Александра Маринина - Седьмая жертва
Факт гибели мальчика никому ничего не доказал, и Виктора Петровича Шувалова еще долго подозревали в причастности к наркобизнесу, которым занималась его жена. Но сам он, похоже, об этом даже не догадывался.
Похоронив сына рядом с женой и дочерью, он уехал в Москву. Перед отъездом в разговоре со следователем Татьяной Григорьевной Образцовой Шувалов сказал:
– У меня отняли все и сразу. Смерть жены и дочери – это судьба, но смерть моего сына на вашей совести. Бог все видит, он этого так не оставит. У вас тоже все отнимут, вот увидите. Справедливость всегда торжествует. Надо только уметь ждать. И я дождусь.
Татьяне он в этот момент показался безумным, но она понимала, что человек, в течение двух недель похоронивший всю семью, не может быть другим.
Ей часто приходилось видеть людей в подобном состоянии, она им всей душой сострадала, но знала, что рано или поздно это проходит.
Выходит, у Виктора Петровича Шувалова это не прошло… Настины надежды оправдались, на перроне ее ждал Сергей Зарубин. Увидев его тщедушную фигурку в утепленной форменной куртке, она невольно улыбнулась.
– С каких это пор оперсостав ходит в форме? – пошутила она, чмокая Сергея в макушку.
– С тех пор, как зарплаты на нормальную одежку перестало хватать, – буркнул он. – Не у всех же мужья высокооплачиваемые профессора. Потопали, подружка, там тебя старый знакомый дожидается.
– Кто таков? – вздернула брови Настя.
– Да такой вот…
Зарубин скорчил страшную гримасу, обнажив зубы.
– Уши – во! – Он поднял руки высоко над головой. – Глазищи – во! И зубов немерено. Догадалась?
– Ой, Андрюша Чернышев, да? – обрадовалась Настя. – Сто лет с ним не работала. И собака с ним?
– Куда ж она денется, – усмехнулся Зарубин, ведя Настю от платформы к стоящему неподалеку милицейскому мотоциклу. – Вот парадоксы милицейской жизни, а? Чтобы повидаться с приятелем, нужно ждать, пока кого-нибудь убьют в подходящем месте. Ехать-то не боишься, Пална? А то я водила тот еще, на мотоцикле в последний раз ездил лет десять назад. Этот вездеход мне в местном отделении одолжили.
Честно признаться, Настя боялась. Но выхода все равно не было, не пешком же идти.
– А если ножками? – неуверенно спросила она на всякий случай.
– Ножками долго, – объяснил Сергей, – часа полтора выйдет. До места километров восемь.
– Тогда поехали, – вздохнула она. – Угробишь меня – Чистяков тебе не простит.
– Да ладно пугать-то. – Он уселся на мотоцикл и водрузил на голову шлем, второй Протянув Насте. – Мне много кто не простит, если что. Всех бояться, что ли?
Через двадцать минут Настя слезла с заднего сиденья совершенно окоченевшая и окаменевшая. Ехать по колдобинам ей было настолько страшно, что все мышцы свело судорогой, и теперь руки-ноги с трудом разгибались. К ней сразу же подбежала огромная овчарка, приветливо помахивая хвостом.
Настя, поморщившись от боли в ногах, присела на корточки и уткнулась заледеневшим на пронзительном ветру лицом в густую холеную шерсть на собачьей шее.
– Здравствуй, мой хороший, здравствуй, Кирюшенька, здравствуй, маленький.
Не забыл еще старую тетку Настасью?
Кирилл быстро лизнул ее в щеку и тут же деловито потрусил туда, где стоял его хозяин, оперативник из областного управления Андрей Чернышев, который с кем-то беседовал, но обернулся и помахал Насте рукой. Она огляделась, выискивая глазами знакомых. Кроме Зарубина и Чернышева, здесь были Коротков и следователь Ольшанский. Остальных она не знала.
– Подключайся, Ася, – строго сказал ей Юра Коротков. – У нас тут две группы, бомжи и местное население. Как ты есть дама, то можешь выбирать, с бродягами работать или по домам ходить.
– Я лучше п-по д-домам, – ответила она, клацая зубами от холода, – т-там тепло. А т-тело можно посмот-треть?
– Только издалека, сейчас там эксперты работают.
– А если в двух словах?
– Огнестрел с близкого расстояния, две пули в область сердца. Рыбка с пластмассовым голышом. Деньги на похороны. И записочка, как водится.
– Денег-то много?
– Как в прошлый раз, ровно столько же, такими же купюрами и той же валютой.
– Н-да, – протянула Настя, – в чем, в чем, а в непостоянстве нашего друга заподозрить трудно. Он твердо придерживается собственных вкусов. А в записке что?
– Дословно не воспроизведу, но общий смысл… – Коротков поскреб подбородок, скосив глаза вправо. – Что-то типа… Нет, в пересказе не то получится. Сходи к эксперту, записка уже у него, сама посмотри. И начинай работать, не прохлаждайся.
– Ну покомандуй, покомандуй, – миролюбиво улыбнулась Настя, – отведи душу. Кто тут у тебя старший по местным жителям?
– Чернышев. Подойди к нему, он тебе скажет, куда идти.
– Ладно, только я сначала насчет записки…
Но к эксперту ее не пропустили.
– Не мешай человеку работать, – сердито сказал ей следователь Ольшанский, – не отвлекай. Потом записку посмотришь.
– Ну Константин Михайлович, ну хоть примерно что там написано? – взмолилась Настя.
– Он приближается.
– Чего-чего? – оторопела она. – Кто приближается?
– Он.
– Куда он приближается?
– К кому-то из вас, то ли к тебе, то ли к Образцовой. В общем, давай иди, трудись, после осмотра все обсудим.
Настя, получив указания у Андрея Чернышева, добросовестно начала обход близлежащих домов, но и через час, и через два результат так и оставался нулевым. Никто ничего минувшей ночью не видел и не слышал, хотя самого убитого многие знали в лицо, а некоторые и по имени. Он охранял детский оздоровительный лагерь, и у него всегда можно было попросить помощи по хозяйству, особенно если дело касалось починки техники. Мужиком он был «рукастым» и в машинах разбирался. Никаких подозрительных людей, которые приезжали бы к нему в лагерь, никто не видел, а что касается бродяг, которые постоянно у него толклись, то разве их считают подозрительными? Они ж безвредные, хоть и вонючие. Ну сопрут чего по мелочи, сапоги там или ватник или курицу, пролезшую сквозь щель в заборе на дорогу, утащат, так ведь и их понять можно, голодают, мерзнут. Но они же не убивают.
В Москву они вернулись только после обеда. Настя собралась ехать в машине Короткова вместе с Сережей Зарубиным, но Ольшанский сжалился над ней и посадил в свою машину.
– Эта «копейка» вот-вот богу душу отдаст, – заявил он, критически оглядывая Юрины «Жигули» доисторической первой модели.
– Что, Константин Михайлович, ценные кадры бережете? – тут же обиженно откликнулся Коротков. – Не доверяете мне везти вашу любимую подполковницу, боитесь, что в моей машине у нее шкурка попортится? Ладно, мы с Серегой люди простые, мы и на этой колымаге доедем.
– Задолбал ты меня своей простотой, – с привычной всем хамоватой грубостью ответил следователь. – Я ж не только Каменскую берегу, я вас всех, дураков, спасаю. Двое – не трое, а для твоей развалины каждый килограмм значение имеет. Этот Боливар троих уж точно не вынесет.
В тепле Настя расслабилась, закрыла глаза и про себя повторяла текст записки, которую показал ей эксперт:
«Я приближаюсь к тебе, дорогая. Я сделал уже три шага. Сможешь угадать, когда и где мы с тобой встретимся? »
КОРОТКОВХлеб начальника несладок, это уж точно. А если в твоем подчинении находятся близкие друзья, то впору вообще повеситься. Вот так или примерно так думал Юра Коротков, вызывая к себе давнего кореша Колю Селуянова с нехорошим намерением потребовать от него доклада по делу об убийствах наркоманов. Этих несчастных убивали по всему городу, и когда «накопилось» четыре первых трупа, застреленных из одного и того же пистолета, материалы из территориальных подразделений передали на Петровку. Случилось это полгода назад, и с тех пор трупов стало уже девять, а дело прочно стояло на месте, не подавая ни малейших признаков намерения сдвинуться хоть куда-нибудь.
Одной версией была война между наркогруппировками, другой – укрепление дисциплины внутри одной группировки, для чего и потребовались «показательные» меры наказания, но в любом случае дело велось совместно с Управлением по незаконному обороту наркотиков.
Селуянов ввалился в кабинет, сияя своей обычной дурашливой ухмылкой, которую многие несведущие люди принимали за истинное его лицо, нимало не подозревая, что этот человек, обожающий дурацкие розыгрыши, отличается редкостной серьезностью и дотошностью в работе.
– Майор Селуянов пред начальственные очи прибыл! – шутливо отрапортовал он. – К снятию стружки готов. Чего изволите, ваша светлость?
Коротков вздохнул, мысленно кляня себя за то, что поддался нормальному служебному честолюбию и согласился на эту должность, которая ничего, кроме головной боли, не приносит.
– Изволю выслушать твой отчет до наркоманам, – строго сказал он. – Только без «ля-ля» и коротко.
