Любовь по контракту, или Игра ума - Тихонова Карина

Карина Тихонова

Любовь по контракту, или Игра ума

Я – адвокат. Если бы я писал книгу о себе, то назвал бы ее именно так. Не знаю почему. Наверное, потому, что такое название нынче весьма в ходу.

«Я – женщина», – сообщало название книги, выставленной на самое видное место книжного развала возле моего дома. Особа, запечатленная на фотографии, состояла из одних глаз и зубов. Впрочем, вру. В доказательство названия прилагались увесистые аргументы женского достоинства.

Если я напишу книгу о себе, назову ее «Я – адвокат» и буду вынужден подтвердить название иллюстрацией, то читатели увидят довольно скучного зануду с посредственной внешностью. Именно поэтому ничего подобного я делать не собираюсь. А название, которое вы прочитали, мне невольно подсказала одна из участниц событий.

Итак, все началось чудесным апрельским днем. Присутственных дней в коллегии адвокатов всего два. Сегодня я был свободен и собирался отлежаться на диванчике и дочитать недавно купленную книжку Пелема-Вудхауза. Поэтому телефонный звонок воспринял с большим неудовольствием и несколько секунд колебался, стоит ли отвечать. Наконец чувство долга победило, и я снял трубку.

– Слушаю, – сказал я недовольно.

– Господин Старыгин? – вежливо спросил женский голос на другом конце провода.

– Он самый.

– Добрый день.

– Добрый.

– Вас беспокоит секретарь благотворительного фонда «Целитель»

Я сморщился. Мелькнула в памяти какая-то ассоциация с этим словом, но я не вспомнил какая.

– Слушаю вас, – повторил я.

– Не могли бы вы подъехать в наш офис? Генеральный директор хочет поручить вам защиту наших интересов...

Я почесал нос. Пропал выходной.

– А почему ваш генеральный директор сам не может приехать ко мне?

– Директор очень занят. Все ваши передвижения по городу будут оплачены отдельно, – внушительным тоном ответила дама.

Золотые слова. Слушал бы и слушал...

– Диктуйте адрес, – велел я, вооружаясь ручкой. Женщина продиктовала координаты фонда, осведомилась, в котором часу я смогу подъехать, вежливо поблагодарила меня и отсоединилась. Насколько я мог судить, это была не слишком молодая, грамотная дама с высшим образованием и хорошими манерами. Возможно, мне повезло с подзащитными.

Работа есть работа, а клиентов в нашем деле выбирать трудно. У меня только два принципа: не беру дел об изнасиловании и любом преступлении против детей. Не то чтобы я так любил женщин и детей, но это принцип, твердо вбитый тетушкой, вырастившей меня после гибели родителей. Она научила меня ненавидеть людей, покушающихся на слабых.

Проработав в адвокатуре столько, сколько проработал я, то есть пятнадцать лет, начинаешь понимать, что мир, находящийся за решеткой, мало отличается от нашего. В нашем мире тоже есть свои границы, просто они невидимы глазу или отодвинуты на более широкое расстояние. А в том, другом мире, тоже есть иерархия: свои герои, свои изгои, своя элита и неприкасаемые. В моей практике были убийцы, внушающие невольное уважение, и вполне респектабельные граждане, никогда не признающие себя виновными, и тем не менее вызывающие сильнейшие рвотные спазмы. Впрочем, эмоции скоро проходят, и остается только профессиональное любопытство. Если бы я решил создать полотно под названием «Суд идет», то изобразил бы судью, читающего книгу с руническими знаками Закона, прекрасными в своей неразборчивости, обвинение – в виде солнца, освещающего страницы, а адвоката – облаком, затемняющим написанное. В этом, как мне кажется, суть нашей профессии.

Затемнение может быть грубым. Есть целая когорта моих коллег, специализирующихся на представлении криминала. Они не брезгуют прямым давлением на судей: шантаж, подкуп, угроза безопасности для близких и друзей. Они добиваются своей цели почти всегда, но расплачиваются за это, становясь изгоями в профессиональной среде. Их никогда не нанимают крупные бизнесмены для ведения серьезных дел с внушительными гонорарами, их не продвигают по карьерной лестнице и, конечно, они никогда не бывают гостями на наших скромных профессиональных посиделках, будь то день юриста или день рождения начальника коллегии. Что касается меня, то этот способ ведения дел всегда вызывал у меня приступ естественной брезгливости. И совсем не потому, что я так высоко морален. Просто применение грубой силы в деле, требующем воображения, эрудиции и игры ума, говорит о полном отсутствии последнего. Тень, проходящая по книге закона, должна быть неосязаемой и достаточно темной, а как этого добиться – вопрос профессионализма и человеческой этики.

Может быть, я чересчур оптимистичен, но меня в суде любят. Адвокат отечественного разлива – это совсем не говорливый и неразборчивый в средствах герой американских детективов с хорошо подвешенным языком. Умение связно излагать свои мысли, конечно, приветствуется и в нашем судопроизводстве, но это не главное. Главное – знать психологию людей и уметь искать общие интересы и компромиссы на пути к нужному приговору. Вот этим я овладел почти в совершенстве. Поэтому идиотический принцип «на работу – как на праздник» в отношении меня вполне уместен. Но я отвлекся.

Несколько слов о себе, просто для справки, чтоб потом не возвращаться. Зовут меня Никита Сергеевич Старыгин, фамилией, именем и отчеством я обязан отцу, потомственному донскому казаку, приехавшему на обучение в город-герой Москву и застрявшему тут благодаря моей матери. Родителей я помнил очень плохо. Они попали в аварию и погибли, когда мне.было неполных шесть лет, поэтому боль потери меня миновала, как ни цинично это звучит. Воспитала меня сестра отца, тетя Настя, переехавшая после похорон в мою квартиру на Берсеневской набережной. Сейчас я понимаю, что это было большой удачей. Я не попал в детский дом, получил первоклассное образование и научился различать хорошее и плохое в довольно раннем возрасте по принципу черного и белого. Тетя Настя воспринимала мир только в этих двух цветах, а оттенки были уже моим собственным приобретением ближе к нынешнему возрасту, то есть ближе к сорока. Кстати, мне сорок один год.

Соседки по дому были твердо убеждены, что моя тетушка притащилась в Москву с одной-единственной корыстной целью: захапать московскую квартиру. Но я понимал и раньше, и сейчас, что все эти предположения – просто глупости. Тетя Настя не была для этого достаточно хитра. Сейчас я точно знаю, что моя тетка просто принесла себя и свою жизнь в жертву племяннику, оставшемуся сиротой. И не потому, что ждала материальной выгоды и благодарности, а потому, что без громких слов считала это своим прямым долгом. Каковой и исполнила с тщанием и любовью. Сама она так и не вышла замуж, хотя вполне могла это сделать, не родила своих детей, хотя страдала от этого нереализованного женского предназначения, и отдала мне все, что могла отдать: свою любовь, свою несокрушимую жизненную стойкость, готовность выслушать и понять и чудесную способность воскресать после неудач. Когда она умерла, а это произошло десять лет назад, я вдруг ощутил, что остался совершенно один, несмотря на то, что тогда еще был женат и имел сына Дениса.

Кстати! Женитьба была единственным тетушкиным делом, за которое я ее не благодарил, и состоялась оттого, что моя кратковременная университетская пассия забеременела. Это происшествие во времена нашей юности уже не являлось поводом для похода в ЗАГС, но тетя Настя с ее крестьянским обостренным чувством справедливости настояла на выполнении долга порядочного мужчины. В результате в одной упряжке оказались два человека, стремившихся в противоположные стороны. Я хотел учиться, делать карьеру, много путешествовать по миру и общаться с разными интересными людьми. Алла, волею тети Насти моя супруга, стремилась печь пироги, убирать дом, вязать шарфики и носочки и рожать детей. До сих пор не могу понять, что подвигнуло ее поступать на юридический факультет МГУ. Да еще если учесть, что перед поступлением туда нужно было два года отработать в судебной системе! Я, например, отбыл свой срок в гражданском суде Краснопресненского района в должности секретаря на бракоразводных процессах. Не знаю, может, тогда я и заработал хроническое отвращение к институту брака, как к таковому. Мне даже ночью снилось, что одна половина города беспрерывно разводится с другой. Но я опять отвлекся, простите...