Сирил Хейр - Жилец. Смерть играет
— Да, мадам, — пробормотал он.
— Тогда решено, — облегченно вздохнула миссис Роберте. Она уселась в кресло и сложила руки на коленях. — Тогда, может быть, вы начнете, инспектор? Мы уже и так напрасно потеряли кучу времени.
Тримбл признал свое поражение. Как сказала миссис Роберте, было уже потрачено слишком много времени на то, что казалось таким простым делом, и самое лучшее, что оставалось сделать теперь, это поскорее с ним покончить. Он гадал, предвидел ли этот непредсказуемый человек, мистер Макуильям, прием, который ожидал инспектора в этом доме, и не направил ли он его сюда, чтобы удовлетворить свое дьявольское чувство юмора. Одно лишь было удачно поражение полиции проходило без свидетелей. К счастью, он отправил сержанта Тейта произвести дальнейшие расспросы у Фаррена. Это было бы, с ужасом подумалось ему, разрушительным эффектом для дисциплины — перенести такое унижение в присутствии подчиненного.
— Хорошо, — покорно сказал он. Обернувшись к Збарторовски, он с некоторым трудом восстановил официальный тон. — Как я понимаю, вас пригласили принять участие в концерте в Сити-Холл?
— Да, сэр, на кларнете.
— Вы присутствовали на дневной репетиции?
— Да, сэр.
— Во время репетиции между вами и мисс Карлесс произошла ссора?
— Простите?
— Ссора, спор. Вы с ней поссорились?
— Это был не спор и не то, что вы сказали, — сказал Збарторовски, вдруг оживившись. — Она оскорбила меня грубыми словами. Она назвала меня… Не знаю, как это на английском, но на польском это очень, очень оскорбительное слово. Потом она сказала, что если я буду участвовать в концерте, то она больше не будет играть, а я сказал: спасибо большое, но если на то пошло, то это я не буду играть с такой особой, и потом я ушел, и миссис Роберте и еще очень много других людей, которые были там, могут сказать вам, что я говорю правду, и мистер Эванс тоже, и мистер Диксон, который говорит на моем языке, он тоже скажет вам, что эта женщина сказала мне…
— Достаточно, довольно. — Тримблу с трудом удалось прервать этот поток слов. — Не надо так быстро говорить. Я хочу знать, из-за чего поднялся весь этот шум.
— Пардон?
— Какова была причина спора?
— Это был не спор, говорю вам. Она назвала меня плохим словом и потом сказала…
— Почему мисс Карлесс не пожелала играть с вами в одном оркестре?
— Ах, это! — Збарторовски пожал плечами и на минуту задумался. Затем он снова заговорил, но оживление покинуло его лицо, и он опять стал грустным и меланхоличным. — Это наше личное дело, вы понимаете. Также политическое. Это не так просто объяснить.
— Личное? — Инспектор уцепился за это слово. — Значит, вы уже были знакомы с мисс Карлесс?
Збарторовски покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Может, когда она была еще девочкой. Не знаю. Во всяком случае, тогда она звалась не Карлесс. Но это не важно. Все было давным-давно — в Польше, которой больше не существует. Вам не интересно об этом слушать.
— Я уверена, что вам это будет неинтересно, — поддержала своего подопечного миссис Роберте. — Это очень грустная история и не имеет к вам никакого отношения.
Тримбл решительно презрел вмешательство, но не стал больше распространяться на эту тему, а вернулся к старой.
— Очень хорошо, — сказал он. — Значит, вы покинули концертный зал в середине репетиции. И что вы делали?
— Я вышел на улицу. Подождал, пока откроется паб, и тогда напился. Что еще мне оставалось делать? Мистер Диксон уплатил мне немного авансом за концерт, так что я мог выпить.
— Где вы были в восемь часов вечера, когда начался концерт?
Поляк снова пожал плечами:
— В «Антилопе», в «Короне», в «Черной лошади»… не знаю. Если вы их спросите, вам скажут. В тот вечер я во всех этих пабах побывал и очень много пил.
— Вы уверены, что не вернулись в Сити-Холл?
— О нет! Как я мог? К восьми я уже был полумертвым.
— Вы условились с кем-нибудь, чтобы он занял ваше место в оркестре?
Впервые Збарторовски позволил себе улыбнуться:
— А какое мне до этого дело? Эта Карлесс, которая такая умница, она сама может играть на кларнете и на фаготе. Меня это не касалось.
— Понятно. — Тримбл помолчал, задумчиво глядя на кларнетиста. — И с того времени вы больше не возвращались домой?
— Нет.
— И не явились в субботу вечером играть в джаз-банде в дансинге, где работали?
— Нет. — Его голос едва можно было расслышать.
— Почему?
Съежившись так, что стал выглядеть еще более жалким, Збарторовски пробормотал:
— Потому что я больше не могу играть.
— Что вы хотите этим сказать?
С мученическим выражением лица человека, признающегося в непростительном грехе, поляк медленно поднял глаза и встретился со суровым взглядом инспектора.
— Я разбил свой инструмент, — неохотно признался он.
— Разбил? Что вы имеете в виду? С инструментом произошел несчастный случай?
— Нет, нет! — Это был крик человека, страдающего от угрызений совести. Вы не понимаете! Это не было несчастным случаем! В ту ночь я, Тадеуш Збарторовски, музыкант оркестра Варшавской оперы, взял свой кларнет — свой собственный инструмент — и трахнул им по стойке бара в «Антилопе» — таким я был пьяным, и поэтому я больше не могу играть в оркестре мистера Эванса! А кусочки моего кларнета я отдал официантке в «Антилопе», и она смеялась надо мной, так смешно это было, — с горечью закончил он.
К крайнему смущению Тримбла, по худым щекам Збарторовски поползли крупные слезы.
— Ну, ну, — утешала его миссис Роберте. — Вам лучше вернуться на кухню. Сделайте себе большую чашку горячего кофе, и вскоре вам станет лучше.
Благодарно взглянув на свою патронессу, Збарторовски, спотыкаясь, побрел прочь. Тримбл не сделал попытки задержать его. Он узнал все, что хотел. Збарторовски, он твердо это чувствовал, теперь можно вычеркнуть из списка подозреваемых. Хотя нужно будет проверить его рассказ, порасспросив завсегдатаев «Антилопы», «Короны» и «Черной лошади». Вскоре он распрощался с хозяевами дома, где ему пришлось пережить столь неуютные моменты.
Вернувшись в участок, Тримбл застал ожидающего его сержанта Тейта.
— Я получил от Фаррена дополнительные показания, — сказал он и положил на стол аккуратно напечатанный отчет.
Тримбл просмотрел его, отчет был коротким и достаточно четким. Фаррен совершенно определенно утверждал, что в тот вечер он получил только одно телефонное сообщение с заказом машины на станцию Истбери.
— О! — вырвалось у инспектора.
Ему потребовалась вся сила воли, чтобы ограничиться этим кратким восклицанием. Он надеялся, что он произнес его сдержанно и поразил сержанта всеведением и уверенностью. Но он отнюдь не был уверен в том, что это ему удалось.
