Владимир Гриньков - Король и Злой Горбун
– Он хочет то, что бывает только в кино, перенести в жизнь, – сказала Светлана.
– И я с удовольствием ему в этом помогу.
– Есть задумки?
– Про одну ты знаешь – Гончаров встретится со своим другом детства, и будет он при этом жутко засекреченным товарищем. И еще одна задумка есть, мне ее сам Гончаров и подсказал.
Я поведал Светлане историю про Олю Лушпайкину.
– Я все-таки была права. Мы нужны ему только для того, чтобы пустить пыль в глаза.
– Иногда бывает чертовски приятно материализовать чьи-то желания. Особенно если при этом получится хороший сюжет для нашей программы.
– Но если мы это покажем по телевизору, гончаровская сказка перестанет быть сказкой, – вспомнила Светлана.
– Он знает, на что идет. У нас с ним джентльменское соглашение: мы обеспечиваем ему сказку, а за это имеем право распорядиться отснятым материалом по своему усмотрению.
Мы подъехали к дому Светланы. Она взялась за ручку дверцы, но не спешила ее открыть.
– Ты все еще в ссоре с ним? – спросил я.
Она поссорилась со своим другом Димой, и, кажется, серьезно.
– Это не ссора, – сказала Светлана. – Разрыв.
– Может, все еще образуется?
– Ты хочешь знать правду?
– Я не собираюсь вмешиваться…
Она не дала мне договорить:
– Ничто уже не образуется, Женя.
Дима работал с нами. После ссоры со Светланой он ушел и даже не звонил. Наша программа и Светлана были в его сознании неразрывно связаны.
– Сегодня грустный вечер, – заключила Светлана.
Еще бы! Скандально прошедший «Телетриумф» и после всего – возвращение в дом, где тебя никто не ждет. Так это выглядело для Светланы.
– Хочешь, я поднимусь к тебе? – предложил я.
Светлана слабо улыбнулась в ответ.
– Ты хочешь меня утешить?
– Ты неправильно поняла…
И опять она не дала мне договорить:
– Знаешь, почему люди, расставшись, очень редко сходятся вновь? Потому что с каждым новым днем раздельно прожитой жизни они обрастают ракушками событий и у каждого эти ракушки свои. Свои впечатления, свои воспоминания – не общие, а у каждого принадлежащие только ему одному. И спустя какое-то время через этот панцирь уже не пробиться.
Когда-то мы с ней были счастливы вдвоем. Целую тысячу лет назад. Или даже больше. Целую вечность.
– Пока! – сказала мне Светлана.
– До завтра!
Она открыла дверцу.
– Что там с нашим самолетом?
– Все готово, – ответил я. – Можно снимать.
– На следующей неделе?
– Наверное.
18
Наутро, едва поздоровавшись, Гончаров сказал мне:
– Я хочу поговорить с вами!
В его голосе была решительность, словно он давно готовился к этому моменту.
– Надо соглашаться, Женя!
– С кем?
– С Боголюбовым этим.
Я даже опешил. У Гончарова были красные, как от бессонницы, глаза. Может, он и вправду не спал ночь, думал?
– Я всю ночь не спал, – тотчас же подтвердил мою догадку Гончаров. – И решил – надо соглашаться.
Он говорил таким тоном, будто сами мы – и Светлана, и Демин, и я – уже давно были согласны и за одним только Гончаровым была задержка. Но теперь он принял решение, и все вопросы отпали сами собой.
– И почему же мы… э-э-э… в общем, должны соглашаться? – не очень уверенно уточнил я, стараясь неосторожным словом не обидеть болеющего за общее дело Гончарова.
– Женя! – с чувством сказал Гончаров. – Я прожил немало! И знаю, что в жизни никогда не бывает так, чтоб только вперед. Иногда и отступать приходится. Сожрет ведь он нас.
– Кто?
– Боголюбов. Я его видел, издали, – жестокий мужик. Так что с ним надо хитростью.
– Я подумаю, – пообещал я.
– Обидно вы размышляете, Женя! – вспыхнул Гончаров. – Как будто я недоумок какой!
– Вы меня неправильно поняли.
– Правильно я вас понял! Отмахиваетесь от меня, как от неразумного ребенка, а я же за общее дело болею!
Вошел Демин, хмуро буркнул приветствие. До сих пор, наверное, переживал из-за вчерашнего.
– Он подмять вас хочет, – гнул свое Гончаров. – А вы не упирайтесь, сделайте вид, что поддались, а сами в это время по-своему живите.
Не успевший к началу разговора Демин прислушивался к гончаровским словам и явно ничего не понимал.
– А упираться – глупо. Он же разозлится и будет с большей силой нас давить. Кто мы и кто он? Большая разница. Сами же накануне сказали – он уже всех подмял.
Это был беспредметный разговор, совершенно никчемный.
– Как вам видится примирение? – нахмурился я. – Я приползаю к Боголюбову на коленях, держа в зубах акции нашей компании…
– Ну зачем так нехорошо все представлять? – пожал плечами Гончаров. – Я уже все продумал, для вас вовсе никаких неприятностей не предвидится. Я пойду к Боголюбову сам.
– А вы, простите, кто? – неожиданно зло поинтересовался Демин.
Вопрос явно поставил Гончарова в тупик.
– Я же от вашего имени, – пояснил он. – Потому как мы вместе.
– Вместе – это я, Женька и Светлана, – все так же зло сказал Демин. – А вы-то тут при чем?
Его всегдашнее раздражение Гончаровым, долго сдерживаемое, наконец прорвалось.
– Илья, прекрати, – попросил я.
– Какого черта! – возмутился Демин. – Что он о себе вообразил? Кто он такой? Что он вообще делает в нашем офисе?
Илья не мог забыть вчерашнего унижения, и потому сама мысль пойти на поклон к Боголюбову казалась ему кощунственной.
Лицо Гончарова побагровело, и он сейчас выглядел оскорбленным до глубины души ребенком.
– Хорошо, – пробормотал он, и я увидел, что у него задрожали губы. – Пусть так. Пусть я уйду. Пусть без вас. Пусть сам.
Казалось, что еще секунда, и он расплачется.
– Сергей Андреевич! Не воспринимайте это так!
Мне почему-то было чертовски неловко перед ним.
Как будто выпад Ильи был направлен против близкого мне человека.
– Это он сгоряча, вы должны понять. Вчера у нас был не самый лучший день, вы же знаете, и нервы у всех…
– Да к черту нервы! – воскликнул Демин. – На нас плюнули и растерли! Ты это понимаешь?
– Понимаю.
– Он понимает! Да я этих гадов…
– Только давай без истерик.
– Я их душить готов! Это же настоящая мафия, Женька!
– Все телевидение – мафия.
– Но как же так?! Они в наглую, на глазах у всех, расправляются с нами… А кто они такие? Кто этот конкурс устроил?
– Есть вроде какая-то фирма. Специально под «Телетриумф» созданная.
– Так она под Боголюбовым, эта фирма! Ты понял?
– Лично для меня это не открытие, если даже это так, – признался я. – И на эстраде точно так же, почему на телевидении должно быть иначе? Тот, кто концентрирует в своих руках деньги, тот концентрирует и влияние.
– Значит, Боголюбов – он самый главный? – осенило Гончарова.
Демин в ответ лишь тяжело и печально вздохнул.
– Во дела! – пробормотал потрясенный Гончаров.
Он, похоже, расстроился. Пришел в телевидение буквально с улицы, ничего не зная об этом удивительном и странном мире, и то, что он здесь день за днем узнавал, всякий раз повергало его в шок. К этому просто надо привыкнуть. Вопрос времени. Мне тоже поначалу многое казалось странным.
– В общем, так, – подвел я итог дискуссии. – Боголюбова посылаем к черту. Продолжаем работать, как прежде. Тем более что у нас впереди непростая съемка.
– Самолет? – буркнул Демин.
– Он самый.
Зазвонил телефон. Трубку снял Гончаров и почти сразу протянул ее мне:
– Вас!
– Это Колодин?
Девичий голос.
– Вы вчера сказали, чтобы я позвонила.
– Я? Сказал?
– Да, перед премией этой, перед вручением.
И тогда я вспомнил. Та самая девчонка, с удивительным взглядом печальных глаз. Я даже вернулся, а ее уже не было.
– Я вас слушаю.
– Я прошу вас мне помочь.
– Да, рассказывайте.
– Я прошу помочь!
Уж не истерика ли? Я украдкой вздохнул.
– Что от меня требуется?
Она не сразу ответила.
– Не знаю. – Это уже после паузы.
– Вы подумайте, – со всей доступной мне благожелательностью предложил я. – А потом перезвоните.
– Они хотят, чтобы я умерла! – неожиданно выпалила моя собеседница.
– Кто? – опешил я.
– Мои родители. Моя мать.
– Это действительно так серьезно?
– Очень! Вам когда-нибудь хотелось умереть? Ну, так, чтобы вас совсем не было?
– Многократно, – подтвердил я.
Мой ответ, вероятно, сбил ее с толку.
– Я серьезно.
– Я тоже, – сообщил я. – Вас как звать?
– Анастасия, – ответила девушка. – Настя.
– Наста, приезжайте на телевидение. Я буду вас ждать.
– Прямо сейчас?
– Ну конечно.
Я положил трубку. Демин и Гончаров вопросительно посмотрели на меня.
– Сейчас сюда придет человек, который хочет умереть, – сообщил я.
– У человека проблемы? – осведомился Илья. – Есть причина для самоубийства?
– Угу.
– Какая?
– Не знаю, но догадываюсь. Несчастная любовь. В таком возрасте это обычное дело.
19
Я почти не ошибся.
