Ричард Паттерсон - Степень вины
Говорила она с хладнокровной деловитостью, без эмоций, но это не производило неприятного впечатления.
— Что еще? — спросил Пэйджит.
Шелтон задумалась.
— Во-вторых, при обследовании тела Ренсома не удалось обнаружить ничего, что подтвердило бы верность показаний мисс Карелли.
— Ну хорошо, — мягко перебил ее Пэйджит. — У него же брюки были спущены. Немного необычно был одет человек для интервью.
— Ну конечно. — И в глазах, и в голосе ее была осторожность. — Но я взяла мазок с его члена и проверила, нет ли следов спермы. Было бы естественно обнаружить сперму у мужчины после недавней эрекции, даже если не было извержения. Ничего подобного.
— У теста стопроцентная достоверность?
— Таких тестов почти нет. Но считаю, что на этот результат можно положиться. — Взгляд ее сделался более уверенным. — После того, что произошло, я больше не поклонница Марка Ренсома. Но не могу утверждать, что он насильник или хотя бы что он делал попытку изнасилования.
— Хорошо. Что еще вы обнаружили?
— Мисс Карелли говорила, что Ренсом пытался вырвать у нее из рук пистолет до выстрела. Но на его руках нет следов пороха. Опять же, все зависит от того, как это происходило, но если бы следы пороха обнаружились, они бы подтвердили сказанное ею. — Шелтон поколебалась минуту. — Факт тот, что стреляла она не с двух-трех дюймов, а, по моему мнению, примерно с двух-трех футов. Короче говоря, мистер Пэйджит, экспертиза не убеждает меня в том, что мисс Карелли не застрелила его во время мирной прогулки в парке.
— Но, — возразил он, — кое-что обнаружилось и у мисс Карелли.
Она кивнула:
— Царапины, например. Я взяла пробу из-под ногтей и у него, и у нее. Под ногтями мисс Карелли были частицы кожи, под ногтями Ренсома не было ничего.
— Какова достоверность этой пробы?
— Невысокая, — сказала она. — И мы не можем точно сказать, чья это кожа — как правило, не можем. Но что мы всегда стараемся делать — это исключаем некоторые возможности. В данном случае я не могу исключить возможность, что мисс Карелли расцарапала самое себя и при этом сломала ноготь.
Спокойствие Шелтон обескураживало. Дело свое она знала, могла согласиться с тем, с чем надо было согласиться, и производила впечатление человека в высшей степени беспристрастного. Но, несомненно, если будет надо, она представит свои убийственные доказательства.
— Но ведь вы видели, — не сдавался Пэйджит, — и тот прямо-таки жуткий синяк.
На мгновение медэксперт была озадачена.
— Да, — кивнула она. — На левой щеке у мисс Карелли есть синяк.
— Значит, она сама себя лупила? Или это у нее аллергия на шампанское?
Брукс улыбнулся деланной улыбкой опытного следователя, которому проблема совершенно ясна.
— Нет, разумеется, — признала Шелтон. — Это похоже на удар.
— Открытой ладонью? — спросил Пэйджит.
— Да.
— Сравнительно недавно?
— Да.
— Ренсом, как я полагаю, был правшой, а значит, он мог ударить мисс Карелли по левой щеке?
— Да.
— После пары таких ударов, — сказал Пэйджит Бруксу, — и я бы застрелил Ренсома. Ну а если Ренсом ударил ее, то все, что она рассказала Монку, выглядит гораздо более правдоподобным, а версию о том, что позже она сама себя расцарапала, придется признать несостоятельной. Добавьте сюда кассету с Лаурой Чейз и Джеймсом Кольтом, которая косвенно подтверждает предположение о сексуальных проблемах Ренсома, и у вас не будет причин не верить мисс Карелли. Таким образом, я подошел к последнему — к мотиву. Наш мотив: он пытается изнасиловать ее, и она убивает его. Синяк на лице — подтверждение тому. Ну а если он не пытался насиловать, то с какой стати такая женщина, как Мария Карелли, будет убивать того, кого знала лишь по его книгам?
Брукс покивал головой:
— Нет мотива.
— Совершенно никакого, — живо подхватил Пэйджит. — Нет мотива, нет доказательств, нет дела. И остается лишь единственный вывод, к которому может прийти окружной прокурор, — Мария Карелли действовала в пределах необходимой самообороны.
Последние слова Пэйджит произнес медленно, не сводя глаз с Шарп и Шелтон.
— Множество людей, множество женщин, увидев Марию Карелли на телеэкране, обязательно интуитивно догадаются: что-то произошло. Но если они будут знать, им будет плевать, какие там были следы от выстрела. А как легко мужчина срывается, они, я полагаю, уже знают.
Шарп хмурила брови, Шелтон уставила взгляд в ковер.
— Женское движение, — наконец проговорила Шарп, — очень важно для множества женщин, кем бы они ни были, но к нашей работе отношения не имеет.
За ее назидательным тоном Пэйджит почувствовал гордыню, возведенную в принцип.
— Я понимаю, — мягко возразил он. — Но полагал, что одна из ваших служебных обязанностей — ваша и Мака — не растерять нравственный и политический капитал на деле, которое вы не можете выиграть. Извините, если не смог изложить это должным образом.
Шарп смотрела на него непреклонно и сурово.
— Изложено достаточно искусно, — сказал Брукс. — Согласимся исключить пока из рассмотрения Лауру Чейз и Джеймса Кольта? Хотя бы до тех пор, пока пресса не узнает?
— Мне представляется, что так и надо сделать, — согласился Пэйджит.
— Хорошо. — Прокурор как будто испустил легкий вздох. — Если немного подождете наверху, сможете забрать Марию Карелли домой.
Только теперь, когда напряжение спало, Пэйджит по-настоящему почувствовал всю его тяжесть.
— Спасибо.
— Это просто моя служебная обязанность, Кристофер, как ты выразился. Но есть и другие. Льщу себя надеждой: то, что могло бы называться семьей Пэйджитов, простит нас, если мы закончим сейчас работу, не подписав заключение о самообороне.
— Конечно.
Шелтон встала.
— Я провожу вас. Заодно, может быть, выясним кое-что по делу.
— Буду признателен. — Пэйджит пожал руку Шарп, потом Бруксу. — Свяжусь с тобой. Дня через два.
— Сделай это, — сказал Брукс, а Шелтон юркнула в дверь.
В коридоре она улыбнулась:
— Думаю, лучше я, чем Марни Шарп.
Пэйджит улыбнулся в ответ:
— Это та «М-а-р-н-и», что в фильме Хичкока?
— Да. Точно про нее. Марни одержима двумя вещами — своей работой и кино. — Она нажала кнопку лифта. — Вы знаете, я действительно искала аргументы в подтверждение рассказа Марии Карелли. Мне просто хочется найти факты в пользу ответчика.
Пэйджит кивнул, но вспомнил кое-что из рассказанного Марией.
— Вы осмотрели царапины на Ренсоме? На ягодицах?
Шелтон помедлила.
— Я все еще занимаюсь этим.
В голосе ее был едва различимый странный оттенок. И то, что она устроила ловушку Марии, теперь запало в его душу сильнее, чем откровенная антипатия Шарп.
5
Надзирательница вывела Марию на открытую площадку напротив камер с запертыми в них накурившимися марихуаны проститутками.
— До скорого, цыпочка, — насмешливо прокричала одна из них. — Хорошенького дружка тебе!
Дверь лифта закрылась, и они остались одни. Она обессиленно прислонилась к стене.
— Как ты смог меня вытащить? — устало спросила она.
Пейджит нажал кнопку. Лифт, поскрипывая, пополз вниз.
Мария, наверное, согласилась бы оставаться в замкнутом пространстве этой кабинки, подумал он, лишь бы никто не беспокоил.
Дверь лифта открылась.
За входной стеклянной дверью подстерегала толпа репортеров, сдерживаемая полицейским кордоном. Коридорное эхо вторило звукам их приглушенных голосов.
Мария отпрянула назад. Пэйджит остановился. Хотя предупреждал ее об этом, сам не был готов к столь скорой встрече с прессой.
— Что нам делать? — спросила она.
Он увидел, что один из операторов уже засек их и проталкивается вперед, чтобы занять удобную позицию. От него пошло движение по всей толпе. Пэйджит почувствовал приступ раздражения и на журналистов, и на Марию.
— Сделаю короткое заявление, — наконец решил он. — И пойдем. Ты — жертва, потрясена, но чувства собственного достоинства не потеряла. — Обернулся к ней и сказал, улавливая горечь в своем голосе: — Тебя впервые увидят после того, как убит Ренсом. И всякое экстренное сообщение будет начинаться с того, какое у тебя лицо. Что запомнят люди — что запомнит Карло — это то, как ты выглядела.
Она неспешно кивнула, как будто не замечая его тона. Потом взяла его под руку.
Пэйджит посмотрел вниз, на ее пальцы.
— Нас впервые увидят после Вашингтона, — спокойно заметила она. — Что они запомнят — это то, как мы выглядим.
Спокойствие было в ее голосе, спокойствие было в ее глазах. Пэйджит неожиданно понял, что ее уход из его жизни был всего лишь иллюзией. Страшная усталость навалилась на него; приговор однажды вынесенный, подумал он, никогда не будет отменен, долги прошлому никогда не будут возвращены.
