Морис Леблан - Канатная плясунья
Один из этих игрушечных чемоданчиков как раз и был той картонной коробочкой, в которую Кентэн положил серьги. Монфокон решил присоединить эту коробочку к своим «дорожным вещам».
Доротея допустила непоправимую ошибку, поделившись с Кентэном этим открытием. Она не знала, что человек, с которым она вступила в бой, был очень проницательным и тонким наблюдателем. Эстрейхер, оценив по достоинству выдержку Доротеи, очень тщательно следил за Кентэном. Он был уверен, что Кентэн чем-нибудь себя выдаст.
Так и случилось. Кентэн, увидев знакомую коробочку с красным сургучом, облегченно вздохнул: никому не взбредет в голову мысль распечатать детскую игрушку, валяющуюся в песке. Ничего не подозревавший Эстрейхер несколько раз толкал ее ногой.
Кентэн то и дело бросал взгляды на коробочку. Эстрейхер следил за ним. И вдруг внезапно понял. Серьги были там, под нечаянной защитой капитана, среди его игрушек. Коробочка с печатью показалась ему самой подозрительной.
Он нагнулся и поднял ее. Быстро открыл. Среди белых камней-голышей и раковин лежала пара сапфировых серег. РН посмотрел на Доротею. Она была очень бледна.
Глава 4. Допрос
— Бежим… бежим, — повторял Кентэн, сам от страха не в силах двинуться с места.
— Хорошенькая мысль, — усмехнулась Доротея. — Запряжем Кривую Ворону, влезем впятером в фургон и марш галопом до самой бельгийской границы.
Она чувствовала себя побежденной, но все-таки продолжала следить за своим врагом. Одно его слово, и тюремная дверь закроется за Доротеей. Ибо кто же даст веру словам воровки?
Не выпуская коробочки из рук, Эстрейхер с самодовольной улыбкой смотрел на Доротею, ожидая, что она начнет его упрашивать. Но он плохо ее знал! В ее лице ничто не изменилось. С ее губ, казалось, вот-вот должна сорваться фраза:
— Если скажешь, ты погибнешь сам.
Эстрейхер пожал плечами и, обращаясь к жандармскому бригадиру, сказал:
— Ну-с, бригадир, довольно… Принесем директрисе наши поздравления по поводу благополучного исхода дела… Фу, черт! Какая неприятная работа.
— Не нужно было затевать ее, — вставила графиня, только что подошедшая вместе с графом и Раулем Давернуа.
— Ничего не нашли? — спросил граф.
— Ничего. Совершенно ничего… Вот только одну несколько странную вещичку, с которой играл маленький капитан Монфокон.
— Да, — твердо подтвердила Доротея.
Эстрейхер протянул графине коробку, которую он уже успел тщательно перевязать.
— Не будете ли вы добры сохранить эту вещь до завтрашнего утра?
— Почему я, а не вы сами?
— Потому что это не одно и то же. Завтра мы ее вместе откроем.
— Хорошо… Если только мадемуазель Доротея ничего не имеет против.
— Я сама прошу об этом, — ответила Доротея, радуясь, что опасность отодвигается по крайней мере на один день. — В коробке нет ничего интересного, кроме простых камешков и раковин. Но так как господин Эстрейхер очень любопытен и недоверчив, то доставим ему удовольствие.
Оставалось исполнить еще одну формальность, которой жандарм придавал существенное значение. Надо было проверить документы. В порядке ли паспорта, есть ли разрешение на устройство представлений, оплачены ли налоги? Супруги Шаньи и их родственники тоже были заинтригованы и хотели узнать: кто же такая эта девушка? Откуда она взялась, как ее имя? Как объяснить, что она, несомненно, интеллигентная, воспитанная и очень неглупая, бродяжила с цирком в обществе четырех мальчишек?
Доротея взяла из чемодана конверт, вынула из него какую-то бумагу, испещренную вдоль и поперек надписями и заклеенную марками разного цвета и вида.
— Это все, что у вас есть? — спросил бригадир, посмотрев на документ.
— Вам этого недостаточно? Сегодня утром в мэрии секретарь нашел, что все в порядке.
— Они всегда находят все в порядке, — проворчал бригадир. — Что это тут за имена? Кастор и Поллукс! Это только в шутку так можно назвать… Или это… Барон де Сен-Кентэн, акробат!
Доротея улыбнулась.
— Тем не менее это его настоящее имя и действительная профессия.
— Барон де Сен-Кентэн?
— Что ж особенного? Он сын часовщика, жившего в городе Сен-Кентэн, его фамилия была Барон.
— Тогда нужно иметь разрешение от отца на ношение его фамилии.
— Невозможно. Отец умер во время немецкой оккупации.
— А мать?
— Тоже умерла. Англичане усыновили ребенка. К концу войны он был помощником повара в госпитале в Бакле-Дюке, где я служила сиделкой. Я его взяла к себе.
— А Кастор и Поллукс?
— О их происхождении я ничего не знаю. В 1918 году во время наступления немцев на Шалон они попали в свалку, французские солдаты подобрали их на дороге, приютили и дали эти прозвища. Они пережили такое потрясение, что совершенно забыли все, что было до этих дней. Братья ли они? Где их семья? Никто не знает. И их я тоже взяла к себе. Бригадир был сбит с толку. Посмотрел в документ и прочел насмешливо-недоверчивым тоном:
— Остается господин Монфокон, капитан американской армии, кавалер военного ордена.
— Здесь, — отозвался карапуз и вытянулся во фронт, опустив руки по швам.
Доротея подняла капитана и крепко поцеловала.
— О нем известно ничуть не больше. Четырех лет он жил со взводом американских солдат, которые приспособили для него вместо колыбели меховой мешок. Когда однажды взвод пошел в атаку, один из солдат взял его себе на спину. Атака была отбита, но солдат назад не вернулся. Через несколько часов атаку повторили и, когда взяли вершину горы Монфокон, нашли труп солдата. Около него в меховой сумке спал ребенок. Тут же, на поле битвы, командир полка наградил его военным орденом и назвал его «Монфоконом, капитаном американской армии». Командир полка хотел увезти его с собой в Америку. Монфокон отказался. Он не хотел расстаться со мной. Я взяла его к себе.
Графиня была растрогана этой историей.
— Это очень хорошо, что вы сделали. Очень хорошо. Только ведь вам пришлось кормить четырех сирот. Откуда же вы взяли средства?
— О, мы были богаты. Благодаря нашему капитану. Его полковник перед отъездом оставил две тысячи франков. Мы купили фургон и старую лошадь. Так образовался «Цирк Доротеи».
— Это же нелегкое ремесло, и ему надо обучиться.
— Обучение производилось под руководством старого английского солдата, бывшего клоуна. Он выдрессировал нас и показал все штучки, шуточки и приемы… А потом у меня самой было это в крови. Танцы на натянутой веревке я изучила еще в раннем детстве… Одним словом, мы стали колесить по всей Франции из конца в конец. Эта жизнь немного тяжелая, но зато в ней всегда хорошо себя чувствуешь, никогда не скучаешь.
