Жорж Сименон - Исчезновение Одиль
– Извините, мадам. Я ищу мсье Данжа.
– Его тут нет.
– Но он по-прежнему живет у вас?
– Конечно. Где бы еще он нашел за такие деньги номер с водопроводом.
– Вы не знаете, когда он вернется?
– Сейчас он на съемках где-то в окрестностях Парижа, может, даже в пригороде. Они снимают на натуре, как это принято у них говорить. Так что у них нет четкого расписания.
– А ужинает он здесь?
– Нет. Обычно в небольшой забегаловке на улице де Бюси. Но когда снимается, то чаще всего ужинает со съемочной группой.
– Когда у меня больше шансов его застать?
– Не знаю. Если все будет в порядке, то около десяти часов. Если же он пропустит стаканчик, то уже не сможет остановиться и появится здесь не раньше полуночи.
– Благодарю вас.
– Надеюсь, вас сюда послали не его родители?
– А что? Он опасается их визита?
– Он постоянно боится, как бы они не пришли за ним. Хотя он и совершеннолетний, но мать наводит на него страх. Похоже, она ужасная.
Семейство Данж обитало в квартале Тюннель. У него было четыре сестры, все намного младше его, они учились в коллеже. Отец работал кассиром в одном из швейцарских банков. Боб с ним встречался. У него был симпатичный, хотя и чуть чопорный вид. Что касается матери, то Боб ее никогда не видел.
Он дал себе отсрочку до следующего дня, чтобы потом уже сообщить в полицию. Он знал, что существует бюро розыска в интересах семей. Коль скоро он проходил мимо комиссариата, то вошел туда и стал дожидаться своей очереди, облокотившись о некое подобие стойки. Боб с удивлением отметил про себя, что помещения тут оказались светлыми и чистыми, стены свежевыкрашенными.
– Вы по повестке?
– Нет. Я желал бы получить справку. В какую службу обращаться, если исчез человек?
– Кто-то из ваших родных?
– Моя сестра.
– Несовершеннолетняя?
– Нет. Ей восемнадцать.
– Как давно ее уже нет?
– Вот уже два дня.
– Может, это просто побег?
– С ней такого никогда не случалось.
Послушайте. Как бы там ни было, это не мой вопрос.
Вы найдете бюро розыска пропавших родственников в Четвертом округе по адресу улица дез Юрсен, одиннадцать. Это в том же здании, что и дирекция гигиены и общественной безопасности. Спросите четвертый кабинет.
Нужно было только пересечь Сену. Бюро находилось возле набережной Цветов, но он еще не решался подключить к этому делу полицию. Он предпочитал прежде испробовать все, что было в его силах, затем позвонить отцу.
Боб провел час за чтением газеты на одной из террас бульвара Сен-Жермен, поскольку было еще очень тепло. Затем немного прошелся и в конце концов, за неимением лучшего, заглянул в кинотеатр.
Когда он чуть раньше семи явился в семейный пансион, знакомая ему женщина спросила:
– Как вас зовут?
– Боб. Боб Пуэнте.
– Подождите меня здесь, – сказала она и, придерживая подол юбки руками, стала подниматься по лестнице. Вернувшись, женщина объявила:
– Она сейчас спустится. Проходите сюда.
Они пересекли столовую, где на круглом столе стояли шесть-семь приборов, и вошли в гостиную, в которой стоял прямо-таки деревенский запах, во всяком случае, там пахло рагу.
Его не встретили с распростертыми объятиями. Когда туда, в свою очередь, вошла Эмильенна, то она взглянула на него с любопытством и с холодком.
– Кажется, ты хотел меня видеть?
– Да. Ты была подругой Одиль.
– Тебе прекрасно известно, что у Одиль не было подруг.
– Ты не встречалась с ней недавно?
– С нашей последней встречи на улице де Бур прошло больше года.
– Она не пыталась встретиться с тобой здесь, в Париже?
– Если бы она меня спрашивала, мне бы передали. Должна ли я это понимать как то, что она пропала?
– Да.
– У тебя не найдется сигареты?
Он протянул ей спичку и закурил сам, усевшись в одно из кресел, обтянутых зеленым репсом.
Она села напротив.
– Когда это случилось?
– Два дня назад.
– А ты уверен, что она в Париже?
– А где же еще?
– Рано или поздно она вернется. Ей в очередной раз захотелось вызвать к себе интерес. Она никогда не соглашалась быть такой, как все.
– Знаю. От этого мне не легче. Она отчаялась. Думает только о том, как бы исчезнуть.
– Послушай, Боб. Попытайся взглянуть на вещи хладнокровно. Если она настолько отчаялась, что готова покончить с собой, то ей нет никакого резона приезжать для этого в Париж. В Лозанне у нее было столько же возможностей, сколько и здесь.
– Она не хочет, чтобы ее обнаружили, чтобы обнаружили ее тело.
– И как она собирается это устроить? Закопает себя сама? Если она бросится в Сену, то рано или поздно тело всплывет.
– Может, оно будет неузнаваемым.
– Кроме того, зачем бы она стала навещать меня? Чтобы объявить о своем решении и таким образом лишь еще более упростить опознание своего тела? Есть еще один момент. Видишь, я говорю с тобой откровенно. Эта история вокруг того, чтобы ее не нашли, – в этом снова вся Одиль. Она знает, что ее опознают, устроят ей похороны, на которые придут все ее знакомые.
Он вздохнул:
– Может, ты и права.
– Видишь ли, ей всегда доставляло удовольствие усложнять себе жизнь. Когда ей только-только исполнилось пятнадцать, она принялась нашептывать то одной, то другой из нас, что она уже не девственница.
"А ты еще – да? – спрашивала она.
И если ей отвечали, что да, то она смотрела на нас с удивлением и вместе с тем с жалостью, как если бы мы были какими-нибудь увечными.
"Это был не парень из коллежа, а взрослый мужчина.
Мне бы не хотелось спать с одноклассником".
Она прожужжала нам все уши о своей потерянной девственности, так продолжалось больше месяца. Все об этом знали, мальчики из класса тоже, они с любопытством поглядывали на нее.
Примерно в это же время она перешла на «ты» с двумя самыми молодыми преподавателями. Не знаю, было ли что-нибудь между ними. Не думаю.
Она повадилась ходить в маленький ресторанчик возле де Бетюзи, где они обычно обедали, и выпивала там стакан фруктового сока, а порой еще съедала и сандвич, и случалось, их видели сидящими за одним столиком, причем она, несмотря на школьный устав, не стеснялась курить в их присутствии.
– Я все это знаю, Эмильенна.
– Тогда зачем ты меня расспрашиваешь?
– Потому что я пытаюсь отыскать ее. Конечно, у нее есть свои недостатки. Но это не основание для того, чтобы позволить ей совершить непоправимое.
– Именно это я и пытаюсь тебе вдолбить. Это игра.
Она всегда играет ту или иную роль. Когда она узнала, что я собираюсь брать уроки декоративного искусства в Веве, она захотела заняться тем же, хотя ни разу в жизни не брала в руки кисть. Спустя два месяца она бросила это занятие. Ведь нужно было ездить ранним поездом и работать серьезно, без перекуров.
