Наследие (СИ) - Моен Джой

Элисон вежливо улыбнулась и нахмурилась, стараясь припомнить, могла ли она тоже видеть описанную шляпу. Воображение рисовало ее в мельчайших деталях, но память отказывалась выдавать обстоятельства – вполне возможно, что такие продаются в местном магазине одежды. Женщина огляделась в поисках дочери и нашла ее в отдалении в компании священника. Мелоди задумчиво слушала и изредка кивала, но, заметив взгляд матери, тут же отвернулась и что-то быстро заговорила, видимо завершая разговор. Легкий укол сожаления пронзил сердце женщины – стоять рядом с Густавом в уединении и взаимопонимании было так легко и естественно, что прощаться с этим чувством после появления Мелоди совсем не хотелось. Спешно пытаясь придумать предлог для новой встречи, Элисон выпалила «Не хотите зайти к нам поужинать?» в тот же момент, когда внимательный Густав, мучимый теми же чувствами, тихо произнес: «Не могли бы вы заехать в участок и еще раз взглянуть на меч?»

– Ваше предложение выглядит гораздо заманчивее, – с улыбкой произнес Густав.

– О, я приготовила туртьер с говядиной и готова даже полить его кленовым сиропом, чтобы уговорить вас отложить на время поездку в участок. Поверьте, сегодня я бесполезна, – ответила Элисон и бросила взгляд на Бондаров. – Честно говоря, я приготовила больше, чем мы с Мелоди могли бы съесть, подумала, что неправильно оставлять родственников голодными. Но видимо они скорее отведают могильную землю, чем пирог, приготовленный моими руками.

– Думаю, они многое упускают. Я с удовольствием помогу вам расправиться с ужином. Не знал, что вы готовите.

– Ой, не говорите как моя дочь, – засмеялась Элисон. – Платье от Валентино не способно убить в женщине женщину. Что случилось с мечом? Разве мы не все выяснили в прошлый раз?

– Понимаете, – протянул Густав с тяжелым вздохом и потер переносицу. – Местная полиция работает несколько... отлично от констеблей в провинции. Все это время меч находился вместе с телом Софии во власти патологоанатома, что само по себе абсурдно. Когда мне его вернули, я заметил маленькую эмблему – гравировку – на лезвии, в той части меча, что была скрыта от наших глаз.

– Невероятно, – удивленно подняла брови Элисон. – Вы рассмотрели что там?

– Она едва видна, скорее всего, стерлась от времени, и все же я хотел бы узнать ваше мнение.

– Потерять несколько дней, когда можно было действовать. Порой у меня складывается впечатление, что ваши коллеги заинтересованы в препятствии следствию, – скривилась женщина.

– Думаю, им просто недостает опыта.

Элисон кивнула, решив завершить разговор из-за подошедшей Мелоди. Девушка поздоровалась с суперинтендантом и фыркнула, разразившись жалобами на погоду. В черной сумочке от Calvin Klein приглушенно пискнул телефон, и женщина, извинившись, отошла в сторону.

На экране высветилось имя директора Бруклинского музея – Эдмунда Блэкмунда – заставив Элисон разочарованно вздохнуть. Небрежное отношение к работе оставило неприятные воспоминания, которые она старалась поскорее вычеркнуть из памяти, и теперь недоумевала зачем несостоявшийся работодатель бередит старые раны. Но стоило только Элисон открыть полученное сообщение, как ее тут же накрыли новые чувства – досада на саму себя и раскаяние. Бегло пробежав глазами вежливые приветствия, женщина впилась в информацию, которую не надеялась получить:

«Я выяснил, где могли изготовить подобную шкатулку. Такие делали только на заказ, и, если вы считаете, что она принадлежала вашей семье, то следует искать мастерские в ближайших городах. Согласно примерному возрасту шкатулки и манере изготовления, советую обратиться в «Старый дом» в Пинчер-Крик – сейчас это больше антикварный магазин, чем мастерская, но записи о старых заказах могли у них остаться».

Далее следовали извинения за возможную ошибку, но Элисон и без того понимала, что потребовала от него невозможное – определить мастера по фотографии изделия. Сама бы она ни за что за такое не взялась, спонтанная просьба была настолько абсурдной, что женщина даже о ней забыла. И сейчас корила себя за пренебрежение этим заботливым, достойным мужчиной. Что если в другом мире, в другой стране, в других обстоятельствам судьба уже давала ей шанс на счастливую жизнь?

Быстро набрав ответное сообщение, наполненное искренней благодарностью за помощь, Элисон убрала телефон обратно в сумку и вернулась к Густаву и Мелоди, застав обрывок разговора.

– Честно говоря, я мало о нем знаю, – пожал плечами мужчина. – Когда я приехал в город, он уже служил в приходе. Судя по тому, с каким уважением к нему относятся старожилы, можно подумать, что он старел вместе с ними.

– О ком это вы? – спросила Элисон, удивленно взглянув на дочь.

Девушка небрежно пожала плечами, но в глазах ее заблестели непокорные искорки, которые всегда появлялись в обществе матери.

– Я всего лишь спросила суперинтенданта про местного священника, Исайю, – ответила девушка, и улыбка ее стала шире, когда удивление на лице Элисон стало заметнее. – Но он здесь уже давно, а расчлененки раньше в Уотертоне не было.

– Ее и сейчас нет, – пробормотала Элисон, но, взяв себя в руки, воскликнула, – Господи Боже, какие глупости ты говоришь, Мелоди!

– Поговорим, когда окажется, что это он лазает по кустам под нашими окнами с наступлением темноты и рисует кровью на стенах, – продолжала веселиться Мелоди. – Кста-ати, может стоит узнать у Бондаров как София относилась к церкви?

– После твоих вопросов они сожгут нас как ведьм прямо на пороге нашего дома, – закатила глаза Элисон.

– Может стоить спросить Аарона? – сказал Густав и неловко закашлялся, когда на него уставились две явно забывшие о его присутствии женщины. – Он же Дейли – живет здесь с рождения и больше знает про приход. Не удивлюсь, если ходит в церковь каждое воскресенье.

– Как-нибудь в другой раз, – резко воскликнула Мелоди, но тут же добавила, – Он что-то говорил про евреев, вряд ли воскресные службы его конек.

Открывший было рот Густав не проронил ни слова, поймав взгляд Элисон, предостерегающий, что последнее слово в любом споре всегда остается за ее дочерью. Девушка перевела взгляд с суперинтенданта на мать и фыркнула, сложив руки на груди.

– Для полноты картины ты забыла закатить глаза.

Их разговор и без того бы прервался – позади Мелоди началось движение. Двое нанятых рабочих приготовились проводить Софию в последний путь, в глубокую яму, которая грозила заполниться водой, если в скором времени ее не зароют. Ронан Бондар, хранивший каменное выражение лица на протяжении всего утра, не выдержал и, всхлипнув, уткнулся сыну в грудь. Спина его мелко подрагивала от выплеснувшихся рыданий. Аарон, стоявший неподалеку, кивнул Мелоди и сделал шаг, намереваясь подойти, но девушка тут же отвела взгляд, притворяясь, что ничего не заметила, и вынуждая молодого констебля оставаться на месте. В замершей на кладбище тишине Элисон ощутила острую потребность быть рядом с дочерью, чувствовать тепло ее тела, ее дыхание, ее жизнь. Она тут же обняла Мелоди, взяла у нее зонт и прижала дочь, положа хрупкую голову себе на плечо.

Они простояли так без движения четверть часа, тянувшиеся как вечность. Тихий глухой стук возвестил, что новое пристанище Софии достигло дна ямы, и уже через минуту кладбище заполнилось мерным треском входящих в землю лопат. Тяжелые, черные, пропитанные влагой комья земли возвращались на место, забирая с собой то, что осталось от любимой дочери, сестры, племянницы, подруги. Элисон с тоской подумала, что уже летом земля затянет эту зияющую рану – вырастет молодая трава, обогреваемая солнцем. Природа проще относится к смерти, умеет обновляться, возрождаться и забывать, и только человек научился только одному – жить с раной, которая никогда не заживет.

Когда последняя горсть земли была возвращена на место, а рабочие сложили лопаты, Ронан вытер слезы и, не поднимая покрасневших глаз на присутствующих, взял сына за руку. Лукас, бледный и потерянный, поблагодарил священника и повел отца к церкви, рядом с которой они оставили машину. Прежняя Элисон была бы наполнена негодованием на такое пренебрежение, но сегодняшняя - испытывала только грусть и понимание.