Ричард Паттерсон - Степень вины
— Прежде всего для следователя — политику. Посуди сама: убит лауреат Пулитцеровской премии, обвиняемый в покушении на изнасилование известной тележурналистки, которая и застрелила его. Подобное дело любой избиратель никак не оставит без внимания, если он, конечно, не из тех, кто вообще ни на что не реагирует, причем не будет играть роли, какие там выявляются обстоятельства и что делает прокурор. А это значит — разбираться они будут скрупулезно и дело завершится очень не скоро. — Казалось, слова Пэйджита убили ее, в ее глазах он увидел ужас грядущих дней — недель? — мучительнейшей неопределенности. Не будь некоторых обстоятельств, Пэйджит проникся бы состраданием к ее бедственному положению. — Что, — продолжал он, — снова приводит нас к Карло.
Она подняла на него взгляд.
— Забудь, — голос его был холоден, — о том, что ты собиралась лишь смириться с сомнительной известностью, от которой Элизабет Тейлор тошнило бы и из-за которой на телевидении постараются сделать передачу, где будут и твои показания, и все интимнейшие подробности. Настрой себя на то, что ты хочешь этого. И совсем не из-за того, кто ты и кто такой Ренсом, и даже не из-за скверны, связанной с Лаурой Чейз и нашим покойным сенатором, причисленным к лику святых. Тебя будут защищать с феминистских позиций — это будет борьба за справедливость в отношении всех жертв, слабостью которых воспользовались их знакомые. Ни один знающий адвокат не станет бороться за победу на процессе, не склонив предварительно общественное мнение в пользу своей подопечной. Ни один, включая и меня. С одной лишь разницей. Любой другой относился бы к этому с сочувствием. Я же буду ненавидеть тебя за это. И буду ежедневно насиловать себя — ради сына. Ты должна как следует подумать: нужен ли тебе такой адвокат для подобного дела.
Умолкнув, он заметил, что руки Марии судорожно вцепились в стол.
— Ты был бы находкой для телевидения, — наконец вымолвила она.
Пэйджит смотрел на нее ничего не выражающим взглядом. Более мягким тоном она добавила:
— Постараюсь сделать так, как нужно для Карло.
Он не ответил. Открыв дверь, отрывисто бросил надзирательнице:
— Мы закончили.
И когда Марию повели в камеру, не сказал ни слова.
Офис окружного прокурора располагался в лабиринте помещений с унылыми зелеными стенами. Два юриста, сотрудники офиса, ютились в клетушке, которой постеснялся бы и кролик. Сопровождавшая Пэйджита жилистая женщина на середине четвертого десятка, представившаяся как Марни Шарп и что-то еще добавившая к своему имени, провела его в следующую дверь. Исходившая от нее холодноватая сдержанность ясно говорила, что перед ним дипломированный юрист, а не простой секретарь окружного прокурора и что она вполне ощущает груз ответственности.
Окружной прокурор добивался, чтобы ему выделили более приличное помещение в том же здании. В самом деле, было непонятно, как можно работать в этой комнате с двумя крохотными окошками. Неосталинская архитектура, подумал Пэйджит. Однако комната Мак-Кинли Брукса оказалась совсем иной — в два раза больше, чем у его сотрудников, и сидел он в ней один. Были там афганский ковер, кожаное кресло, комнатная пальма и стена достаточного размера, чтобы разместить на ней обычную коллекцию делового человека: Брукс в окружении судей, два мэра, а из лиц не должностных — Лючано Паваротти. Кожаный портфель Брукса лежал на столе нераскрытым — как будто его владелец только что вернулся из дома.
С казенной любезной улыбкой Брукс поднялся с кресла. В движениях его была плавная грация бывшего атлета, уже перешагнувшего сорокалетний рубеж и только теперь начавшего полнеть. Из-за седых, аккуратно подстриженных под афро[9] волос, едва заметного второго подбородка и подернутого влагой взгляда он казался негритянской разновидностью элегантного ротарианца[10].
— Кристофер, — произнес он низким, рокочущим голосом исполнителя роли Отелло. — Что делаешь здесь ты, рафинированный адвокат сливок общества?
— Решил навестить страдающего друга, — непринужденно ответил Пэйджит. — Кто видел Марка Ренсома последнее время?
Боковым зрением он заметил, что Марни Шарп поджала губы.
— Медэксперт его видит, — ответил Брукс. — Как раз сейчас, когда мы с тобой разговариваем. А ты как я погляжу, уже познакомился с Марни.
— Да, только что.
— Садитесь, пожалуйста, вы, Марни, и ты, Кристофер. Марни будет вести дело от нашего офиса. — Быстро взглянув на Шарп, Брукс добавил: — Мы с Крисом — старые друзья.
Пэйджит понял, что слова прокурора предназначены для передачи некоей личности и что ему следует разделять почтение к тому, кто дал деньги на избирательную кампанию Брукса. Добродушные реверансы Брукса в чей-то адрес были естественны и привычны — даже в их городе либеральных нравов нужно немало средств, чтобы негр, даже такой умный и дипломатичный, как Брукс, победил на выборах и занял пост блюстителя порядка и закона. Но появление Марни Шарп — это было что-то новенькое. Пэйджит достаточно хорошо знал сотрудников прокурора — Шарп в отделе убийств не работала. Значит, за прошедшие немногие часы Брукс уже наметил план работы по делу Марии Карелли и счел за благо привлечь к этой работе женщину-обвинителя.
Как будто прочитав мысли приятеля, Брукс сказал:
— Марни из отдела изнасилований. Она, как никто другой, может прочувствовать все нюансы дела.
Изящный ход, подумал Пэйджит: обвинитель, имеющий полное право заявить, что в состоянии отождествить себя с Марией как с возможной жертвой, этот же обвинитель способен смягчить суровость приговора, если он станет итогом расследования.
— Ты хорошо чувствуешь ситуацию, — заметил он ровным голосом.
Брукс улыбнулся как бы в благодарность за комплимент.
Нечто в этой улыбке напоминало Пэйджиту: к добродушию прокурора примешивается и что-то от сентиментальности палача. Отношение к Пэйджиту, к Марии и даже давление, которое будет оказываться на Марни Шарп, будут определяться обстоятельствами Брукса. Улыбка прокурора погасла:
— Так что же ты делаешь здесь?
— Мисс Карелли — мой друг.
— Ах да, конечно, — кивнул Брукс. — Дело Ласко.
Пэйджит почувствовал настороженно-подозрительный взгляд Шарп, которая не спускала глаз с обоих мужчин.
— Надеюсь, — сказал он, — вы представляете, что для нее это травма. Сама по себе затяжка дела — даже без учета общественного резонанса — может привести к очень нежелательным последствиям.
— Попали в переплет, — согласился Брукс. — Полагаю, ты уже сказал ей, как мало нам радости от подобного дела.
— Разумеется. Но для нее это достойное внимания обстоятельство — слабое утешение. Она избита; защищаясь от изнасилования, вынуждена была убить человека; брошена в тюрьму. Над первыми двумя обстоятельствами ты не властен. Третье от тебя зависит.
Прокурор предостерегающе выставил ладонь:
— Пойми одно. Мы не собираемся держать ее в камере с алкашами. У нее будет тот комфорт, какой можно создать здесь.
— Вот именно, ключевое слово «здесь». — Пэйджит посмотрел на него оценивающим взглядом. — Она под арестом. В течение сорока восьми часов вы должны либо предъявить ей обвинение, либо отпустить. Но вы сможете в любой момент снова арестовать ее. Что бы ни произошло в эти сорок восемь часов, на суть происшедшего это никак не повлияет. И заставлять такого человека, как Мария Карелли, ждать два дня в тюряге — плохая практика и никудышная политика.
Брукс развел руками:
— Нам надо быть осторожными, Крис. На втором этаже у нас труп. А вчера вечером, останавливаясь во «Флуде», он был самым знаменитым среди ныне живущих писателей Америки.
Вовлекая Шарп в разговор, Пэйджит повернулся к ней:
— Сколько книг Ренсома вы прочитали?
Она молча смотрела на него.
— Несколько книг, — ответил за нее Брукс.
— В таком случае, — продолжал Пэйджит, не отводя взгляда от Шарп, — почему вас удивляет, что Ренсом пытался кого-то изнасиловать? Немало начитанных женщин по всей стране, узнав об этом, нисколько бы не удивились.
В Шарп чувствовалась какая-то внутренняя напряженность. Что-то не особенно заметно в тебе, голубушка, сочувствие ближнему, подумал он. Значит, трудно будет иметь с тобой дело. И теперь лишь суд, если они туда обратятся, даст ему какие-то возможности.
— Мы должны исходить из фактов, — ответила она. — А не из того, что он мог написать. Или собирался написать.
— А они приводят нас, — спокойно добавил Брукс, — к той страшной кассете, касающейся Лауры Чейз и сенатора Кольта.
Он помолчал.
— Миллионы людей все еще любят этого человека. В их числе и я.
— Насколько помнится, ты встречался с ним, — заметил Пэйджит.
