Эллери Куин - Девять месяцев до убийства
— А кто остальные три?
— Какое это имеет значение, если мы все равно не можем схватить его с поличным.
Постепенно сказалось то колоссальное напряжение, которое ему пришлось испытать. Холмс откинулся на спинку кресла и стал смотреть в потолок, с трудом удерживая тяжелые веки. Однако рассудок его еще далеко не исчерпал своих возможностей.
— Если он такой, как вы говорите, что за смысл ему убивать несчастных уличных девчонок?
— Все обстоит далеко не так просто, Ватсон. В этот лабиринт ведут сразу несколько нитей, и они переплелись так, что не разделишь.
— Ох, не нравится мне этот сумасшедший в приюте, — пробормотал я.
Холмс улыбнулся, но довольно невесело.
— Боюсь, милый мой Ватсон, что вы тянете не за ту ниточку.
— Не могу поверить, что Майкл Осборн не имеет к этому никакого отношения!
— Он наверняка имеет к этому отношение. Но…
Холмс не продолжил, поскольку внизу у входа зазвонил колокольчик. Через некоторое время миссис Хадсон кого-то впустила.
— Я ждал одного посетителя, — сказал Холмс. — Он пунктуален. Пожалуйста, останьтесь, Ватсон. И дайте мне, пожалуйста, мою куртку. А то он, чего доброго, примет меня за уличного забулдыгу, который пришел к вам лечиться.
Он едва успел накинуть домашнюю куртку и раскурить трубку, как миссис Хадсон ввела в нашу гостиную высокого симпатичного блондина. Я решил, что ему около тридцати пяти. Он, без сомнения, был человеком воспитанным: если не считать единственного недоуменного взгляда, он и виду не подал, что заметил, в каком состоянии Холмс.
— А, — сказал Холмс. — Мистер Тимоти Уэнтуорт, я предполагаю. Рады вас приветствовать, сэр. Садитесь вот сюда, в кресло, поближе к огоньку. Воздух сегодня утром холодный и сырой. Это — мой друг и коллега, доктор Ватсон.
Мистер Тимоти Уэнтуорт поклонился и сел в предложенное ему кресло.
— Вы — известный человек, сэр, — сказал он. — И доктор Ватсон — тоже. Это честь для меня—.составить знакомство с вами. Но у меня очень напряженная жизнь в Париже, очень много деловых встреч, я с трудом смог высвободиться — только потому, что мне небезразлична судьба моего друга Майкла Осборна. Для меня так и осталось загадкой его исчезновение из Парижа — совершенно внезапно, без всякого предупреждения. Он никого не поставил в известность. Но если я смогу сделать для него хоть что-нибудь, хоть чем-то помочь Майклу, это оправдает все неудобства, доставленные мне необходимостью пересекать пролив.
— Редкая ныне верность дружбе, — сказал Холмс. — Вероятно, у нас есть небезынтересные новости друг для друга, мистер Уэнтуорт. Если вы изъявите готовность сообщить нам то, что знаете о жизни Майкла в Париже, я расскажу вам конец всей этой истории.
— Согласен. Я познакомился с Майклом примерно два года назад, когда мы оба записались в Сорбонну. Я думаю, он нравился мне именно потому, что мы были такими разными. Сам я довольно сдержанный человек, мои друзья считают меня даже робким. У Майкла, наоборот, был кипучий темперамент — иногда он действовал безоглядно, а порой — даже жестоко, если полагал, что с ним обошлись несправедливо. На какую бы тему ни заходил разговор, он стремился непременно высказать свое мнение. И все же мы очень хорошо подходили друг к другу, ведь каждый из нас позволял другому иметь его слабости. Я просто благодарю Бога, что у меня был он.
— И, разумеется, — а в этом у меня нет никаких сомнений— он тоже должен был благодарить Бога за то, что у него были вы, — сказал Холмс. — Ну, а теперь расскажите мне, пожалуйста, что вы знаете о его приватной жизни.
— У нас не было никаких тайн друг от друга. Я скоро узнал, что он — второй сын в семье британских аристократов.
— Его сильно удручало, что он как второй сын не унаследует никакого титула?
Лоб мистера Тимоти Уэнтуорта прорезали морщины, когда он раздумывал, как ответить на этот вопрос.
— Наверно, можно сказать — «да». Но, с другой стороны, можно сказать и «нет». У Майкла была склонность к весьма разнузданной, если можно так выразиться, жизни. Его происхождение и воспитание не позволяли вести такую жизнь, и в результате у него возникло чувство вины. Ему нужен был клапан, чтобы выпустить это чувство вины наружу, и его положение второго сына как бы дало ему повод для недовольства, а это, в свою очередь, превратилось в оправдание его поведения.
Наш молодой гость запнулся.
— Кажется, я нс слишком-то хорошо объясняю.
— Напротив! — заверил его Холмс. — Вы излагаете все на удивление ясно. Позвольте высказать предположение, что Майкл не питал никакой злобы ни к своему отцу, ни к своему-брату.
— Я уверен, что нет. Но, в свою очередь, не могу попять, почему герцог Шайрский испытывал к нему прямо противоположные чувства. Я представляю себе герцога человеком гордым, даже высокомерным— человеком, для которого честь семьи — превыше всего.
— Вы ничуть не ошибаетесь. Но продолжайте, пожалуйста, ваше повествование.
— М-да. Ну, а потом началась история с Майклом и этой женщиной.
Ошибиться было невозможно — в голосе Тимоти звучала явная неприязнь, даже отвращение.
— Майкл познакомился с ней в какой-то крысиной норе на площади Пигаль. Мне рассказал на следующий же день. Я счел это просто мимолетным увлечением и НС придал особого значения. Но скоро понял, что Майкл с каждым днем становится все дальше и дальше от меня. Тогда мне'казалось, что происходит это постепенно. Но теперь, оглядываясь назад, понимаю, что все случилось просто стремительно. Минуло совсем немного времени с того дня, как он в первый раз сказал мне о ней и до того, как он пришел собирать вещи на нашу квартиру и сообщил, что женится на этой женщине.
Я позволил себе заметить:
— Вы, наверное, были шокированы, сэр.
— Шокирован — не то слово. Ошеломлен, потрясен, лишился дара речи. Когда нашел, наконец, слова, чтобы образумить его, он только огрызнулся на меня — дескать, надо заботиться о своих собственных делах, и ушел.
В голубых глазах молодого человека, глядевших прямо и открыто, появилось выражение глубокой печали.
— Так и кончилась наша дружба.
— Вы больше не виделись? — негромко спросил Холмс.
— Я пытался встретиться с ним, и мне удавалось ненадолго увидеть его дважды. Разумеется, молву не остановишь— и вскоре Майклу указали на дверь в Сорбонне. Когда я услыхал об этом, решил пойти к нему. Как оказалось, жил он в каком-то неописуемом хлеву на левом берегу Сены. Он был один, когда я посетил его, но полагаю, что жена его жила там же, вместе с ним. Я застал его полупьяным и враждебно настроенным — совсем другой человек, ничуть не похожий на того, которого я знал раньше. Вызвать его на разговор мне не удалось. Я просто положил сколько-то денег на стол и удалился. Четырнадцать дней спустя я встретил его на улице, неподалеку от Сорбонны. Он был в таком состоянии, что у меня просто слов нет, чтобы описать его. Он напоминал какой-то призрак, над которым довлеет проклятие. Совершенно отсутствующий взгляд. Я попытался было заговорить с ним, но он только обругал меня и ушел.
— Если я верно понял вас, вы, стало быть, так ни разу и не видели его жену?
— Нет, но слухов о ней ходило предостаточно. Поговаривали, что у этой женщины есть сообщник, с которым она жила до заключения брака и не прерывала связи даже в замужестве. Правда, больше я об этом ничего не знаю.
Он смолк. Казалось, вся трагическая судьба его друга еще раз проходит перед его внутренним взором. Потом сказал решительно:
— Думаю, что в этой несчастной истории с браком Майкл просто стал игрушкой в чьих-то руках, и все, содеянное им, вовсе не имело целью опозорить дом своих благородных предков.
— Полагаю, что в этом отношении могу всецело согласиться с вами, — сказал Холмс. — Недавно я оказался обладателем ящичка с хирургическими инструментами, принадлежавшими Майклу. Когда я обследовал футляр, выяснилось, что Майкл Осборн тщательно скрыл родовой герб, украшавший его, с помощью куска бархата.
Тимоти Уэнтуорт был поражен до глубины души.
— Ему что, пришлось даже расстаться с инструментами?
— Из чего я умозаключаю, — продолжал Холмс, — что попытка скрыть герб свидетельствует не только о стыде, который он испытывал, но и о стремлении уберечь доброе имя рода, которое он якобы намеревался втоптать в грязь.
— Просто непростительно, как его отец не желает этого видеть. Но теперь, сэр, когда я рассказал все, что знаю, я с нетерпением жду, что поведаете мне вы.
Нельзя было не заметить, что Холмс тянет с ответом. Он поднялся с кресла и стал расхаживать по комнате. Наконец, остановился и сказал:
— Вы больше ничем не сможете помочь Майклу, сэр.
И Уэнтуорт тоже, казалось, с трудом удерживается, чтобы не вскочить.
— Но ведь мы же уговорились!
— Через какое-то время после вашей последней встречи с Майклом случилось несчастье. К настоящему времени он совершенно лишился рассудка, мистер Уэнтуорт. Он ничего не может вспомнить из своего прошлого и, вероятно, память уже никогда не вернется к нему. Однако он — в заботливых руках. Повторю — вы ничего не сможете для него сделать, и если я вам решительно не советую видеться с ним, то лишь потому, что хочу избавить от дальнейших душевных мук.
