Сирил Хейр - Жилец. Смерть играет
— О! — вырвалось у инспектора.
Ему потребовалась вся сила воли, чтобы ограничиться этим кратким восклицанием. Он надеялся, что он произнес его сдержанно и поразил сержанта всеведением и уверенностью. Но он отнюдь не был уверен в том, что это ему удалось.
Глава 14
ДОСТИЖЕНИЯ «НАВОЗНОГО ЖУКА»
— Жужжит целыми днями, как навозный жук, наш инспектор-то, — заметил сержант Тейт жене несколько дней спустя, собираясь на дежурство. — Прямо тебе настоящий навозный жук, а в голове никакого понятия, куда он летит, поэтому и результатов нет!
Возможно, это было несправедливое сравнение, потому что расследования Тримбла отнюдь не были такими уж бесплодными. Работая над списком, составленным им после совещания с шефом, он добился прояснения нескольких пунктов. С помощью официантки из «Антилопы» Збарторовски был вычеркнут из списка подозреваемых настолько решительно, что не стоило даже трудиться и доставать его фотографию, чтобы показать ее соседу поляка по оркестру. Далее Тримбл с трудом добыл информацию, которую, о чем он не подозревал, мистер Макуильям уже получил от Петигрю во время ленча. Количество потенциальных кларнетистов не увеличилось, и загадочность, окутывающая наем автомобиля у Фаррена, оставалась в прежнем состоянии. Затем инспектор занялся расследованием факта, который мог иметь огромное значение и стать той самой крупицей истины, что можно было противопоставить разочаровывающей массе негативных фактов, которые ему удалось до сих пор раскопать. Происхождение рокового чулка, по счастливой случайности, было установлено благодаря каким-то специальным особенностям, в которых Тримбл и не пытался разобраться, но которые для производителей были ясными как день: чулок оказался из партии, полученной в октябре торговой фирмой «Чэпмен энд Фрит», одним-единственным универсальным магазином Маркгемптона.
Пока все шло хорошо. Но, продвинувшись к этому открытию, инспектор снова оказался в тупике. При всем своем желании владельцы универмага больше ничем не могли ему помочь. Чулок, которому было предназначено стать орудием убийства Люси Карлесс, поступил к ним в партии чулков в количестве двадцати дюжин пар и был продан, как и вся партия, за наличные (сопровождавшиеся, по клятвенному заверению заведующего, соответствующими купонами). Вся партия была распродана в считаные минуты. Продавец чулочного отдела до сих пор содрогался, вспоминая, как жаждущие нейлонового чуда девушки и матроны Маркгемптона из ближайших окрестностей ворвались в магазин и в мгновение ока раскупили всю партию первоклассных нейлоновых чулок, которых не видели уже много месяцев. Служащие универсального магазина не могли признать в лицо ни одной дамы из этой жадной орущей толпы, как и полицейский, который до открытия магазина наблюдал за очередью на улице.
Зато теперь было известно, что чулок приобрел кто-то из местных. Хотя этот факт не мог служить неоспоримым доказательством того, что убийца был жителем Маркгемптона или ближайшего пригорода, все же он давал основания это предполагать, и Тримбл не жалел, что может исключить возможность участия чужака в преступлении, так как этот факт давал дополнительные основания его возражениям против точки зрения, что в преступление был замешан кто-то из приезжих. Правда, сержант Тейт, ознакомившись с показаниями производителей чулок, сразу заметил со свойственной ему ограниченностью: «Что ж, значит, Сефтон исключается». Тримбл собирался было, как повелевал ему долг, упрекнуть сержанта в столь скоропалительном заключении, но очень скоро он получил информацию, подтверждающую правоту Тейта.
Первая поступила в форме секретного донесения от Скотленд-Ярда в ответ на запрос, посланный Тримблом немедленно после окончания совещания с шефом. Из донесения следовало, что какие бы недостатки ни были свойственны Сефтону, он не был тем, кого Макуильям назвал «тайным кларнетистом». Скотленд-Ярд сообщал, что была произведена скрытая проверка музыкальной карьеры Сефтона. Он обучался в Королевском музыкальном колледже, где его главным предметом, естественно, было фортепьяно. Вторым инструментом была скрипка, и он закончил колледж, так ни разу и не притронувшись к духовым, инструментам. Сразу после этого он работал концертным пианистом и аккомпаниатором, и не было никаких доказательств, что он имел возможность или склонность заниматься чем-либо еще.
Оставшаяся версия, что Сефтон убил свою жену до начала концерта, самым обыденным образом была наголову разбита Клейтоном Эвансом. Тримбл зашел навестить профессора в его дряхлом беспорядочном доме, расположенном сразу за городом, и был принят довольно вежливо, но с видом отстраненности и равнодушия, которое ему сразу не понравилось. Казалось, Эванс полностью потерял интерес к делу. Он подчеркнул, что уже дал показания полиции, и дал понять, что больше не желает, чтобы его беспокоили. Но Тримбл проявил настойчивость:
— Если возможно, мне хотелось бы получить вашу помощь еще в одном моменте. Знаете ли вы, кто последним видел или разговаривал с мисс Карлесс до того, как она была убита?
— Пожалуй, я, — небрежно ответил Эванс.
— Но, сэр! — запротестовал Тримбл, — согласно вашим предыдущим показаниям, вы видели ее в последний раз, когда она вошла в свою уборную в обществе своего мужа.
— Может быть. Но после этого я разговаривал с ней, и она мне отвечала.
— Когда?
— Когда я направлялся к дирижерскому пульту, чтобы начать концерт.
— Значит, вы утверждаете, сэр, что разговаривали с ней через дверь ее артистической?
— Да. Как вам известно, уборные артистов выходят в коридор за сценой. Так же, как и дверь репетиционной, которую занимал я. Когда я направлялся по коридору на сцену, я слегка приоткрыл дверь в ее комнату и спросил: «Вы хорошо себя чувствуете, Люси?» Она ответила: «Да, спасибо, что вы беспокоитесь!» или что-то в этом роде. Тогда я закрыл дверь и пошел дальше.
— И вы не сомневаетесь, что слышали именно ее голос?
— Нисколько! — уверенно ответил Эванс.
— Вы не говорили мне об этом прежде! — с упреком произнес Тримбл.
— Верно, — признал Эванс. — Но с другой стороны, кажется, вы меня об этом не спрашивали.
— Может, не в такой форме, — возразил инспектор, — но вы же должны были понимать, как это важно!
Эванс медленно покачал своей массивной головой:
— Слава богу, я не тот, кого обычно называют практическим, деловым человеком. И не пытаюсь понять деловых людей. Их оценки представляются мне ошибочными. Они придают слишком много значения тем вещам, которые, на мой взгляд, совершенно ничего не значат, в то же время совершенно игнорируют то, что, с моей точки зрения, является основополагающим. И проблема, с которой я сталкиваюсь, имея дело с практическими людьми, заключается в том, что положительно невозможно заранее угадать, что они сочтут важным, а что — нет. Вследствие этого я уже давно изобрел систему и с тех пор неукоснительно ее придерживаюсь: воспринимать все, что говорится или предлагается практическими людьми, строго по внешней форме, ни больше и ни меньше. Это единственно логичный подход, потому что все практические люди характеризуются тем, что никогда не вдумываются в суть вещей. Когда вы допрашивали меня в прошлый раз, вы спросили, когда я видел Люси Карлесс в последний раз. Я дал вам совершенно точный ответ. На этот раз вы пожелали узнать, кто разговаривал с ней последним. И на этот вопрос я ответил вам искренне, как только мог. Если вы придумаете еще какой-либо вопрос, я сделаю то же самое. И нет смысла, — продолжал Эванс, не дав Тримблу вставить слово, нет смысла говорить мне, что я должен был понимать, что такая-то и такая-то информация относится к расследованию, потому что я человек непрактический, и что касается меня, то все расследование совершенно не имеет значения.
