Фридрих Незнанский - Черные волки, или Важняк под прицелом
— Кто еще? Кто третий? — резко спросил Турецкий.
— Никто.
— Не врать!
— Да никто же, ну!.. Вдвоем… Мы все задумали вдвоем…
— Оружие?
— Два «Макарова»… У меня дома… Мы не собирались их применять! — воскликнул вдруг Медведев, вскинув взгляд на Турецкого. — Честное слово!
— «Не собирались», — мрачно передразнил его Турецкий. — Никто не собирается. Пока курок не спустит.
— Да нет же… Честное слово, мы собирались по-тихому…
Турецкий почувствовал, как в висках у него запульсировала головная боль. Глаза стало застилать желтым туманом — предвестником обморока.
Александр Борисович сжал зубы и попытался взять себя в руки.
— Честное слово… — продолжал причитать Медведев. — Я даже брать с собой его не собирался… Это Качеев…
Голос парня звучал словно сквозь ватную занавесь — тихо и глухо, постепенно уплывая все дальше и дальше.
«Нет, — приказал себе Турецкий. — Только не сейчас. Нет. Ты выдержишь. Ты сможешь. Соберись».
Александр Борисович крепко сжал кулаки и прикусил нижнюю губу.
— …и он сказал, что это будет легко… я пробовал его отговорить, но он…
Голос Медведева возвращался. Он звучал все громче и громче.
«Получилось», — выдохнул Турецкий и почувствовал, как по подбородку скатилось что-то теплое.
— Что это? — изумленно спросил парень, таращась на испачканный кровью подбородок Турецкого.
— Ничего, — сухо ответил Александр Борисович, достал из кармана платок, стер с подбородка кровь и прижал платок к кровоточащей губе. — В общем, так. Сейчас ты поедешь со мной на Петровку. Там еще раз все расскажешь, но уже с подробностями. Я сделаю все, чтобы ты получил условный срок. Слава богу, вы с Качеевым ничего еще не успели натворить. Ведь ничего? — жестко и холодно спросил он у Медведева.
Тот мотнул головой и с готовностью ответил:
— Ничего.
— Вот и хорошо. А теперь расскажи мне про генерала Свентицкого. Только правду. Ты в него стрелял?
— В кого?.. — Медведев выкатил на Турецкого изумленные глаза. — В какого генерала?.. Что-то я не…
— Генерал Свентицкий. Первый раз ты стрелял в него на улице. Второй раз попытался пробраться в госпиталь.
— Какой генерал? Какой госпиталь? Я ничего про это не знаю. Зачем вы мне это шьете? У вас всегда так, да? Мне говорили… Мне рассказывали… Стоит признаться в одном, как вы тут же вешаете еще десять…
— Кончай темнить, парень. Ты, кажется, уже убедился, что я все про тебя знаю. Ты решил отомстить за брата. Готовился долго. Много переживал. Суд учтет твое состояние, можешь быть уверен. Тем более что генерал жив. Это не убийство, это всего-навсего покушение. К тому же…
— Да что вы такое говорите? Какое покушение? — Медведев чуть не плакал. — Не знаю я никакого генерала.
— А про брата своего тоже ничего не знаешь?
— Мой брат застрелился. В Косово. Он был хорошим человеком и не хотел убивать. Его заставили. Он не выдержал.
Александр Борисович внимательно посмотрел на Медведева.
— Вот оно что, — тихо сказал он. — Значит, генерал — не твоих рук дело?
— Да не знаю я ни про какого генерала! Зачем вы меня мучаете? Зачем?
Медведев прижал ладони к лицу и разрыдался. Совсем как маленький мальчик.
Александр Борисович окончательно пришел в себя. Обморока удалось избежать, пульсирующая боль в висках утихла, желтая пелена перед глазами рассеялась. Головокружения тоже больше не было.
Теперь Турецкий смотрел на Медведева с удивлением. Было странно видеть, как этот здоровый детина с бычьей шеей и крепкими, как у коня, мускулами рыдает, как перепуганный ребенок.
«Час от часу не легче, — подумал Александр Борисович. — Однако как все повернулось. Метил в лоб, а попал по лбу. Кто бы мог подумать?»
— Я… правда… ни про какого… генерала… — хрипло, навзрыд, бормотал Медведев сквозь прижатые к лицу пальцы.
«А ведь и впрямь не знает», — подумал вдруг Турецкий. Чутье подсказывало ему, что парень не врет.
— Ну хватит, — мягко сказал Александр Борисович. — Порыдал и будет. Нам надо ехать. Вытри слезы и поднимайся. Платок есть?
Парень, не отнимая ладоней от лица, мотнул головой.
— На, возьми мой. Да бери, он чистый.
«Эх, не было печали, да черти накачали», — в сердцах думал Александр Борисович, ведя парня к машине.
6
Удар пришелся Штырю в челюсть. Штырь отлетел к стене, задев по пути журнальный столик, споткнулся о табурет и повалился на пол, сопровождаемый звоном разбиваемой посуды.
Любого другого такой мощный удар вывел бы из строя, но только не Штыря. Тот в секунду вскочил на ноги, прижался спиной к стене и, сжав кулаки, угрюмо проговорил:
— Зря ты так, Боров.
— Другого языка ты не понимаешь, — спокойно ответил ему Антон Боровой, потирая ушибленный кулак.
— Зря ты так, — повторил Штырь. — Не по-товарищески.
— Ну ладно, хватит блажить. — Боровой нагнулся, поднял с пола бутылку водки, отвинтил крышку и глотнул прямо из горла. Вытер губы и протянул бутылку Штырю. — На, хлебни.
— Не хочу!
— Хозяин — барин, — сказал Боровой, закрыл бутылку и, поискав глазами, куда бы ее поставить, поставил на подоконник. Повернулся к Штырю.
— Может, хочешь мне вмазать? — спросил он спокойно. — Ну, давай.
— Ты вождь, — сказал Штырь, трогая пальцами ушибленную скулу и хмуро глядя на Борового. — Я клялся беспрекословно тебе подчиняться.
— Тогда какого хрена ты снова начинаешь? Водки насосался?
— Вождь тоже может ошибаться, — угрюмо проговорил Штырь. — А брататься с черномазыми мы не должны. Черномазые — наши враги!
— Слушай, Штырь, что ж ты за идиот такой, а? — с усталостью и досадой сказал Боровой. — Еще раз тебе повторяю: это тактический ход. Мы просто используем их. Когда это дойдет до твоей тупой башки?
— Все равно, — с прежним упрямством произнес Штырь. — Ты сам мне рассказывал про тот эксперимент.
— Про какой еще эксперимент?
— Когда белые люди начинали читать китайские книги, одеваться, как китайцы, жрать китайскую хрень, — и как потом у них глаза стали косыми.
— А, ты про это, — усмехнулся Боровой, припомнив, что где-то с полгода назад имел неосторожность пересказать Штырю то, что услышал на лекции по философии. — Мы с тобой не собираемся жрать их еду, ходить в мечеть и бегать по городу с Кораном под мышкой. С нами ничего не случится.
— Откуда ты знаешь?
Боровой понял, что беседовать со Штырем бесполезно, и вздохнул:
— Ладно. Хрен с тобой. Ты в этом деле не участвуешь. Я дам тебе другое задание.
— Какое? — насторожился Штырь.
— Отлепись от стены и сядь. Штырь послушно прошел к дивану.
— Садись! Штырь сел.
— Ну вот. Так-то лучше, — кивнул Боровой. — Помнишь фраера, который видел нас, когда мы завалили ту девчонку?
— Из детективного агентства?
— Угу.
— Пора его использовать, — сказал Боровой и, прищурив глубоко посаженные глаза, задумчиво потер пальцами подбородок. — Мы дадим ему задание. А если он попробует отказаться — пустим его женушку-сучку по кругу.
— Мне это не нравится, — сказал Штырь. — Ты говорил, что мы не воюем с белыми женщинами.
— Он мент. А она — жена мента. Ты помнишь, что менты — такие же наши враги, как черномазые?
— Помню, — глухо отозвался Штырь.
— Вот и не выеживайся. После работы она заходит в магазин, рядом с домом. Подойдешь к ней и передашь записку.
— Какую записку?
— Которую я напишу, кретин. Отдашь ей записку и попросишь передать Турецкому. А на словах передашь привет от старого знакомого.
— Хорошо, сделаю, — сказал Штырь. Шмыгнул носом и угрюмо добавил: — Обзываться-то зачем?
— Ладно, извини, — усмехнулся Боровой. — Просто ты меня за сегодняшний день здорово достал. В общем, передашь ей записку. А я пока встречусь с самим Турецким.
Штырь нахмурился.
— Че-то я не догоняю, — сказал он, машинально трогая ушибленную челюсть. — А записка тогда зачем?
— Чтобы он понял, что мы постоянно за ней следим. Что она у нас под колпаком. И что мы всегда можем сделать ей бо-бо. Понял наконец?
— Теперь понял, — сказал Штырь, потрогал челюсть и поморщился.
7
— Ну как? — спросил Турецкий у Щеткина. — Как он тебе?
— По-моему, не врет, — ответил Щеткин. — Они и в самом деле планировали ограбление. — Майор сел на стул и закурил. — Этот второй… Качеев… уже проходил по делу ограбления обменного пункта, — продолжил он. — Правда, в тот раз всего лишь свидетелем. Кстати, грабителей тогда так и не нашли. Но теперь, думаю, он в наших руках.
— Матерого зверя поймали, — усмехнулся Турецкий.
Щеткин посмотрел на него с неодобрением.
— Зря иронизируешь. Через пару дней они собирались грабить инкассаторов. Могли погибнуть люди. Это очень серьезно.
