Александра Маринина - Седьмая жертва
Если бы я еще умел краснеть, я бы, наверное, сделался пунцовым. Этот потерявшийся путник оказался чертовски проницательным.
– После полутора лет, проведенных здесь, я забыл, что такое тщеславие, – пробормотал я, не очень, впрочем, уверенно.
– Надеюсь, – усмехнулся гость. – Тщеславие суетно. Вы даже не замечаете, как, предаваясь ему, вы постепенно переходите границу и впадаете в другой грех – гордыни. И тем самым вы прочно оседаете в прошлом, пускаете в нем корни и уже не можете двигаться вперед.
Это было для меня слишком сложно, я совершенно не понял, что он имеет в виду, поэтому в ответ промолчал. Но гость был не дурак, он правильно расценил мое молчание и после паузы продолжил:
– Сидя здесь и не желая никому признаваться в своих неудачах, вы, конечно, сохраняете лицо перед своими знакомыми. Они не знают, где вы и что с вами, и полагают, что у вас все в порядке и вы давно уже греетесь на солнышке у собственного бассейна где-нибудь на Кипре. Эти люди – из вашей прошлой жизни, сегодня они ничего для вас не значат, они не мешают вам и не помогают, вы с ними не общаетесь, но вам важно, что они о вас будут думать.
Вот это я и называю оседанием в прошлом. Вы можете оставить все как есть, но подумайте: а вдруг вы завтра умрете? Прямо здесь, в этой вонючей холодной сторожке. Или какой-нибудь заезжий отоморозок вас застрелит, просто потому, что у него плохое настроение. И вы будете лежать здесь несколько недель, пока вас не обнаружат. Кто будет вас хоронить? Много ли желающих выбивать для вас место на кладбище, оплачивать похороны? Хорошо, если найдутся такие доброхоты, в противном же случае вам придется стать очередным учебным пособием для студентов мединститута. Вас законсервируют, высушат и будут каждый день тревожить ваш прах, показывая, где находится печень, почки, селезенка, где проходят вены и артерии. На вашем теле будут учиться делать вскрытия. Вероятно, вам, работнику милиции, хорошо известно, насколько эстетична сия процедура. А ведь перспектива, которую я вам нарисовал, более чем реальна, если вы не забудете о своей гордыне. Принять помощь никогда не стыдно.
– Принять помощь не стыдно, – согласился я, – но только я не могу ее просить. Понимаете?
– Вполне, – кивнул он. – И поэтому вы сидите здесь, посыпаете голову пеплом и упиваетесь собственным несчастьем. Я всегда почему-то думал, что в милиции служат те, кого обычно называют «человек действия». А вы не такой.
Вы готовы провести подобными образом остаток жизни, только чтобы не признаваться в своем провале и не просить ни у кого помощи. Для вас это унизительно. Поразительная чувствительность!
Я почти обиделся, его тон показался мне оскорбительным, но я понимал, что он прав. От первого до последнего слова прав. Если уж обижаться на кого-то, так только на самого себя.
Гость провел в моей сторожке почти два часа и ушел, обещав вернуться сегодня. И вот я сижу и жду его.
Нельзя сказать, конечно, что я ему полностью и абсолютно поверил. Слишком часто меня в жизни обманывали, чтобы я поверил первому встречному. Но, с другой стороны, я понимал, что этому человеку нет нужды меня обманывать, он ведь не просил у меня денег и не требовал, чтобы я их вкладывал в какую-то сомнительную аферу. Он просто пообещал попробовать мне помочь, если получится. А вдруг у него получится? Я гнал от себя эту мысль, уж слишком много надежд сразу пробуждалось во мне, мозг мгновенно включался и тут же начинал рисовать радужные картины моего возрождения. Вот я собираю вещи и ухожу (а лучше – уезжаю на машине, которую за мной прислали) отсюда, вот я живу в скромном общежитии или снимаю комнату у хозяйки и ежедневно хожу на службу, не к девяти, а к восьми или даже к семи утра, я целый день тружусь как каторжный, придумывая что-то новое и полезное, изучая ситуацию, работая с кандидатами, чтобы ни одна сомнительная личность не переступила порог офиса и не получила доступ к документам (у меня ни малейшего сомнения не было, что трудиться я буду в частном бизнесе на ниве охраны и безопасности, ведь именно об этом говорил мой гость). Копаюсь в специальной литературе, выискиваю интересные идеи, предлагаю их руководству фирмы и с блеском реализовываю. И постепенно руководство фирмы начинает меня ценить, прибавляет зарплату, благодаря моим высокопрофессиональным действиям удается – предотвратить крупный ущерб, потом еще раз, я становлюсь незаменимым, моя репутация крепнет, и через какое-то время в нашу (бог мой, в мечтах она уже стала НАШЕЙ) фирму начинают обращаться другие бизнесмены с просьбой, чтобы я наладил службу безопасности в их конторах. Руководитель моей фирмы не хочет меня отпускать насовсем, но разрешает поработать пару месяцев на его коллег по бизнесу, чтобы оказать им дружественную помощь. Я становлюсь чем-то вроде «спасательной службы», которую зовут, когда надо с умом поставить дело и подобрать, а заодно и обучить для него кадры. И вполне логично из такого развития событий вытекало, что спустя три-четыре года я перестаю быть наемной рабочей силой и открываю собственное дело, что-то вроде школы, готовящей работников для службы охраны и безопасности бизнеса, а заодно оказывающей практическую помощь тем, кто в ней нуждается. Наученный горьким опытом граничащего с криминалом риска быстрого обогащения, я жаждал постепенного, медленного, но неуклонного движения наверх. В моих мечтах не мелькало даже слабого призрака огромного собственного дома в ближнем Подмосковье, в который я въеду не позже будущего лета, я не стремился раскатывать на джипе и сорить деньгами в казино. Я готов был начать все сначала и трудиться годами, чтобы прочно встать на ноги. И конечно, я мечтал о семье. Не о новой, а той, разрушенной. Зарвавшись, я уже видел, как приду к своей бывшей и предложу ей то, чего так и не смог дать ей и сыну ее новый избранник. И разумеется, она согласится вернуться.
Но у меня хватало ума вовремя спохватиться и сказать себе, что ничего еще не решено, что мой новый знакомый только обещал попробовать найти для меня работу, не более того. Во-первых, он мог забыть обо мне и о своем обещании уже через три минуты после того, как покинул сторожку. Во-вторых, его знакомые могут вовсе не нуждаться в моих услугах. В-третьих, они могут отказаться взять меня на работу после собеседования, потому что я их чем-то не устрою, возрастом ли, профессиональной подготовкой, отсутствием прописки, сомнительной биографией или просто внешностью. И в-четвертых, даже если меня захотят куда-то взять, это может оказаться неподходящим для меня, потому как будет связано с криминалом, а рисковать я не буду теперь уже ни за что.
Я грубо обрывал зарвавшийся полет фантазии и старался вернуть себя на грешную землю, но уже через полчаса начинал все снова. С этим ничего нельзя было поделать. Я ждал своего вчерашнего знакомца и продолжал надеяться.
Глава 9
Ее вызвали в шесть утра. Простояв на тротуаре минут десять и поняв, что попытки в это время суток поймать машину, водитель которой согласится отвезти ее за город, бесперспективны, она доехала на метро до вокзала и села в электричку, предварительно, позвонив из автомата и сбросив на пейджер Зарубина информацию о том, каким поездом она приедет. Может быть, Сережа сообразит подойти на платформу, чтобы встретить ее.
В вагоне электрички было тепло, и Настю, притулившуюся в уголке возле окна, стало немедленно клонить в сон. Если верить расписанию, ехать ей предстоит минут сорок, вполне можно какое-то время подремать, не боясь пропустить нужную остановку. Она прикрыла глаза, но желание уснуть тут же испарилось. Вместо него пришли воспоминания о том, что рассказала ей накануне Татьяна.
…Все начиналось как обычная автоавария. Одна женщина, постарше, сидела за рулем, вторая, молодая девушка, рядом, на пассажирском месте. Машина на большой скорости вылетела на встречную полосу, и в результате лобового столкновения юная пассажирка погибла, а женщина-водитель получила тяжелейшие травмы, которые считаются несовместимыми с жизнью. То, что осталось от автомобиля, при помощи эвакуатора доставили в ГАИ, и при осмотре машины обнаружили в ней наркотики. Причем немало, в товарных количествах, а не для личного употребления. Экспертиза показала наличие этого же наркотического вещества в крови обеих пострадавших, и той, что погибла, и той, что пока еще была жива. К делу подключилось Управление по незаконному обороту наркотиков, и вскоре выяснилось, что обе женщины, мать и дочь Шуваловы, занимали отнюдь не последнее место в мощной группировке, снабжавшей Санкт-Петербург отравой.
А надежной защитой им служили имя и репутация главы семьи, Виктора Петровича Шувалова.
Как оказалось, семья Шуваловых давно уже была прочно разбита на два лагеря. В одном находились мать и дочь, в другом – отец и сын. Москвич Виктор Шувалов был женат вторым браком на яркой питерской красавице. Жена категорически отказалась переезжать в Москву, она выросла в Ленинграде, здесь были ее друзья и родственники, и Шувалов жил фактически на два дома, постоянно приезжая к супруге на два-три дня, что ее, по-видимому, вполне устраивало. Первой родилась дочь, потом, через два года, сын. К этому времени Виктору Петровичу стало очевидно, что, расставшись с первой женой, во втором браке он верную спутницу жизни так и не приобрел. Замужество нужно было ей исключительно для статуса и престижа, ей было; удобно считаться женой крупного ученого и человека неординарного и талантливого и при этом жить так, словно ее ничто не связывает. Даже в Москву долетали сплетни о многочисленных любовных похождениях жены Шувалова и о более чем свободном образе ее жизни.
