Любовь по контракту, или Игра ума - Тихонова Карина

Я выключил диктофон на полуслове и поднялся с места.

– В суд вас вызовут повесткой, – сухо начал я. – Если не явитесь добровольно – привезут насильно. Я не пугаю, просто предупреждаю. И еще...

Я взял с книжной полки Новый Завет с многочисленными закладками и положил перед женщиной.

– Прочитайте еще раз притчу о Христе и блуднице, – посоветовал хозяйке. – Христос ее простил. А ваша дочь себя не продавала. Она полюбила человека и ушла к нему. Это, конечно, грех, но напомню еще одно божественную заповедь. Не судите и не судимы будете. Прощайте – и будете прощены. Отпускайте грехи – и ваши будут отпущены.

Я собрал свои вещи и пошел к выходу. Женщина, сузив глаза, смотрела мне вслед.

– Вы кто? – вдруг спросила она, и я напоследок не отказал себе в удовольствии.

– Я – адвокат вашей дочери.

– Ах, адвокат, – протянула она понимающе. И со злорадным удовольствием предупредила:

– Мы вам не заплатим. Ни копейки.

– Да что вы! – рассмеялся я. – И не рассчитывал на такую любезность!

Трясущимися от ярости руками открыл дверь и с силой хлопнул ею. Спонтанно возникшая ненависть к этой пародии на женщину и верующую была совершенно незапланированной.

Я брякнулся на сидение машины и неожиданно стукнул кулаками по рулю, давая выход накопившейся агрессии. Машина обиженно рявкнула, и я опомнился. Достал сигареты, закурил, попытался успокоиться.

Самым большим достоинством Моисея я считаю то, что он передал людям десять божественных заповедей без собственных комментариев. Дословно. Иначе даже трудно предугадать, во что вылилось бы такое толкование.

Во всяком случае, не бывает худа без добра. Под впечатлением увиденного, я достал телефон и набрал номер Дэна. Он ответил хмуро:

– Ну?..

Я не рассердился.

– Дэн, я хотел извиниться за то, что утром наорал. Мир?

– Ну, ты даешь! – немного оттаял сын, но я понимал, что ему приятно примирение.

– Я тебя очень люблю, – сказал я решительно. – И хочу, чтобы ты это знал.

– Так ты меня назад не отправишь? – уточнил ребенок.

– Нет. Только если сам захочешь.

– Вау! – обрадовался Дэн. И тут же воспользовался ситуацией:

– Па, можно я сегодня с Машкой на дачу поеду? Ее предки меня пригласили.

– А по какому поводу?

– По поводу выходных...

В трубке послышалась возня, и вклинился девичий голос:

– Никита Сергеевич, это Маша. Отпустите Дэна к нам на выходные, а то я одна с тоски умру.

– Здравствуй, Маша, – напомнил я машинально.

– Ой! Здрасти...

– А родители не возражают?

– Не-а. Они у меня продвинутые.

Я вздохнул. Не хотелось выглядеть в глазах детей не продвинутым старым людоедом.

– Хорошо. Только дай мне свой номер телефона на всякий случай.

Она продиктовала и вернула трубку сыну.

– Значит, до завтра? – спросил он, не веря своему счастью.

– До завтра, – согласился я. – И чтоб не позже семи дома был. Мы, наконец, съездим за твоими вещами, или нет?

– Па, может, сам съездишь? – заканючил он.

– Ну да! Откуда я знаю, что брать? И потом, я не хочу рыться в твоих шмотках и твоем столе.

– А ты матери скажи, чтоб она сама сумку собрала!

– А может, сказать матери, чтоб она тебе заодно и памперсы поменяла?! Чтоб в семь дома был. Иначе...

Я подавился словами и переиначил угрозу:

– ...сладкого лишу. Понял?

– Понял.

– Веселись, – разрешил я и многозначительно напомнил:

– Надеюсь, ты меня не сделаешь дедом раньше времени...

– Это не входит в наши планы, – ответил снисходительно сын и дал отбой.

И на том спасибо.

Я посмотрел на часы и решил, что еще успею съездить в школу и поговорить с Юлиной классной руководительницей. Со дня окончания школы прошло три года, но для школьных учителей это не срок. Они помнят все свои выпуски, начиная с первого.

Школа располагалась недалеко от Юлиного дома, и я доехал до нее за десять минут. Погода стояла прекрасная, и во дворе школы мальчишки гоняли в футбол. Я вошел в прохладный вестибюль здания, предъявил охраннику адвокатское удостоверение, выяснил, где учительская, и поднялся на второй этаж.

По счастью я попал в краткий промежуток, когда первая смена закончилась, а вторая еще не началась. Солнечные зайчики в тихом коридоре были пока единственными пятнами на чисто вымытом паркете. Я нашел дверь с табличкой «Учительская» и постучал в нее.

– Да! – ответил женский голос.

Я приоткрыл дверь и осторожно сунулся вовнутрь.

– Добрый день. Простите, мне нужна Головлева Валентина Ивановна.

– Она вышла, – ответила мне единственная пожилая обитательница комнаты. И строго спросила:

– Вы – отец Чупанова?

– Нет-нет, – торопливо отказался я. Мне вполне хватало одного проблемного ребенка. – Мои дети у вас не учатся. Я по другому делу.

– Ну что ж, – с разочарованным вздохом сказала дама, – все равно прошу садиться.

– Спасибо.

Я присел на краешек стула и незаметно осмотрелся. Все учительские похожи друг на друга. Я имею в виду не обстановку, а некую атмосферу, которая присутствует в таких помещениях, даже если вынести из них все предметы, напоминающие об уроках и учениках.

У меня дух школы ассоциируется со строгостью, дисциплиной и справедливостью. Мне везло на педагогов. В пору моего детства мы проводили в школе куда больше времени, чем дома. И не потому, что были так сильно загружены, а потому, что нам было там интересно.

Я осторожно поерзал на жестком стуле. Почему в школе всегда такие неудобные сидения? По логике должно быть совсем наоборот. Стул подо мной скрипнул, пожилая дама оторвалась от чтения журнала и неодобрительно посмотрела в мою сторону. У меня немедленно пересохло в горле, и я ощутил себя пятиклассником в ожидании разгона.

– Простите...

Она кивнула и снова углубилась в чтение, Я поднялся и на цыпочках покинул учительскую. Подожду в коридоре.

Валентина Ивановна появилась почти через полчаса, когда у меня с непривычки затекли ноги. Если уже сейчас начала сказываться привычка к сидячему образу жизни, то что будет лет через десять? Я окликнул бывшую Юлину учительницу, и она замедлила шаги.

– Вы ко мне? – спросила она деловито.

– К вам. Только я не отец Чупанова, – сразу предупредил я вопрос. – Я по поводу Юли Барзиной. Вы ее помните?

– Юлю? – спросила она удивленно. – Конечно! Я была ее классной руководительницей. Что же мы стоим? Входите...

– Только не туда, – быстро сказал я и прикрыл дверь учительской поплотнее. – Это конфиденциальный разговор.

– Да?

Она посмотрела на меня сквозь затемненные оптические очки. Валентине Ивановне, вероятно, было не больше тридцати лет, но привычка к солидности делала ее старше. Старомодная прическа с пышным начесом, длинная юбка до середины икр, коротко остриженные ногти без следов маникюра. На пальцах ни одного кольца, в том числе обручального. Это еще ни о чем не говорило, но мне казалось, что она не замужем. Не могу объяснить почему. Просто мужская интуиция, если хотите.

И в то же время, она не излучала яростную агрессию обделенной вниманием женщины. Лицо было милым, манера говорить – доброжелательной и спокойной.

– А кто вы? – спросила она нерешительно.

Давненько не случалось мне предъявлять свое удостоверение так часто, как сегодня.

– Адвокат? – удивилась учительница, прочитав написанное. – А по какому поводу?

– Юля сейчас в тюрьме, – ответил я без прелюдий. – Где мы можем поговорить без лишних свидетелей?

Она сразу стала собранной и решительной. Сделала рукой приглашающий жест и открыта дверь пустого класса рядом с учительской.

– У нас мало времени, – предупредила она меня. – Скоро начнутся уроки.

– Хватит и десяти минут.

Я немного подумал и спросил:

– Как Юля училась?

– Хорошо, – сразу ответила Валентина Ивановна. – Она была крепкой хорошисткой.

– Значит, она была способной девочкой?