Антон Французов - Нешкольный дневник
Но это будет еще не скоро, а тогда, на ночной дороге, я чисто машинально произнес:
— Может, того… ментов вызвать?
Витька посмотрел на меня с презрительным недоумением:
— Да ты че, Рома, окончательно съехал, что ли? Каких ментов? Ворон ворону глаз не выклюет, а вот тебе кучу неприятностей можно огрести. Такая милая статейка в УК есть: за сводничество называется. До пяти лет. Конечно, менты по ней мало кого заластать могут, разве что распоследнего лоха и чмо, не на свою поляну влезшего, но тут дело касается этого жирного майора, наверно, не последнего члаэ-эка среди гаишников… коли уж он по городу с бандюганами рассекает и блядовозки «принимает», да еще так нагло, знаешь ли!..
С этими словами Витька-водила тоскливо оглянулся на КПП.
— Вот ведь обнаглели, суки… — выговорил он. — Менты с братками на пару проституток гоняют… ну нарочно не придумаешь! И ведь как будто мало блядовозок, что ли… именно нас, именно нас, а!
— Может, у Мефодия к тебе какие-нибудь особенные претензии, или он именно нашу контору хотел «приемом» опустить?
— Да че сейчас базарить… метелить языком в порожняк? Мы тут друг другу мозги будем трахать, а они там как раз трахают девчонок… на три жирные туши, а то еще и постового припрягут.
Мимо на высокой скорости пролетел большегруз, наша машина чуть качнулась от упругого толчка воздушной струи, и Витя уже злобно проговорил:
— Ух ты, номера-то у него казахстанские! Может, наркоту повез, а этим уродам и дела никакого нет! "Мри жирные! Этот постовой, вместо того чтобы остановить да обшмонать этого дальнобойщика, слюну там на наших телок пускает… может, очереди своей ждет…
Витя продолжал ныть в том лее духе, но его фраза о том, что постовой никого не останавливает, внезапно породила у меня смутную, еще окончательно не вызревшую, но все-таки идею, как нам попробовать вылезти из этого тотального попадоса. Конечно, свалить легче всего, и многие сутеры, поскулив на луну, так бы и сделали — убрались восвояси, поскреблись бы в дверь конторы и стали жаловаться на невезуху и на клятых приемщиков, мать их растудыть. А мне — мне представилось презрительное лицо Олеси, плохо скрываемая гримаса боли и бессильной ярости, и слова: «Ну че от этого сосунка Ромы ожидать можно? Он от материной титьки только вот-вот оторвался, а еще за чужими титьками присматривать взялся да еще сдавать их напрокат». Такая фраза — или наподобие, роли не играет.
Я вынул из бардачка коньяк, рывком опрокинул в рот граммов пятьдесят, выдохнул. Глянул на бунтующего и бинтующегося Витю, все более становящегося похожим на раненого Щорса, и сказал:
— Погоди, я сейчас посмотрю… — На этом фразу я посчитал завершенной, выскочил из машины и по обочине направился к КПП.
Постовой гаишник стоял с задумчивым видом и скреб свою непокрытую голову. Кепку он держал в руке, в той же, где была и полосатая палочка. Мудро-раздумчивый вид гаишника почему-то напомнил мне ученого по имени Ньютон из школьного курса физики, которому на голову упало то ли яблоко, то ли еще какой фрукт. Гаишник огляделся по сторонам, потом тоскливо обернулся на КПП, откуда сочились разлохмаченные, нестройные звуки оргии, и вздохнул. Верно, суровое начальство в лице пьяного майора Денисова приказало ему нести постовую службу и фильтровать поток транпорта. Правда, постовой не очень-то усердствовал, и неплохим доказательством тому служил пролетевший мимо нас минуты две тому назад грузовик, попавший в городскую черту безо всяких препонов. Быть может, виной подобной невнимательности была фляга, которую постовой время от времени вытаскивал из-под куртки и основательно к ней прикладывался. Козырек кепки мешал этому процессу, наверно, потому мент ее и снял.
Стараясь держаться в непроглядной тьме, густо и жирно налипшей на ограду автостоянки, я стал приближаться к нему. Мент хватил большой глоток из фляги, наверно, пойло пошло не в то горло, поэтому он закашлялся и согнулся едва ли не вдвое. Мимо него одна за другой пролетели еще две машины. Из одной на всю окрестность орала музыка. Наверно, эта ночь вообще располагала к веселью — не только Костю-Мефодия с Кирюхой и сержантом Денисовым.
— Держи ее за жопу! — глухо донеслось из КПП, и я, возникнув за спиной подвыпившего постового, выхватил у него из руки жезл и со всего маху треснул по непокрытой автоинспекторской головушке. Тот медленно повернулся ко мне с обомлевшим лицом и тут же получил еще два раза. Он упал на асфальт, я подхватил его под руки и оттащил к ограде: здесь было неосвещенное место. Постовой рыхло дергал ногами, а потом даже выдавил:
— Да… ты… падла… ды…ты...
— Падла, — договорил я. — Фраза «да ты, падла», если читать по первым буквам, читается как ДТП. Вот считай, что это с тобой и произошло. — И я еще раз благословил его, на этот раз уже кулаком. Постовой вырубился. Я нахлобучил себе на голову его форменную кепочку, накинул куртку с сержантскими погонами. Со всем этим, плюс полосатый жезл, я был совершенным автоинспектором. Теперь можно было приступать и к осуществлению задуманного. В КПП ломиться в одиночку, разумеется, было бы совершенно бессмысленно, потому что я один, а их там как минимум трое здоровенных мужиков. Постового мне удалось вырубить только благодаря эффекту неожиданности, а так, думаю, мне вряд ли бы с ним справиться: здоровый парень.
Моя наглая выходка имела место быть прямо под окнами КПП. Если бы меня засекли, то, наверно, пьяный Мефодий пристрелил бы меня на месте. Но тогда я об этом не задумывался.
Глянул на дорогу. И позже оказалось, что это было наиболее удачным из всего сделанного за эту ночь. Потому что я увидел «скорую». Я еще не знал, как мне повезло. Я скорее машинально, чем сознательно поднял полосатую палочку, и «скорая» остановилась. На переднем сиденье были водитель и симпатичная докторша. Она выглянула из окна и сказала:
— Мы везем больного, товарищ милиционер. Не задерживайте нас, пожалуйста.
— Куда едете? — чтобы хоть что-то сказать, брякнул я. Неловкость положения почему-то сразу сковала меня — и это после отчаянной дерзости с избиением мента его же собственной полосатой палкой!
— Мы неотложка, — сказала докторша. — Едем в клинику, буйного больного везем. У него белая горячка, нас вызвали, ребята его скрутили, вот и везем.
Из КПП донесся вопль: «Она меня за хер укусила, сука-а!! А-ат, шалава!!» Но хорошенькая докторша этого, кажется, не услышала. Надеюсь. От нее от самой пахло спиртом. Не очень, конечно, но чувствовалось, что приняла. Позже оказалось, что после усмирения белогорячечника и прикручивания его «ласточкой» к носилкам дружная бригада неотложки немедленно факт задержания спрыснула. Докторше налили мензурочку разведенного, ну и санитары по чуть-чуть… по триста граммов спирта, и полный порядок. Мужчины, как и полагается истинным санитарам неотложки, пили неразведенный. Закусывали огурчиками, конфискованными у задержанного буяна по месту жительства.
…Задняя дверь машины открылась. Из кузова выглянула толстенная морда в белом колпаке и желтом почему-то халате и поинтересовалась, какого хрена остановились и не выпьет ли пан гаишник с ними. Потом санитар вывалился из машины. Он оказался настолько огромен, что я себе клопом показался. За ним показался его собрат и коллега, не меньших размеров. Этот санитар сам был похож на клинического больного, но не буйного, а мирно улыбающегося, меланхоличного шизофреника. И тогда я понял, как мне повезло.
— Ребята, тут помочь надо, — сказал я, стараясь говорить максимально трагическим тоном, — как раз по вашему профилю. У моего начальника белая горячка. Он там, в КПП. Буянит, оргию учинил, проституток вызвал. На посту! Да вон, слыши… слышите?
Из КПП донесся какой-то грохот, а потом пьяный вопль майора Денисыча: «Мефодий, она ж тово… во подмахнула, cyкa, я чуть влет не пошел!..»
— Тяжкий случай, — задумчиво сказал санитар. — Ну что ж, товарищ автоинспектор, пошли. Будем брать.
— Вы не дослушали. С ним еще двое буйных, — быстро заговорил я. — Одного зовут Кирилл, другого Мефодий. То есть они так друг друга… а на самом деле…
И тут до меня — в очередной раз с опозданием! — дошло, что я, собственно, сказал.
Кирилл и Мефодий! Нарочно не придумаешь! Обстоятельства подогнались друг под друга, как хороший столярный шип в паз входит!
Санитары переглянулись, молоденькая врачиха вышла из машины:
— Кирилл и Мефодий? Тяжелый случай. Это, голубчик, не белая горячка, это, я вам доложу, самая настоящая паранойя. У нас в палате был один больной, так он вообще выдавал себя за Хрюшу и Степашку и на этом основании требовал себе двойной больничный паек.
— Вот именно, вот именно, — закивал я. — Только вы осторожнее. Я, наверно, с вами пойду. Они очень, очень буйные, так что…
— Ничего, — перебил меня один из санитаров, — на прошлой неделе мы одного такого буйного упаковывали, так он зубами перекусил металлический браслет от часов. Зубы, конечно, попортил, но — перекусил же! И то мы его задержали. А тут — литераторы какие-то… Кирилл и Мефодий. Это же просто, как., алфавит, — в порядке похвальбы добавил он и, плеснув из бутылочки себе и напарнику, густо занюхал рукавом: — Ну, начальник, пошли!
