Луиз Пенни - Хороните своих мертвецов
– Отшельник в закодированном виде вырезал это имя на одной из сделанных им деревянных скульптурок, – сказал Бовуар.
Он вспомнил эту работу, вызывающую у всех сильное беспокойство: люди, в ужасе спасающиеся бегством. И под тремя из своих работ Отшельник вырезал слова, закодировав их.
«Шарлотта». «Эмилия». А под последней? На той, где был изображен слушающий Оливье в кресле, он вырезал это короткое непонятное слово.
«Воо».
– А что такое «Воо»? – спросил Бовуар. – Что значит это слово?
– Не знаю.
– Но что-то оно значило, – резко сказал Бовуар. – Он вырезал его под скульптуркой для вас.
– Это был не я. Совсем на меня не похоже.
– Это же резная скульптура, а не фотография. Это вы, и вы это знаете. Так почему он снизу вырезал «Воо»?
Правда, это слово обнаружилось не только снизу скульптурки. «Воо» было также в паутине и на той деревяшке, залитой кровью Отшельника, что завалилась под кровать. В темный угол. Кусок красного кедра, вырезанный много лет назад, как говорили эксперты.
– Я спрашиваю вас снова, Оливье, что означает «Воо»?
– Не знаю, – раздраженно произнес Оливье, но тут же взял себя в руки. – Слушайте, я ведь вам говорил. Он несколько раз вполголоса повторял это слово. Поначалу я думал, что это просто вздох. Потом понял, что он произносит «Воо». Он его произносил, только когда ему было страшно.
Бовуар сверлил его взглядом:
– Мне этого мало.
Оливье покачал головой:
– Больше и нет ничего. Мне больше ничего не известно. Я бы сказал вам больше, если бы знал. Честно. Для него это слово имело какой-то смысл, но он никогда не говорил какой, а я никогда не спрашивал.
– Почему?
– Мне это не представлялось важным.
– Для него это явно было важным.
– Для него, но не для меня. Я бы спросил, если бы это помогло мне получить больше его сокровищ, но мне так не казалось.
И Бовуар услышал в этих словах правду, унизительную, позорную правду. Он чуть-чуть переместился на стуле, и при этом немного сместилось его восприятие.
Может быть, может быть, этот человек и в самом деле говорил правду. Наконец.
– Вы ходили к нему много лет. Но ближе к концу что-то изменилось. Что?
– Марк Жильбер купил старый дом Хадли и решил сделать из него гостиницу и спа-салон. Уже одно это было плохо, но мало того, его жена Доминик решила, что нужно купить лошадей, и попросила Рора Парру расчистить прежние тропинки в лесу. Одна из них выходила прямо на домик Отшельника. Парра в конечном счете должен был выйти туда и узнать все про Отшельника и его сокровища.
– И что вы сделали?
– А что я мог сделать? Я долгие годы просил Отшельника отдать мне ту вещь, что он держал у себя в полотняном мешке. Он обещал ее мне, дразнил меня ею. Я хотел ее заполучить. Я ее заслужил.
В голос Оливье прокрались жалобные нотки и удобно обосновались там.
– Расскажите мне еще об этой вещице в мешке.
– Вы же ее знаете, видели, – сказал Оливье, потом глубоко вздохнул и заставил себя говорить. – У Отшельника все было открыто, все его ценные вещи, прекрасные произведения искусства. Но одну вещь он прятал. В мешке.
– И вы хотели ее заполучить.
– А вам бы этого не хотелось?
Бовуар подумал. Да, Оливье был прав. Такова человеческая природа: желать то, в чем тебе отказывают.
Отшельник дразнил Оливье этой вещью, но он не понимал, с кем имеет дело. Не знал силу корысти Оливье.
– И вы убили его и украли эту вещь.
Таким было обвинение, предъявленное Оливье в суде. Оливье убил впавшего в маразм старика ради сокровища, которое старик прятал от него. А потом эта вещь обнаружилась в бистро вместе с орудием убийства.
– Нет! – Оливье резко подался вперед, словно хотел ударить Бовуара. – Я признаю, что вернулся за ней. Но старик к этому времени уже был мертв.
– И что вы увидели? – быстро спросил Бовуар, надеясь таким напором сбить его с толку.
– Дверь в домик была открыта, и я увидел, что он лежит на полу. Вокруг была кровь. Я подумал, его просто ударили по голове, но, подойдя ближе, увидел, что он мертв. У его руки лежала деревяшка, которой я не видел прежде. Я ее подобрал.
– Зачем? – прозвучало в комнате.
– Потому что хотел посмотреть.
– Что посмотреть?
– Что это такое.
– Зачем?
– А вдруг это что-то важное!
– Важное? Объясните!
Теперь вперед подался Бовуар, почти лег на металлический стол. Оливье не отпрянул назад. Почти касаясь друг друга лицом, они чуть ли не кричали.
– Может, это была какая-то ценная вещь!
– Объясните!
– Может, это была его очередная резная скульптурка! – провизжал Оливье и откинулся назад. – Вам понятно? Так вот, я думал, это одна из его скульптурок и я смогу ее продать.
В суде об этом не говорилось. Оливье подтвердил, что взял деревяшку, но выронил ее из рук, как только увидел, что на ней кровь.
– Почему вы ее бросили?
– Потому что это был бесполезный кусок дерева. Такое мог ребенок вырезать. Кровь я заметил только потом.
– Почему вы переместили тело в деревню?
Этот вопрос преследовал Гамаша. И заставил Бовуара вернуться к этому делу. Зачем Оливье понадобилось грузить тело убитого им человека в тачку и тащить его через лес? А потом вываливать в коридоре новой гостиницы.
– Потому что я хотел нагадить Марку Жильберу. Не в буквальном смысле.
– Мне так представляется, что в буквальном, – заметил Бовуар.
– Я хотел уничтожить эту его роскошную гостиницу. Кто будет платить бешеные деньги, чтобы провести время в том месте, где кого-то убили?
Бовуар откинулся назад и вперил в Оливье пристальный взгляд.
– Старший инспектор верит вам.
Оливье закрыл глаза и вздохнул.
Бовуар поднял руку:
– Он считает, что вы сделали это, чтобы уничтожить Жильбера. Но уничтожение Жильбера вело к прекращению работ по расчистке дорожек, а если Парра прекращал расчищать дорожки, то никогда бы и не обнаружил этого лесного домика.
– Все верно. Но если я его убил, зачем мне оповещать весь мир, что произошло убийство?
– Потому что Парра подошел уже близко. Лесной домик и убийство были бы так или иначе обнаружены через несколько дней. Ваша единственная надежда была на остановку работ. Таким образом вы могли предотвратить обнаружение лесного домика.
– Выставив мертвеца на всеобщее обозрение? Тогда и прятать больше было нечего.
– Оставались еще сокровища.
Они уставились друг на друга.
Жан Ги Бовуар сидел в машине, обдумывая разговор с Оливье. Ничего нового он не узнал, но Гамаш советовал ему на сей раз поверить Оливье, принять на веру то, что он говорит.
Бовуар не мог заставить себя сделать это. Сделать вид, притвориться – мог. Он даже мог попытаться убедить себя, что Оливье и на самом деле говорит правду, но тем самым он лгал бы самому себе.
Он вывел машину с парковки и направился на рю Нотр-Дам и в «Ле тан пердю». По-французски – «Утраченное время». Не в бровь, а в глаз. Потому что именно это и произошло с ним, думал он, влившись в редкий воскресный трафик Монреаля. Попусту потратил время.
Он крутил баранку, возвращаясь мыслями к делу Оливье. Ничьих других отпечатков пальцев, кроме Оливье, в домике найдено не было. Больше никто не знал о существовании Отшельника.
Отшельник. Так его называл Оливье. Всегда так называл.
Бовуар припарковался у антикварного магазина, но по другую сторону улицы. Магазин сохранился, стоял рядышком с другими магазинами старинных вещей на рю Нотр-Дам, где не торговали всяким старьем – только ценными вещами.
«Ле тан пердю» выглядел как истинно элитный магазин.
Бовуар потянулся было к ручке двери, но остановился, уставился перед собой, повторяя в уме детали разговора. Он искал слово, одно короткое слово. Потом открыл свой блокнот с записями.
И там тоже не нашлось того, что он искал. Бовуар закрыл блокнот, вышел из машины, пересек улицу и вошел в магазин, у которого было только одно окно. По мере того как он пробирался все глубже – мимо сосновой и дубовой мебели, мимо картин с потрескавшейся краской, мимо церковной утвари, голубых и белых блюд, мимо стендов с вазами и зонтами, – в помещении становилось все темнее. Он словно углублялся в хорошо меблированную пещеру.
– Чем могу вам помочь?
В самом конце помещения за столом сидел пожилой человек. На нем были очки, и он смотрел на Бовуара, оценивая его. Инспектор знал такой взгляд, но обычно это он оценивал других людей, а не кто-то оценивал его.
Два человека оценивали друг друга. Бовуар видел перед собой хрупкого человека, хорошо и удобно одетого. Как и его товар, он казался старым и аристократическим, и от него немного пахло полиролем.
Торговец же видел перед собой человека лет тридцати пяти – сорока. Бледного, возможно переживающего трудные времена. Он явно был не из тех неторопливых покупателей, которые в выходной неспешно прогуливаются по кварталу антикварных магазинов. Перед ним явно был не покупатель.
