Жорж Онэ - Таинственная женщина
– Дядя Граф, вы себе противоречите: то «чертовски везет», то охрана Провидения…
– О, какой же ты скептик! Это болезнь твоего поколения, вы ничему больше не верите.
– Я не верю в случай, – сказал Марсель с иронией, – но верю в силу воли человека… И если нас, как вы утверждаете, хранило Провидение, то лишь потому, что кто-то этого хотел.
Он умолк. В комнате совсем стемнело.
– Кто-то? – повторил Граф. – Ты намекаешь на ту женщину?
– Да, именно: она разрушила планы своих сообщников, она спасла меня…
– Потому что любила?
– Да, потому.
Граф вздохнул, затем неторопливо набил трубку и закурил.
– Мы впервые говорим об этой несчастной со времени тех событий… Тебе не тяжело, что я упомянул о ней?
– Совсем нет.
– Тогда объясни, пожалуйста, что произошло между вами… Что заставило ее пожертвовать собой ради человека, которого она собиралась обмануть и ограбить? Ты ведь не сомневаешься, что именно такими были ее намерения?
– Нет, не сомневаюсь.
– И эта женщина убила себя на твоих глазах?
– Да, дядя, потому что я не дал ей обещания новых встреч.
– Но ты любил ее?
– Да, я любил ее, но чувствовал омерзение… И если бы я снова с ней встретился, она, быть может, завладела бы мной окончательно и погубила бы меня… Слышите, погубила бы! Я убежден, что, если бы хоть год находился под влиянием этой ужасной женщины, она сделала бы из меня, сына честнейших родителей, негодяя…
Опять водворилось молчание.
– Она была очень хороша собой? – спросил дядя Граф.
– Это было воплощение красоты и соблазна. Она была просто создана для того, чтобы быть куртизанкой.
– И ты думаешь, что она могла бы сбежать, если бы захотела?
– Я убежден в этом. Вы помните, что во время обыска полиция открыла в погребе сводчатый проход, который сообщался с домом на улице Мало? Тем путем спаслись ее сообщники. Ей стоило только спуститься по маленькой потайной лестнице, и она была бы спасена: потребовалось бы больше двух часов, чтобы взломать дверь погреба.
Дядя Граф вздохнул.
– Ты думаешь иногда об этой женщине? Сожалеешь о ней?
– Конечно. Не пожертвовала ли она собой ради меня?
– Так вот почему ты так изменился за последние полгода!
– Да, дядя.
– К тому же ты был так занят устройством завода для изготовления нашего пороха.
– Отчасти и поэтому.
– Знаешь, что тебе следовало бы теперь сделать?
– Прекрасно знаю: отец уже беседовал со мной об этом вчера. И, вероятно, потому, что я так холодно принял его советы, вы сегодня заводите разговор о том же?
– Ну да, дружок. Было бы весьма разумно с твоей стороны жениться…
– На Женевьеве Тремон?
– Да, именно ее мы хотели бы видеть возле тебя. Ты бы весьма нас порадовал, женившись на ней.
Марсель не отвечал. Он сидел неподвижно в своем кресле. Трубка дяди Графа потухла, в комнате стало совсем темно. После довольно продолжительного молчания молодой человек сказал:
– Дядя, вы упоминали, что мадемуазель Лихтенбах была страшно взволнована, когда приезжала сюда в последний раз предупредить вас об опасности, угрожавшей мне?
– Да, на ней лица не было.
– И вам показалось, что ее волнение вызвано особым участием ко мне, так, дядя? По крайней мере это вы мне говорили тогда…
– Да, я дал слово, что все тебе передам… К тому же она понравилась мне… Она очень мила… И то, что она сделала через неделю после этой страшной драмы, укрепило мое мнение о ней…
– Ее поступление в монастырь?
– Да, ее уход из дома негодяя отца.
– Он умер, Бог с ним!.. И умер он, вероятно, не перенеся отвращения, которое внушал своей дочери.
– Да, это не подлежит сомнению.
– Значит, мадемуазель Лихтенбах, собственно, из-за меня оставила общество. Бедную девушку ждет тяжелая безрадостная жизнь в серой рясе, с остриженными волосами, в общении со страждущими.
– Да.
– Дядя Граф, неужели и вы того же мнения, что дети несут ответственность за грехи своих родителей?
Старик не отвечал. Он встрепенулся и зажег трубку, которая засветилась в темноте, озаряя его лицо.
– Вы не отвечаете? – продолжал Марсель. – Вы, стало быть, в затруднении?
– Да, в большом затруднении… В этой же гостиной я некогда сказал посланцу Лихтенбаха, который предлагал тебе руку своей дочери, что все Графы восстали бы из могил, если бы потомок Барадье женился на дочери Лихтенбаха…
– Как! – воскликнул Марсель в волнении. – Вам было сделано такое предложение и вы никогда не говорили мне о нем?
– Какая была бы в этом польза? Ты ведь понимаешь, в каких мы были отношениях, когда я дал этот несколько напыщенный и довольно глупый ответ… Отец твой… да, отец твой предпочел бы видеть тебя… ну, не мертвым, а черт знает в каких отдаленных краях, чем связать с одной из Лихтенбахов. Подумай… Генерал Тремон совсем недавно был убит, фабрика еще пылала… Нет-нет, это было невозможно!
– А теперь, дядя?
– Как? Неужели ты об этом думаешь? – спросил старик дрожащим голосом.
– Да, думаю, – твердо сказал Марсель, – и если Марианна Лихтенбах не согласится стать моей женой, я никогда не женюсь!
– Но почему? Разве ты ее любишь?
– Она пожертвовала ради меня всем, что у нее было. Если вы меня любите, то и вы – ее должники, а Барадье и Граф – не из тех людей, которые не отдают долгов, даже если их самолюбие пострадало бы из-за этого.
В эту минуту послышался легкий шум, и приоткрылась дверь гостиной.
– Кто там? – спросил Граф.
– Успокойся, это я, – ответил Барадье-старший.
– Так ты нас подслушивал?
– Нет, я только что пришел. Но уловил ваши последние слова… Охота вам сидеть в темноте?
Он повернул выключатель, и яркий свет залил комнату. Трое мужчин безмолвно посмотрели друг на друга. Барадье опустился в кресло и сказал:
– Чем отличались бы мы от ничтожных людей, если бы не умели быть благодарными? Мало казаться чистым в глазах света – надо быть безупречным перед самим собой.
Он взглянул на сына, и лицо его побледнело от волнения.
– Марсель говорил как настоящий Барадье и Граф… Надо исполнить то, что он задумал.
Слезы радости блеснули в глазах дяди Графа. Марсель бросился в объятия отца.
Примечания
1
Мелинит – род пороха, употребляемый во Франции и состоящий из пикриновой кислоты.
2
Царственная краткость (лат.).
3
Капернаум – иноск. страна тьмы и невежества.
4
Мой дорогой (итал.).
5
Кулисье – маклер, заключающий спекулятивные сделки на неофициальной фондовой бирже – кулисе.
