Эд Макбейн - Убийца Леди
— Может, да, а может, и нет, — возразил Хоуз.
— Существует масса способов сказать «сегодня вечером», — объявил Мейер.
— Тогда, если следовать твоей версии, он мог бы написать просто «вечером», — заметил Карелла. — Но нет, наш псих хотел сказать именно «сегодня вечером» и вырезал слово «сегодня» по буковкам. Her, Мейер, мне твоя версия не нравится. — Он снова передвинул стул. — В парке что-то блестит — и светит мне прямо в глаза.
— Не нравится моя версия — не надо, — заявил Мейер. — Мне просто кажется, что наш псих готов убить любую женщину, женщину вообще, а не какую-то определенную даму по кличке Леди.
Карелла задумался.
— Если так, — произнес Хоуз, — у нас ничего нет. Жертвой может стать любая женщина в городе. С чего начать?
— Не знаю, — пожал плечами Мейер и отпил глоток кофе. — Не знаю.
— В армии, — вдруг медленно проговорил Карелла, словно что-то вспоминая, — нас всегда предупреждали…
Мейер повернулся к нему:
— Что?
— Бинокль, — сказал Карелла. — Там бинокль.
— Что такое?
— В парке, — пояснил Карелла. — Вот откуда солнечные зайчики. Вот что слепит мне глаза. Кто-то смотрит в бинокль.
— Ну и пусть, — отмахнулся Мейер. — Но если жертвой может стать любая женщина, у нас всего один шанс из пяти миллионов остановить…
— Кому понадобилось глазеть в бинокль на полицейский участок? — медленно спросил Хоуз.
Внезапно до всех дошло.
— Ему оттуда видна наша комната? — заинтересовался Хоуз.
— Наверное, — предположил Карелла.
Все невольно понизили голоса, словно невидимый соглядатай мог их подслушать.
— Продолжайте сидеть и разговаривать, — прошептал Хоуз. — А я выйду черным ходом.
— Я с тобой, — предложил Карелла.
— Не надо. Он может сбежать, если увидит, что из комнаты вышло много народу.
— Так, по-твоему… — начал было Мейер.
— Не знаю, — отрезал Хоуз и медленно встал.
— Ты можешь сэкономить нам кучу времени, — прошептал Карелла. — Удачи, Коттон!
Хоуз вошел в аллею, огибающую участок сзади; туда выходили окна камер предварительного заключения на первом этаже. Он захлопнул за собой тяжелую металлическую дверь и пошел по аллее. Почему так бьется сердце? Просто идиотизм какой-то!
«Спокойнее, — твердил он себе. — Нам нужно сохранять спокойствие, или наша птичка улетит и оставит нам некую Леди или Женщину Вообще, то есть всех женщин в городе — всех цветов и размеров. Так что успокойся. Насыпь соли птичке на хвост; если же ублюдок попытается бежать, избей его или пристрели, но спокойно, медленно и непринужденно, как в сериале „Невод“, словно ты никуда не спешишь и у тебя есть время поболтать с самым косноязычным свидетелем в Соединенных Штатах».
Хоуз обошел здание участка и вышел на улицу. На тротуаре было полно народу; все тяжело дышали, хватая ртами спертый воздух. Подростки играли в мяч прямо на мостовой, а немного поодаль копошилась стайка мальчишек. Они включили пожарный гидрант и обливались водой из шланга. Многие из них были в одежде. Хоуз невольно подметил, что на некоторых мальчишках синие полотняные штаны и полосатые футболки. Он свернул направо, оставив без внимания игроков на мостовой и ребятишек, включивших пожарный гидрант. Что прикажете делать полицейскому в самый жаркий день в году? Позволить ребятне транжирить запас воды, принадлежащий городу? А если пожар, а воды в кране не окажется? А может быть, надо закрутить кран и разогнать мальчишек? Пусть возвращаются в душные подворотни, пусть возвращаются к знойному, надоевшему безделью и сколачивают уличные банды, устраивают драки и прочие развлечения, возможно, куда более опасные, чем пожар.
Что прикажете делать хорошему полицейскому? Чью сторону занять? Сторону мадам, содержательницы борделя, или сторону добропорядочного гражданина, который пытается ее обмишурить?
Копам ни к чему забивать себе голову разной философией. Но Хоузу все равно было тревожно.
Он побежал.
Он бежал, обливаясь потом, словно кран с холодной водой. На аллеях и дорожках пустынно. Но где-то впереди, в парке, прячется человек с биноклем.
— Он еще там? — полюбопытствовал Мейер.
— Да, — отозвался Карелла.
— Господи, я прямо шевельнуться боюсь. Как по-твоему, он догадался, зачем вышел Хоуз?
— Вряд ли.
— Одно хорошо, — произнес Мейер.
— Что?
— От всех этих треволнений мой сандвич кажется вкуснее.
Человек в парке сидел на скале, скрестив ноги, и наблюдал за полицейскими. Теперь за столом осталось двое копов; они ели сандвичи и разговаривали. Рыжий здоровяк несколько минут назад встал и вразвалочку вышел из комнаты. Скорее всего, пошел налить себе воды или кофе. Интересно, у них в участке есть кофеварка? Может, им не разрешают включать электробытовые приборы? Как бы там ни было, из здания рыжий не выходил, так что он где-то внутри.
Может, рыжего вызвал капитан или лейтенант — словом, начальство? Наверное, все взбудоражены из-за его письма, и начальник требует от своих подчиненных действий. Нечего просиживать штаны за столом!
Между прочим, почему это они сидят и спокойно перекусывают? Он понимает, всем людям время от времени необходимо есть, даже копам, но неужели они не приняли его письмо всерьез? Неужели не понимают, что он собирается убить человека? Разве не их задача — предотвратить убийство? Что же это такое? Ведь он их предупредил! Он подсказал им, как его остановить! Так какого черта они торчат в участке, лопают сандвичи и болтают? Разве за это им платит город?
Он с отвращением опустил бинокль. Затем вытер пот, выступивший над верхней губой. Странное чувство! Проклиная жару, достал из заднего кармана брюк носовой платок.
— Пропали, — сообщил Карелла.
— Что? Что?!
— Солнечные зайчики пропали.
— Может, Хоуз уже там? — предположил Мейер.
— Нет, слишком рано. Может, тот парень уходит. Черт, почему мы не…
— Есть! Опять блики, Стив! Он еще там!
Карелла тяжело дышал. Руки его вцепились в столешницу. Он с трудом заставил себя поднять чашку с кофе и медленно пить.
Давай же, давай, Коттон! Шевелись!
Хоуз бежал по дорожкам парка, гадая, где может скрываться человек с биноклем. Редкие прохожие удивленно оглядывались ему вслед. Бегущий человек в любое время приковывает к себе внимание, но особенно странно видеть бегуна в такой жаркий день. Почти все замирали на месте и провожали Хоуза взглядами. Интересно, от кого он так припустился? Видимо, зеваки ожидали, что вот-вот из-за поворота вынырнет полицейский в форме с пистолетом наготове.
Возвышенность, решил Хоуз. Если тот тип в состоянии разглядеть второй этаж участка, он должен сидеть на возвышенности. Вершина холма, скала, словом, что-то высокое и расположенное близко от ограды — в той части, где парк граничит с жилыми кварталами.
Вооружен ли он?
Если он собирается сегодня вечером кого-то убить, то, возможно, уже сейчас прихватил с собой оружие. Хоуз инстинктивно похлопал себя по заднему карману брюк и ощутил успокоительную выпуклость своего тридцать восьмого. Может, вытащить пушку прямо сейчас? Нет. В парке гуляет много народу. Оружие может напугать прохожих. Кому-то может показаться, будто Хоуз не в ладах с законом; прохожий, возможно, решит проявить героизм, задержав беглого преступника. Нет, пушка пусть пока остается там, где она лежит.
Он углубился в заросли, ногами ощущая подъем. Он где-то высоко, думал Хоуз. Должен сидеть на возвышенности, иначе ничего не увидит. Тропинка круто пошла вверх; подстриженная травка и мягкая земля уступили место разбросанным там и сям каменным грядам. Может, этот тип сидит на скале? И туда ли он идет? Где эта птичка?
Хоуз вытащил револьвер.
От подъема у него сбилось дыхание. Пот ручьями тек под мышками и по спине. Мелкие камушки забились в туфли.
Он добрался до вершины скалы. Никого!
Отсюда ему был прекрасно виден участок.
А слева, на другой скале, он заметил человека, который сидел на корточках и смотрел в бинокль.
Сердце у Хоуза неожиданно подскочило к самому горлу.
— Что ты видишь? — полюбопытствовал Мейер.
— Ничего.
— Он все еще там?
— Солнце все еще отражается от линз.
— Куда же запропастился Хоуз?
— Парк большой, — снисходительно напомнил Карелла.
Сидящему на скале человеку с биноклем померещился какой-то шорох в кустах. Он медленно повернулся, опустил бинокль и, едва дыша, стал прислушиваться.
Он чувствовал, как у него мурашки ползут по спине. Внезапно он весь покрылся испариной. Он отер капельки пота с вздувшейся верхней губы.
Определенно где-то хрустнула сухая ветка.
Мужчина прислушался.
Может, ребенок?
Или парочка занимается любовью в уединенном уголке?
