Николай Черкашин - Арена. Политический детектив. Выпуск 3 [сборник]
Я совершенно спокоен.
Я совершенно спокоен.
Затем несколько стандартных фраз:
Правая рука наливается тяжестью.
Левая рука наливается тяжестью.
Обе руки налились тяжестью.
Левая нога наливается тяжестью.
Правая нога наливается тяжестью.
Обе ноги налились тяжестью.
Правую руку пронизывает тепло.
Левую руку пронизывает тепло.
Обе руки потяжелели и пронизываются теплом.
Правая нога пронизывается теплом.
Левая нога пронизывается теплом.
Обе ноги потяжелели и пронизываются теплом.
Мое сердце бьется спокойно, сильно и равномерно.
Дыхание у меня спокойное и равномерное.
Все мое тело пронизано теплом.
Мой лоб приятно холодный.
Я совершенно спокоен. Покой овладевает всем моим существом…
Покой овладевает всем моим существом…
Несмотря на невероятные перегрузки этого дня, ему сравнительно легко удалось достичь желаемого уровня самогипноза, мускулы приятно расслабились, им овладела приятная сонливость, сознание начало ускользать. Некоторое время он наслаждался этим состоянием, а потом начал внушать себе мысли, которые должны были помочь ему спокойно пережить этот день.
Я ничего не боюсь.
Страх оставил меня.
Я спокоен, уверен в себе, несгибаем и свободен.
Я полностью владею ситуацией.
Я справляюсь с трудностями этого дня.
Еще некоторое время спустя он счел, что готов предстать перед своим внутренним судьей.
Огромный зал, последних рядов в нем даже не видно. Сейчас все вокруг видится в его любимом фиолетовом цвете, и стены уходят куда-то высоко-высоко, за фиолетовые облака. А может, никаких стен нет и он находится где-то в мировом пространстве.
Единственное, что он мог распознать, что имело контуры, был удлиненный стол, по форме напоминавший стойку бара, но поставленный так высоко, что он, находясь в каких-то трех метрах от стола, его поверхности не видел. Но человека, расположившегося на месте судьи, он хорошо разглядел. То есть нет, не черты лица, но черный берет судьи, белую накидку и большой золотой крест на груди.
И этот человек начал задавать вопросы своим бесстрастным голосом, который вызывал эхо, словно отражаясь от скал или утесов.
— Ваше имя?
— Доктор Ральф Мариа Карпано.
— Год и место рождения?
— Третьего августа тысяча девятьсот тридцать первого года, в Нонненхорне на Боденском озере.
— Отец?
— Вольфрам Мариа Карпано, нотариус и адвокат.
— Мать?
— Анна Карпано, урожденная Ребеле, домохозяйка.
— Ваши отношения с родителями?
— С отцом — неплохие. Но у него было мало времени для меня. Умер, когда мне исполнилось шестнадцать.
— Ас матерью?
— Внешне могло даже показаться, что мы любим друг друга. Но если с моей психикой что и не в порядке, в этом виновата она одна. Вечно она меня дергала, подстегивала, ругала, никогда не хвалила. Если у меня была четверка по математике, она морщилась: почему не пятерка? У Герберта пятерка, а у него времени для занятий меньше, чем у тебя. В тот год, когда я стал чемпионом Баварии по теннису среди юношей, она сказала мне: мы столько платим твоему тренеру, что тебе пора бы стать чемпионом ФРГ. Вся моя юность прошла в такой обстановке.
— Выходит, ваша мать виновата в том, что вы сбили Коринну Фогес и бежали, не оказав ей помощи?
— Нет, но… Это она сделала меня человеком, падким до признания, похвал и почестей, который везде и всюду хочет и должен быть первым, самым великим. Мне страшно недостает признания. Поймите меня…
— Нет. Какое отношение это имеет к совершенному вами преступлению, господин доктор Карпано?
— Для меня все люди лишь инструмент, средство для достижения цели. Я пользуюсь ими, чтобы добиться новых успехов. Я их эксплуатирую.
— Ближе к делу.
— Я полагал, судью всегда интересует психологическая подоплека преступления. Я рассказываю вам все это, чтобы объяснить, почему я расстался с моей женой.
— Вы живете раздельно?
— Да.
— С какого времени?
— С четвертого апреля 1968 года.
— Почему?
— Все мои мысли заняты моей работой, профессией, карьерой. Главврач, профессура, кафедра, международное признание моих исследований… Кристина должна была помочь мне. Просматривать необходимую литературу, вести картотеку, выучить русский, чтобы информировать меня о содержании научных журналов социалистических стран, завязывать и поддерживать нужные для меня знакомства. Сначала все шло нормально, но потом… Ей захотелось самой добиться чего-то в жизни, вырасти в профессиональном и, как она говорила, чисто человеческом отношении. Я считал ее недоучкой, ни на что серьезное не пригодной… Она хотела иметь детей, а для меня дети были помехой, обузой — до работы ли при них?
— Какую связь вы находите между вашими действиями и крушением вашего брака?
— Я был не в силах окончательно порвать ни с Кристиной, ни с матерью. В тот вечер, когда произошло несчастье с Коринной Фогес, я…
— Продолжайте.
— В тот вечер я…
— Господин доктор Карпано, я требую, чтобы вы сообщили суду о событиях того вечера.
— В двадцать три часа я позвонил матери и сказал ей, что Кристина только что родила мальчика — от своего второго мужа.
— Дальше.
— До этой ночи я все еще надеялся, что Кристина вернется ко мне. И когда она придет, мы начнем нашу жизнь сначала. Понимаете, она не стала женой человека, вместе с которым жила. Она католичка, как и я, церковь запрещает повторный брак, а нас венчали в церкви. Но теперь у нее ребенок — теперь все кончено, она никогда не вернется ко мне. В этом настроении я и ехал по Браммермоорскому шоссе.
— Коринну Фогес вы не видели?
— Нет.
— Почему вы не вышли и не попытались помочь девушке?
— Я уже дал газ.
— Но ведь вы могли повернуть обратно?
— Тогда бы на меня все набросились, на репутации можно было бы поставить крест, а господин Бут ни за что не поручил бы мне руководить Браммермоорским курортным центром. Я ведь к чему стремился: всецело посвятить себя геронтологии, а лучших условий для изучения болезней сердца и причин старения организма, чем здесь, мне нигде не найти.
— Вам известно, что девушку, возможно, удалось бы спасти, окажись рядом врач?
— Да.
— Почему, собственно, вы выбрали профессию врача?
— В нашей семье этот выбор был оговорен заранее. Мой старший брат — юрист, со временем к нему перейдет адвокатская контора отца. Мой младший брат — экономист, ему придется вести дела наших предприятий. Сестра — переводчица, ее муж — политик, нужен же в такой семье свой лоббист! Вот и пришлось мне стать врачом. Я еще в начальной школе знал, что мне уготована карьера врача.
— И вы стали хорошим врачом?
— Да, и даже очень хорошим.
— Несмотря на то что ненавидите и презираете людей?
— Я их не ненавижу и не презираю, они для меня— материал. Их судьбы интересуют меня лишь постольку, поскольку это имеет значение для успешного излечения.
— Они для вас подопытные объекты?
— Да. Может быть, поэтому я часто добиваюсь успеха.
— Но вы ожидаете, что ваши пациенты будут хвалить вас, выражать вам свою признательность?
— Да.
— Можно ли жить с такими противоречиями в душе?
— Нет. Вообще говоря, нет.
— Позволительно ли будет рассматривать убийство Коринны Фогес как избавление для вас?.. В известном смысле…
— Вы преувеличиваете значение психологического аспекта.
— Разве вы не считаете, что хороший врач обязан быть хорошим человеком?
— Нет. Бернард Шоу однажды удивительно точно заметил: «Врачи ничем не отличаются от остальных людей, у них нет ни чести, ни совести».
— Такого понятия, как врачебная этика, для вас не существует?..
— Я хотел добиться успеха. Я работал день и ночь, не исключая суббот и воскресений. Я целиком поглощен моей работой. Это своего рода синдром. Но меня интересуют не мои пациенты, а исключительно я один. Стань я инженером, профессиональным спортсменом, астрономом или актером — я бы добился такого же успеха. Гений — это, в сущности, не что иное, как умело замаскированное трудолюбие.
— Значит, для вас не существует никаких нравственных ценностей?
— Нет. Ценности создаются людьми для людей, которые нуждаются в шкале ценностей. Все боги и все политические идеологии существуют для самообмана людей.
— И тем не менее, исполняя свои профессиональные обязанности, вы спасли жизнь сотням людей?
— Да.
— Почему?
— Я знаю, что, пока человек живет, он мучается. Может быть, все дело в этом.
— Вернемся, однако, к той трагической ночи, господин доктор Карпано. Что вы сделали, бежав с места преступления?
— По кратчайшей дороге помчался к моему другу Гюнтеру Буту.
