Эд Макбейн - Убийца Леди
Она подошла к музыкальному центру, открыла один из ящиков и достала с верхней полки альбом. На обложке обнаженная Леди Астор скакала верхом на лошади. Длинные черные волосы были распущены и волнами спадали на грудь, почти целиком закрывая ее. В глазах ее сверкало такое же лукавое, порочное, вызывающее выражение, как и на фото в газете. Альбом назывался «Лошадка Астор».
— Там у меня в основном старинные ковбойские песни, — пояснила Джей, — только тексты мы слегка изменили. Хотите послушать?
— Собственно, я…
— Это не займет и минуты, — пообещала Джей, ставя диск. — У вас сейчас своего рода пиратское прослушивание. Какой еще детектив в городе может похвастать, что слышал новый альбом Джей Астор до его выхода на рынок?
— Я хотел…
— Сидите, — велела Джей.
Заиграло вступление. Альбом открывало заскорузлое соло ковбойской гитары, а затем вступил вкрадчивый, бархатный голос Леди Астор:
Дом, трущобный мой дом,
Наркоманы и шлюхи все в нем.
Там птички молчат,
Только пушки гремят
И воняет собачьим дерьмом!
В песне было много куплетов. Хоузу совсем не понравилось. Не смешно! Слишком близко он был знаком с настоящей жизнью, чтобы наслаждаться пародией на знаменитую песню «Дом на ранчо». Потом началась пародия на песню «Сердце Техаса».
— Эта погрубее, — признала Джей. — В ней много сальностей. Она многим не придется по вкусу, но мне наплевать. По-моему, нравственность — странная штука.
— Что вы имеете в виду?
— Я уже давно пришла к выводу, что нравственность — вопрос глубоко личный. Для артиста самое трудное — попытаться приспособить свои моральные принципы к принципам своих фанов. Это невозможно. Нравственность есть нравственность; у вас она одна, а у меня — другая. То, что я принимаю как само собой разумеющееся, способно вызвать шок у какой-нибудь канзасской домохозяйки. Вот ловушка, в которую может угодить любой артист.
— Что за ловушка?
— Большинство артистов — во всяком случае, в шоу-бизнесе — живут в больших городах. Именно там происходят все важнейшие события, так что необходимо быть там, в центре жизни. А городская мораль существенно отличается от морали захолустья. Номер, который городской хлыщ примет на ура, не пройдет с парнем, который косит или молотит пшеничное поле — я толком не знаю, что делают с этой пшеницей. Но если вы пытаетесь угодить всем, у вас едет крыша. Вот потому-то в первую очередь я стремлюсь угодить себе. Главное — не допускать безвкусицы. А нравственность… Мои моральные принципы сами о себе позаботятся.
— Так и бывает?
— Иногда да, иногда — нет. Как я и сказала, абсолютно чистые и невинные выходки вовсе не кажутся чистыми и невинными простому фермеру.
— Это вы о чем, например? — невинно поинтересовался Хоуз.
— Ну, например… вы хотите со мной переспать?
— Да, хочу, — механически ответил Хоуз.
— Так пошли, — пригласила она, ставя бокал на столик.
— Прямо сейчас? — удивился он.
— А почему нет? Какая разница?
Хоуз почувствовал, насколько нелепо то, что он должен ответить, и все же ответил:
— Прямо сейчас у меня нет времени.
— Все ваш писатель?
— Все мой писатель.
— Может быть, вы упустили золотую возможность, — заявила она.
— Такое с каждым случается. — Хоуз пожал плечами.
— Нравственность — это вопрос цели и средств, — пояснила Джей.
— Как и убийство, — сравнил Хоуз.
— Перестаньте хамить! Впрочем, дело ваше. Я честно и открыто признаюсь, что немедленно хочу заняться с вами любовью. Завтра мне, может быть, уже не захочется. Мне, может быть, уже через десять минут не захочется.
— Ну вот, теперь вы все испортили, — сказал Хоуз.
Джей вопросительно подняла брови.
— Я-то, дурак, жалел, что упускаю такую возможность. А оказывается, это всего лишь ваша минутная прихоть.
— Чего же вы от меня хотите? Чтобы я разделась и набросилась на вас?
— Нет. — Хоуз встал. — Можно, я приду как-нибудь в другой раз?
— Случая может и не представиться.
— Кто знает?
— А еще — помните старую поговорку: молния никогда не бьет дважды в одно и то же дерево.
— После таких слов мне остается только одно, — заявил Хоуз. — Теперь я обязан выйти и застрелиться!
Джей улыбнулась:
— Кажется, вы чертовски уверены в себе!
— Да неужели?
Целое мгновение они пристально смотрели друг на друга. Теперь она совсем не была похожа на чувственную и порочную женщину с рекламного плаката. Однако лицо у нее было не злое и не оскорбленное. Сейчас маска сползла с певицы, и она стала похожей на обиженную, одинокую девчонку, которая живет в огромных апартаментах на целый этаж с кондиционером в гостиной.
Леди Астор пожала плечами.
— Подумаешь, — сказала она. — Позвоните мне как-нибудь. Может, на меня снова нападет каприз.
— Ждите полицейского, — напомнил Хоуз.
— Подожду, — согласилась она. — Может быть, он вас обойдет.
Хоуз глубокомысленно вздохнул.
— Некоторые везунчики всегда снимают сливки, — заметил он, выходя за порог.
Глава 9
А на некоторых несчастливцев сыплются все беды.
Мейеру Мейеру и Стиву Карелле за тот день удалось перекрыть норму невезения. К без двадцати два тротуары представляли собой пекло, здания готовы были побагроветь от жара, накопленного внутри, и даже новичку — любителю научной фантастики становилось ясно: Земля подошла слишком близко к Солнцу. Скоро вся ее поверхность будет охвачена огнем. Настал последний день, и мир скоро расплавится в огне.
А если говорить попросту, было ужасно жарко.
Мейер Мейер отличался повышенной потливостью. Он потел даже зимой. Мейер не знал, почему он так сильно потеет, но предполагал, что это у него нервное. Он постоянно был покрыт испариной. А сегодня просто плавал в поту. Пока двое детективов обходили лавки подержанных вещей и ломбарды на грязной Кричтон-авеню, брели от одной открытой двери к другой, отыскивая глазами вывески с тремя золотыми шарами, какие обычно бывают на ломбардах, Мейер думал, что он погибнет смертью, не достойной героя-полицейского. Он умрет от теплового удара, и в некрологе «Вэрайети» напишут просто: «Потный коп получил в лоб».
— Как тебе понравится такой заголовок статьи в «Вэрайети», описывающий мою смерть от теплового удара? — спросил он у Кареллы, когда они входили в очередной ломбард. — «Потный коп получил в лоб».
— Неплохо, — одобрил Карелла. — А знаешь, как озаглавят мой некролог?
— В «Вэрайети»?
— Ну да.
— Интересно, интересно!
— «Потный макаронник сыграл в патронник».
Мейер расхохотался:
— Ты просто извращенец!
Владелец ломбарда вопросительно посмотрел на них из-за прилавка:
— Слушаю вас, господа, чем я могу вам помочь?
— Мы из полиции, — сообщил Карелла, выкладывая бинокль на прилавок. — Ваша вещь?
Владелец ломбарда осмотрел бинокль.
— Хороший, — одобрил он. — «Питер Вондигер». Он что, замешан в каком-нибудь преступлении?
— Да.
— Он был у преступника?
— Да.
Владелец ломбарда хмыкнул.
— Ваша вещь?
— Мы продаем много биноклей. Разумеется, когда они бывают в наличии.
— Вы вот этот бинокль продавали?
— Нет, вряд ли. Последний раз бинокль фирмы «Питер Вондигер» мне приносили в январе. У этого восьмикратное увеличение. А тот был шестикратный. Этот лучше.
— Значит, бинокль не ваш?
— Нет, не мой. А что, его украли?
— О краже пока не заявляли.
— Извините, господа, ничем не могу вам помочь.
— Ничего страшного, — сказал Карелла. — Спасибо.
Они снова вышли в пекло.
— Сколько еще копов, кроме нас, таскаются по ломбардам? — спросил Мейер.
— Пит просил по паре от каждого участка. Может, они что-то разузнают.
— Что-то я стал уставать. Может, автор письма просто пошутил? Ты как думаешь?
— Не знаю. Даже если и так, психа, который его написал, нужно посадить.
— Верно говоришь! — воскликнул Мейер с воодушевлением, которое трудно ожидать от человека в такую жару.
— Может, нападем на след при помощи отпечатков, — предположил Карелла.
— Конечно, — согласился Мейер. — А может, пойдет дождь.
— Может быть, — проворчал Карелла.
Они вошли в следующую лавку. За прилавком стояли двое. Оба ухмылялись, пока Карелла и Мейер шли к ним.
— Добрый день, — сказал один, не переставая улыбаться.
— Хороший сегодня денек, — заметил второй, сияя улыбкой.
— Я Джейсон Блум, — представился первый.
— А я — Джейкоб Блум, — эхом отозвался второй.
— Здрасьте, — отозвался Карелла. — Мы — детективы Мейер и Карелла из 87-го участка.
— Рады вас видеть, господа, — кивнул Джейсон.
