Вильям Каунитц - Месть Клеопатры
Наклонившись к ним, толстогубый бармен спросил:
— Ну и что вам подать, дамочки?
— Шампанского, — как можно громче и решительней рявкнул тот из коротышек, который был чуть повыше другого.
— Бокальчик или бутылочку, дорогуша? — попытался уточнить бармен.
— Бутылку, так твою мать, — прошипел второй, бросив на стойку две сотенные.
— Как тебе будет угодно, сосалочка. — Бармен отвернулся от них, полез в маленький холодильник под стойкой. При этом он изгибал шею и вилял задом. — Только смотрите, ребята, не заводитесь. За задницу меня хватать еще рано.
Посетители, находящиеся поблизости от наркодельцов, разразились хохотом.
Пошарив в холодильнике, бармен извлек оттуда бутылку шампанского и, показав ее новым клиентам, объявил:
— Самое сухое, как раз для таких, как вы.
После чего раскупорил бутылку.
А новички то и дело поглядывали на того, за кем и пришли сюда следить.
— А вот и оно, — нараспев протянул бармен, когда из раскупоренной бутылки забила пенистая струя.
— Налей в бокалы и оставь нам бутылку, — распорядился тот коротышка, что был повыше ростом.
Они осушили бокалы и тут же наполнили их вновь, опять выпили и опять налили, выпили до дна и тут же налили себе еще.
Тонга забралась на самый конец ветки, чтобы как можно лучше слышать говоруна с непривычным акцентом. Сейчас она сидела прямо над головой француза.
Бесподбородочный заказал себе еще порцию.
— Пойдем потанцуем, — сказал своему дружку Скотт.
Детективы слезли с высоких табуретов у стойки и, взявшись за руки, отправились на танцплощадку. Когда они проходили мимо столиков, Джонстон обернулся и поискал глазами тех, кто их подстраховывал. Он обнаружил их пьющими коктейль за одним из столиков.
Взгляды детективов встретились, они узнали друг друга, Джонстон даже позволил себе легонько кивнуть. Двое детективов-подстраховщиков поднялись из-за столика и направились к стойке, у которой продолжали сидеть двое наркодельцов. Детективы подождали, пока те допьют шампанское, а потом, одновременно положив им обоим руки на бедра, воскликнули хором:
— Пошли потанцуем!
Наркодельцы от неожиданности поперхнулись вином и закашлялись, забрызгав всю стойку слюной.
— Солнышко, с тобой все в порядке? — спросил один из детективов у того коротышки, который был повыше другого, погладив его по заднице.
— Оставь меня в покое!
Коротышка отшвырнул назойливую руку незнакомца и, продолжая кашлять, бросился прочь от стойки. Тоже продолжая кашлять, за ним последовал его приятель.
— А что я такое сказал? — изумленно проорал им вслед детектив.
И как раз в это мгновение Тонга решила, что иностранный акцент ей не нравится, и помочилась на голову говорливого француза.
Завернувшись в простыню, Юдит Стерн лежала на круглой кровати, наблюдая, как Карлсен, стоя перед зеркалом, любуется собственным отражением. На нем были боксерские трусы с монограммой на правой штанине.
— Этот проклятый мексиканец нассал мне на ногу. Надо было дать ему по его мерзкой физиономии.
Карлсен пригладил растрепавшиеся волосы.
— Все они — животные, дорогой мой. Не надо опускаться до их уровня.
Поглядев на нее в зеркале, Карлсен поинтересовался:
— Тебе было хорошо?
— И ты еще спрашиваешь! Я могла бы выдать тебе патент на те открытия, которые ты совершаешь языком.
Она поманила его к себе. Заулыбавшись, он подошел к ней, присел на кровать.
— Я люблю тебя, Юдит.
— И я тебя. — Она прижала его голову к груди. — Ты заставляешь меня чувствовать себя женщиной.
Он пощекотал зубами ее соски.
— Это нечестно. Тебе надо успеть на одиннадцатичасовой самолет, так что, пожалуйста, не заводи меня.
— По возвращении я рассчитываю найти тебя здесь же и в том же виде.
— Можешь мне поверить! И на полном взводе тоже.
— Вот и отлично.
Он встал, снял со спинки стула брюки, сунул ногу в штанину. Юдит села, закрыла простыней грудь, прижала руки к бокам.
— Джон, веди себя осторожно в Роадтауне. Этот город нашпигован разведчиками со всех концов света.
— Я, Юдит, свое дело знаю. Если этот Пензер или этот банк связаны с ЦРУ или с Ведомством генерального прокурора, я это сразу же пойму. — Глаза адвоката на мгновение померкли. — Гектор убьет нас обоих, если что-нибудь пронюхает об этой квартирке.
— Да уж. Он подозревает всех и каждого. Вот почему особенно важно, чтобы ты по возвращении доложил обо всем мне, и только мне. Никому другому ничего не рассказывай, не пользуйся телефоном и не шли факсов. — Она опустила глаза и увидела ложбинку у себя между ног под натянутой простыней. — Как ты думаешь, Джон, мы с тобою сможем когда-нибудь начать жить по-человечески?
Завязывая галстук, он обернулся и посмотрел на нее:
— На это нам понадобятся деньги, Юдит. Уйма денег. У меня трое детей, и всех надо отдать в колледж. Да и Банни не пойдет на развод без хорошенького отступного. По закону ей принадлежит половина всего, чем я владею. Я уйду от нее практически в одной сорочке.
— Ну а что насчет денег Гектора?
— На это нельзя рассчитывать. Поступления от него могут прекратиться в любую минуту.
Она отвела взгляд в сторону и негромко произнесла:
— Мы могли бы взять одну из их «касс».
У Карлсена отвалилась челюсть.
— Ты сошла с ума? Они найдут нас где угодно и спустят с нас шкуру, в буквальном смысле слова, спустят шкуру, сдерут кожу заживо. Они изрубят нас на куски.
Юдит поплотнее закуталась в простыню.
— А если нам удастся взять «кассу» так, что они об этом даже не узнают? Ты только подумай, дорогой мой, тридцать, а то и сорок миллионов долларов наличными, с никем не зафиксированными номерами купюр, лежат в какой-нибудь занюханной «кассе» и просятся нам в руки!
Он покачал головой, заговорил вдруг сердитым голосом:
— А ты хоть представляешь себе, как выглядит такая куча денег? И сколько она весит? И каких трудов стоит увезти ее из «кассы», не говоря уже о том, что получить доступ к ним будет далеко не просто. О том, где хранятся «кассы», известно только Гектору и двоим-троим его приближенным. И стерегут эти «кассы», понятно, денно и нощно.
— Но нам не надо будет похищать эти деньги, мой дорогой! Мы сможем их просто тратить!
— Ты шутишь?
Он прошел через всю комнату, на лице у него было выражение глубокой тревоги. Он смахнул волосинку со лба.
— Твоей матери нет в живых. Твой отец в приюте для престарелых. Ты терпеть не может своих братьев, в частности и за то, что они упрятали его туда. Я же люблю своих детей, я даже Банни люблю, и я не собираюсь совершать ничего такого, что способно повлечь за собой их неминуемую гибель. И мою собственную тоже.
Юдит чмокнула его в губы.
— Поторапливайся, мой дорогой. Ты опоздаешь на самолет.
Глава 14
Белая кроличья пелерина была надела на плечи статуи Мадонны в человеческий рост, стоящей около сцены в «Энвиромане». К двум часам ночи — пошло уже воскресенье — оглушительная музыка начала затихать, пестрые вращающиеся огни померкли, и обессиленные танцоры обступили затемненную сцену, скандируя: «Алехандро! Алехандро!»
Чи-Чи Моралес отставил в сторону бокал с шампанским.
Луч прожектора упал из тьмы на сцену. Публика восторженно приветствовала Алехандро, который появился во вновь возникшем световом кругу. На нем были выцветшие джинсы, черная рубашка с распахнутым воротом, в руках — его всегдашняя роза, которую он подносил к губам. Он стоял неподвижно, стоял, опустив голову, стоял, безмолвно и безучастно принимая овацию. Женщины теснились вокруг сцены, простирали руки, пытаясь до него дотронуться.
Он поднес розу к губам, перецеловал на прощанье все ее лепестки и, пройдя к рампе, опустился на одно колено, оставаясь при этом недосягаемым для протянутых к нему рук, и бросил розу женщине, без устали клявшейся в любви к нему. Женщина на лету поймала розу и, протиснувшись к сцене, вскарабкалась на нее. Она обняла Алехандро и принялась осыпать его страстными поцелуями. Публика восторженно приветствовала это зрелище.
Алехандро попытался выскользнуть из ее объятий, но не тут-то было, даже когда на помощь ему пришел музыкант, играющий на маримбе. В конце концов двое вышибал поднялись на сцену и весьма бесцеремонно увели женщину с цветком прочь.
Алехандро вернулся на середину сцены, посылая поклонникам и поклонницам воздушные поцелуи. Широко раскинув руки и покачивая бедрами, он запел самбу, огненная мелодия которой сама понесла его по сцене. Очарованные изящными телодвижениями поклонники принялись отбивать ритм ладонями и сами пустились в головокружительную пляску.
Через девяносто минут, взмокнув от пота, Алехандро запел свой ключевой хит «Квиреме мачо» — «Люби меня сильнее» — и, как всегда при исполнении этой песни, с потерянным видом уставился во тьму, словно надеясь увидеть там лицо той, которой не суждено было появиться здесь никогда.
