Александра Маринина - Седьмая жертва
А надежной защитой им служили имя и репутация главы семьи, Виктора Петровича Шувалова.
Как оказалось, семья Шуваловых давно уже была прочно разбита на два лагеря. В одном находились мать и дочь, в другом – отец и сын. Москвич Виктор Шувалов был женат вторым браком на яркой питерской красавице. Жена категорически отказалась переезжать в Москву, она выросла в Ленинграде, здесь были ее друзья и родственники, и Шувалов жил фактически на два дома, постоянно приезжая к супруге на два-три дня, что ее, по-видимому, вполне устраивало. Первой родилась дочь, потом, через два года, сын. К этому времени Виктору Петровичу стало очевидно, что, расставшись с первой женой, во втором браке он верную спутницу жизни так и не приобрел. Замужество нужно было ей исключительно для статуса и престижа, ей было; удобно считаться женой крупного ученого и человека неординарного и талантливого и при этом жить так, словно ее ничто не связывает. Даже в Москву долетали сплетни о многочисленных любовных похождениях жены Шувалова и о более чем свободном образе ее жизни.
Говорят, что если природа награждает человека талантом, то это проявляется, как правило, в разных областях. Виктор Шувалов, помимо того, что был действительно блестящим и признанным ученым, еще и картины писал, причем делал это настолько профессионально, что стал членом Союза художников и устраивал персональные выставки. В Москве у него была своя студия, но, надеясь как-то восстановить и сплотить семью, он воспользовался обширными связями и пробил себе студию и в Питере, где постарался проводить как можно больше времени. Однако с годами он понял, что усилия напрасны, жена отдалилась от него настолько, что даже дети не помогут сближению. И незачем постоянно ездить в Петербург, вполне достаточно наносить визиты вежливости один раз в два месяца. На его предложение развестись жена отреагировала бурно, со слезами и скандалом, кричала, что любит его и что он полный идиот, если верит досужим домыслам, а если он подаст на развод, то сына не увидит.
Если же он оставит все как есть, то она, так и быть, разрешит ему увезти мальчика в Москву.
Он оставил все как есть, с мучительным стыдом признаваясь себе, что любит эту красивую жестокую женщину, любит до самозабвения, и ему для счастья достаточно просто знать, что она жива и здорова и у нее все хорошо. Дочь он тоже любил и надеялся, что с годами она не станет похожа на свою мать. И, конечно же, он обожал сына, вкладывая в его воспитание всю душу, все силы и возможности. Мальчик рос чудесным, способным и добрым по характеру, и Шувалов, глядя на него, каждый раз, с облегчением думал о том, что ради такого сына можно вытерпеть любые семейные неурядицы. Сын был для него оправданием того унижения, которое Виктор Петрович испытывал постоянно, зная, что жена никогда не любила его и только пользовалась им.
Так они и жили, отец с сыном в Москве, мать с дочерью – в Санкт-Петербурге. Изредка встречались, обменивались ничего не значащими фразами, делали вид перед общими знакомыми, что они семья. Дети восприняли ситуацию спокойно, и девочке, и мальчику так было вполне удобно. Мать баловала дочь, с малолетства приучала ее к красивой одежде, к походам в ресторан, к увеселительным поездкам за город, а когда появлялся отец, девочка ясно видела, что ему это не нравится, и с облегчением вздыхала, когда папа уезжал обратно в Москву. Сын же, каждый раз, когда его привозили к маме и сестре, видел рядом с собой чужую взрослую девицу, которая постоянно издевалась над его детскостью и неуклюжестью, над его необразованностью, которая выражалась в том, что он не разбирался в модных музыкальных группах, и над его наивным удивлением по поводу того, что мужчины иногда уединяются с женщинами и при этом запирают дверь. Виктор Петрович страдал оттого, что его любимые дети так далеки друг от друга, и в то же время делал все возможное, чтобы помешать их сближению: он не без оснований опасался, что красивая жизнь, к которой приучалась его дочь, окажется слишком соблазнительной для сына, он не сможет устоять, и все усилия вырастить из него хорошего человека пойдут прахом.
Время шло, дети росли, Шувалов понемногу старел, а его жена все еще оставалась привлекательной, стройной и моложавой, в сорок лет ей не давали больше тридцати двух. Виктор Петрович по-прежнему любил ее и страдал… И вдруг из Питера пришло страшное известие: дочь погибла, жена в критическом состоянии и может скончаться с минуты на минуту. В тот же вечер они с сыном прилетели из Москвы, и Шувалов успел в последний раз взглянуть на жену, которая умерла на другой день. Виктор Петрович постарался взять себя в руки и заниматься похоронами, но то и дело ловил себя на том, что плохо понимает происходящее. Помянув супругу и дочку на девятый день, он стал собираться обратно в столицу. Уезжать они с сыном должны были вечерним поездом, «Красной стрелой», днем Шувалов приводил в порядок остававшуюся временно без хозяина питерскую квартиру покойной жены, а сына попросил съездить в мастерскую, забрать колонковые кисти и несколько особенно дорогих ему миниатюр, на которых были изображены жена и дочь. Больше он сына живым не видел.
Такие истории, как ни печально, происходят сплошь и рядом. Обнаружив в машине погибших наркотики, оперативники тут же, не дожидаясь приезда из Москвы Шувалова, тщательно осмотрели квартиру и мастерскую. Квартира оказалась в полном порядке, если не считать изрядного количества шприцев и прочих атрибутов наркопотребления, а вот в студии обнаружился целый склад высококачественного героина. Ни Екатерина Шувалова, ни ее дочь ни разу в поле зрения милиции не попадали ни как потребители наркотиков, ни как продавцы, и теперь стало понятно почему. В цепочке распространения героина они стояли на уровне крупных оптовиков. Никогда ни один мелкий пушер, а уж тем более потребитель не переступал порог мастерской известного художника и уважаемого человека Виктора Шувалова. Здесь бывали только те, кто привозил большие партии, и те, кто забирал их отсюда крупным оптом, а от этих людей до рядовых потребителей дистанция, как определил некогда Грибоедов, «огромного размера».
В такой ситуации единственно правильным решением было организовать засаду в мастерской, чтобы узнать, кто придет сюда за героином. Решение-то было правильным, но вот выполнение его оставляло желать много лучшего. Шел девяносто четвертый год, высокопрофессиональные милицейские кадры стали редкостью, в милиции оказывалось все больше и больше людей случайных и плохо подготовленных, а зачастую и вовсе не пригодных к такой работе, людей, которые не слишком хорошо умеют разговаривать, еще хуже умеют думать, зато очень здорово умеют бить и стрелять не размышляя.
Хозяина мастерской в известность о засаде не поставили по очень простой причине: когда жена и дочь в Петербурге занимаются наркобизнесом, а муж и шестнадцатилетний сын в это время проживают в Москве, и семья не думает воссоединяться, то вполне логично предположить, что разобщенность этой семьи – штука чисто показная, дабы запудрить мозги доверчивым милиционерам, тем паче муж-то все-таки в Питер приезжает, хоть и нечасто, зато регулярно. О чем это может свидетельствовать? Понятно, о чем. О том, что он принимает в бизнесе активное участие, поделив с дорогой супругой территории: она обеспечивает Питерский регион, а он – Московский. По этим незамысловатым соображениям операция в мастерской проводилась без ведома Виктора Петровича, который, сам того не подозревая, попал в оперативную разработку. О том, что Шувалов сам может появиться в студии, особо не беспокоились. Придет – тогда и будут решать, как себя вести.
Но пришел не Шувалов, а его сын. Для сидящих в засаде милиционеров из группы захвата это был не сын покойной Екатерины Шуваловой, а неизвестный юноша без документов, который вместо того, чтобы вежливо отвечать на вопросы, огрызался и возмущался, объясняя цель своего появления какими-то нелепицами про колонковые кисти и картины. Причем, где лежат эти самые кисти и картины, он точно не знал. Более чем подозрительно!
Засаду решили пока не снимать, а подозрительного парня, предварительно «приложенного» несколькими ударами резиновой дубинки, препроводить в отделение. Кто ж мог подумать, что он психанет и прыгнет в окно! В открытое окно третьего этажа старинного питерского здания с высокими потолками.
Потом были долгие служебные разбирательства. Почему милиционеры сразу же не позвонили Шувалову и не спросили, где его сын, куда он отправился, с какой целью и во что был одет? Да, у юноши не было документов, да, верить на слово никому нельзя, но ведь есть же элементарные способы проверки. Потому, отвечали милиционеры, что старший и младший Шуваловы могли быть в сговоре, мальчишка пришел за товаром с ведома отца, а басни про кисти и миниатюры были согласованным враньем, так что звонить отцу было бессмысленно. Почему милиционеры повели себя так неграмотно с точки зрения психологии? Разве они не знают, что подростки Требуют особого подхода, что они способны на безрассудства и явно неадекватное поведение, особенно если их обвиняют в том, чего они не совершали? Взрослый человек в такой ситуации может (хотя тоже не всегда) остаться спокойным, понимая, что если за ним ничего нет, то в течение ближайшего же времени разберутся и отпустят, ибо взрослый человек признает право других людей на ошибку. Подростки права на ошибку не признают ни за кем, и, если их необоснованно подозревают или обвиняют в чем-то, они, вместо того чтобы спокойно и аргументированно защищаться, впадают в ярость, чувствуют себя оскорбленными и готовы даже пойти на членовредительство или самоубийство, только чтобы доказать, что «все кругом козлы». Это азы психологии, как же можно было этого не понимать? Оказывается, можно. Потому что сидевшим в мастерской милиционерам никто этого не объяснял, они не учились в университете или в Школе милиции, где преподают специальный курс психологии, ни у одного из них не было законченного высшего образования, зато у доброй половины был опыт боевых действий в «горячих точках» и в Афганистане, где любой находящийся по ту сторону – враг. Без всяких объяснений и разглагольствований. Почему милиционеры не предусмотрели возможность прыжка из окна и не подстраховали задержанного? Потому что…
