас ускользнула прямая связь между шведкой и Ишмаэлем: мы думали, что она — маловажная фигура и что зерном всей истории является славянин. Мы думали, что Ишмаэль опирается на организованную преступность. У славянина были контакты с Ишмаэлем и с организованной преступностью. Я разместил своих людей в порту, поблизости от славянина, который должен был заниматься обменом.
Лопес:
— Значит, люди, с которыми встречался Льюба в доке 11, были агенты Ишмаэля.
— Мы все ошиблись в этой истории. Я, вы. И Ишмаэль тоже.
Усмешка Монторси: морщина, скривившая рот и глаза.
— Ишмаэль никогда не ошибается, Монторси. Уже давно он не делает ошибок. Все, что нам удается сделать, — это отсрочить результаты его действий. Продолжайте свою историю. До сего момента все точно.
Еще один глоток пива, во рту — все большая горечь.
— Мне повезло в Гамбурге, потому что я встал на след Ребекки, шведки Ишмаэля. Ребекка встречается с человеком, у которого ребенок. Мне кажется, я узнаю этого человека: он практически копия Терцани, мужчины, убитого на улице Падуи.
Монторси:
— Его убил я, этого человека с улицы Падуи. И вы правы. Американец загримировался, чтобы быть похожим на него. Мы оба потерпел неудачу: я принял Терцани за Американца, а вы приняли Американца за Терцани.
Лопес, открыв рот:
— Вы убили Терцани, думая, что это Американец?
Монторси, с тенью смирения на лице:
— Да, это старый трюк с двойником. Дело в том, что мы действовали в спешке и практически шли на ощупь, в темноте. Мы засекли пристанище Американца, и когда он показался на улице, я убрал его. Но это был не Американец, это был Терцани.
— Значит, это вы были в отделе судебной медицины. Мнимый полицейский, который забрал заключение о вскрытии. Вы были там, чтобы удостовериться, действительно ли устранили нужного человека.
Монторси кивнул.
— Продолжайте, Лопес. О том, что с вами приключилось в Гамбурге, я знаю из отчетов. Мы контролировали команду Вунцама.
— Да. В этом месте мы тоже допустили ошибку. Американцу удалось сбежать от нас. Вы, должно быть, знаете об этом из отчетов: немецкому инспектору, который вместе с мной следил за Ребеккой, не поздоровилось. Потом обнаружили труп Ребекки. В этот момент я все поставил на нашего человека, Американца: это он повезет ребенка в пункт назначения.
— А вы откуда знали о пункте назначения, Лопес?
— Прослушивание телефона Ребекки. Вы об этом ничего не знаете, Монторси?
— Какое прослушиваение?
Лопес засмеялся. В первый раз с тех пор как увидел эти брызги крови на стенах ISPES.
— Он вас оставил в дураках. Вунцам оставил вас в дураках. Он умолчал о прослушивании. Вы чуть пониже Бога, вы, в спецслужбах…
Монторси тоже улыбнулся.
— Кто там проявился по телефону Ребекки? Карл М.?
— Именно. У Вунцама началась паранойя. В Париже и в Милане в дело вступили политические круги. Можно будет представить себе, что начнется в Брюсселе. Его нельзя было тронуть без того, чтобы разразился скандал. Я предпочел ехать в Брюссель один и без прикрытия. Я импровизировал.
— Вы очень хорошо импровизировали, Лопес.
— Но в Брюсселе рисунок спутался. Вмешались вы, Монторси. Я перестал понимать, кто стоит на стороне Ишмаэля. Я даже не был уверен, что в машине, в которую вы стреляли, был Американец с ребенком. Я не понимал, зачем убивать Карла М., учитывая, что это была единственная карта, находившаяся в нашем распоряжении, при помощи которой можно было добраться до заказчиков ребенка. В Брюсселе в дураках остался я. А вы, кроме того, исчезли в никуда.
— Штучки моего ремесла. — Монторси закурил еще одну «житан».
— Одну вещь я не понимаю. Если вы убрали Карла М., значит, этот тип для вас не был столь же незаменим, как для меня. Значит, вы знали заказчиков ребенка. Почему вы не нагрянули прямо к ним?
Монторси чуть улыбнулся и задумчиво кивнул.
— Есть еще одна разница между спецслужбами и Богом, Лопес. Только Бог всемогущ. Вы, вероятно, не представляете себе, кто эти заказчики.
Люди, стоящие выше, чем он когда-либо мог себе вообразить.
Лопес:
— А если я спрошу у вас имена?
Монторси:
— Нет.
Лопес опустил глаза.
Монторси:
— Продолжайте.
— Мы подошли к сегодняшнему дню. Этим утром — обнаружение ребенка на Джуриати. Тот же самый ребенок, которого на моих глазах унесли с миланского садомазохистского собрания. Связь с Ишмаэлем была очевидна. Потом ваш звонок, Монторси. Очевидные соответствия с 1962 годом. В ISPES я не узнал вас рядом с туалетом, но я узнал человека Ишмаэля, Американца. Если б я узнал вас, я б велел вас задержать. Но я узнал Американца и попытался остановить его.
— Одна из причин, по которой я сделал вам этот звонок, Лопес. Мы в агентстве были удивлены. Простой полицейский, которому удается ориентироваться в лабиринте. Достойно восхищения.
— Одна из причин, по которой вы мне позвонили. А другие причины?
«Житан» докурена. Новая «житан».
— Я вам сказал, что мы в агентстве восхищены вами. Теперь я сделаю вам некое предложение.
— Поступить в агентство.
— Именно, Лопес.
— Нет. Сначала я должен задать вам несколько вопросов.
Монторси улыбнулся.
Вопрос — вот теперь.
— Кто такой Ишмаэль?
Монторси снова улыбнулся. Стряхнул пепел с «житан».
— Никто. Ишмаэль — никто, инспектор Лопес. Вы допускаете ту же ошибку, которая привела меня в руки спецслужб. Вы думаете, что Ишмаэль — это кто-то.
Лопес — побледневший, лишившийся слов. Монторси:
— Ишмаэль — это не человек. Возвращаемся к 1962 году, к моим событиям. Журналист, Фольезе, был автором отчета о внедрении американцев в Италию — отчета, который в конце концов оказался непосредственно в руках Маттеи. Тезис Фольезе: американцы готовятся усилить присутствие своей разведки в Европе и начали с Италии. Фольезе утверждал, что в рамках этой стратегии американцы работают над созданием более скрытой структуры, которую, вероятно, можно будет противопоставить ватиканскому господству в Южной Европе, свободной от столкновений с советскими спецслужбами. Речь шла об Ишмаэле. Отчет, предназначенный для Маттеи, был заказан Фольезе самим Ишмаэлем — это было предупреждение для Маттеи. Ишмаэль действует именно таким образом — тайно, но очевидно. Имеющий очи да увидит — евангельский девиз — это девиз Ишмаэля. В свое время я думал, что Ишмаэль — некто вроде темного священника этой тайной религиозной структуры. И я ошибался. Ишмаэль — это план. Ишмаэль — это обширная элита. Это власть. Он вскоре освободится от своих создателей, американских спецслужб. И его ждет триумф, потому что Ишмаэль объявил триумф своего времени.
