Пьер Сувестр - Пустой гроб
Все ополчились против него; внизу, на скамье, Владимир заметил стажера, который должен был защищать его.
Наверное впервые Владимир посмотрел на него с уважением, в глазах подсудимого застыла немая мольба.
Сумеет ли найти нужные слова этот робеющий, любящий покрасоваться юнец, озабоченный лишь тем, какое впечатление произведет его защитительная речь?
Чтобы не слушать разглагольствования молодого адвоката, Владимир отвернулся и принялся разглядывать публику.
То, что он увидел, буквально ошеломило его.
Он рассчитывал, что публике не хватит места, что аудитория соберется самая избранная. Как всякий преступник, он уповал, что сможет разжалобить присутствующих, понравиться им и заручиться их симпатией.
С ужасом увидел Владимир, что зал полупуст, места для публики свободны.
На скамьях, где обычно рассаживаются адвокаты, с трудом можно было насчитать человека три-четыре: не обращая внимания на Владимира, они о чем-то шептались и выглядели очень серьезными.
— Почему в зале пусто? — перегнулся Владимир к своему адвокату.
Стажер поднял голову.
— Ходят слухи, — сказал он, — что здесь может появиться ваш отец… Естественно, это нагнало страху; кто знает, что может произойти? Вот никто и не пришел… Впрочем, вам это только на пользу, — добавил молодой адвокат, — я уверен, что страх перед Фантомасом позакрывает рты кое-кому из свидетелей.
Однако Владимир уже не слушал его.
Из слов юного стажера он понял только одно: все боятся, что отец вступится за него. Значит, есть надежда, что Фантомас попытается спасти его… Дерзкая отвага Гения преступников была так непредсказуема, а имя его, залитое кровью, внушало такой трепет, что даже судьи тряслись от страха.
Перестав дрожать и впадать в панику, Владимир обрел прежнее хладнокровие. Он распрямил спину, бледные щеки его порозовели.
«Отец спасет меня», — радовался он.
Еще минуту назад Владимир и не помышлял о защите, теперь же он решил биться до конца, любой ценой доказать свою невиновность.
Впрочем, долго раздумывать ему не пришлось. Судебный исполнитель громко выкрикнул:
— Прошу тишины.
Затем раздался голос судебного распорядителя:
— Прошу присяжных занять свои места!
А потом последовала традиционная фраза:
— Прошу тишины, господа… Встать, суд идет!
За присяжными, выходившими из совещательной комнаты, следовали судьи в красных мантиях, члены судебных палат.
— Обвиняемый, встаньте! — донеслось откуда-то издалека.
По указанию конвойных Владимир поднялся, потом снова сел.
Послышалось невнятное бормотание — это зачитывали обвинительное заключение.
Владимир не слушал.
Он сел вполоборота, не проявляя интереса ни к судьям, ни к присяжным, ни к генеральному прокурору, который время от времени окидывал его ненавидящим взглядом; Владимир не смотрел ни на одного из своих судей; всматриваясь в лица, он искал кого-то другого, кто непременно был там, в глубине зала, кто пришел, чтобы спасти его.
Увы!.. Фантомаса в зале не было.
* * *
Когда Жюв и Фандор — главные свидетели обвинения — предстали перед судом, чтобы дать свидетельские показания, слушание дела было в самом разгаре.
После прочтения обвинительного заключения последовал допрос обвиняемого. Председательствующий — опытный старый судья — обрушил на Владимира целый град вопросов. Ему очень хотелось, чтобы сын Фантомаса чистосердечно во всем признался.
Усилия его оказались тщетными: Владимир защищался с отчаянием обреченного.
Он не признавал себя сыном Фантомаса. Он настаивал, будто он и в самом деле тренер ипподрома Бридж.
Более того: вопреки очевидным фактам, начисто отрицая всякую логику, Владимир осмелился утверждать, что он невиновен по всем пунктам предъявленного ему обвинения.
— Я ничего не совершал, — заявил он.
Когда доказательства были слишком очевидными и факт преступления отрицать казалось невозможным, Владимир неизменно приводил один и тот же немыслимый довод.
— Быть может, вы и правы, — раздраженно бросал он, — но с моей стороны это была вынужденная оборона.
Продолжать допрос не имело смысла. Видя, как неумело защищает себя этот странный обвиняемый, как безрассудно он все отрицает, не приводя ни одного толкового объяснения, председательствующий закончил задавать вопросы:
— Ну что ж… Прошу внимания, господа присяжные! Переходим к допросу свидетелей.
Свидетелей было много, но показания большинства из них не внесли ничего существенного.
Одни вообще ничего не знали, другие, оцепенев от ужаса, не осмеливались вымолвить ни слова.
Показания свидетелей были неопределенными и шаткими, в любую минуту сын Фантомаса мог ловко воспользоваться какой-нибудь чудовищной двусмысленностью.
Вот тут-то и настал черед Жюва и Фандора.
Картина разом переменилась.
Обвинение стало четким и убедительным.
Первым свидетельствовал Жюв. Говорил он убежденно, ясно, приводил неопровержимые доказательства, избегал доводов, которые можно было бы оспорить.
Сыщик был спокоен, держался уверенно. Утверждения Жюва были четкими и категоричными, председательствующий ни разу не перебил его.
— Господа присяжные сами сделают надлежащие выводы, — только и сказал он, когда Жюв закончил. — Думаю, что выражу общее наше мнение, если уже сейчас поблагодарю вас за столь смелые и основательные показания, а также за вашу преданность долгу, лучшим доказательством которой послужил арест обвиняемого.
Смущенный Жюв ответил глубоким поклоном, а председательствующий обратился к Жерому Фандору.
— Не угодно ли и вам, сударь, сообщить, что знаете вы по данному делу?
Фандор невольно вздрогнул. Он вспомнил, как умоляла его Элен пощадить Владимира.
— Сжальтесь над ним, — упрашивала девушка, — будьте милосердны. Подумайте, какой страшной будет месть Фантомаса, его мести вам я не переживу.
Эти воспоминания крайне смущали Фандора.
Как и Фантомас, князь Владимир был презренным негодяем; с самим Фантомасом Владимир вряд ли мог бы сравниться, но от этого он не был менее опасен.
Оба они — изгои, место которым за решеткой, только так можно их обезвредить.
Общество имеет право на месть и ответные удары, долг всякого порядочного человека — способствовать борьбе за справедливость.
Фандор закрыл глаза. «Того, что мне известно, — думал он, — вполне достаточно, чтобы Владимира приговорили к смертной казни. Если я смолчу или попытаюсь смягчить показания Жюва, я не только солгу, но и поступлю подло. Правда одна, и с ней не лукавят».
