Эрл Гарднер - Собака, которая выла
— Достаточно! — оборвал судья Маркхем. — Приступайте к перекрестному допросу, адвокат.
Перри Мейсон вновь оказался в центре внимания. Заявление о том, что перекрестный допрос будет иметь первостепенное значение, приковало глаза присутствующих к его персоне. То, что перед этим его вопросы носили столь поверхностный характер, лишь подчеркивало важность предстоящего допроса.
— Когда вы уехали из Санта-Барбары с мистером Форбсом и миссис Картрайт, — спросил он. — последняя знала о вашем положении?
— Не знаю.
— Не знаете, что объяснил ей мистер Форбс?
— Естественно, нет.
— До этого вы были у мистера Форбса секретаршей, не так ли?
— Да.
— Не были ли вы чем-то большим, чем просто секретаршей?
Клод Драмм тут же вскочил на ноги с решительным и яростным протестом, и судья Маркхем его немедленно поддержал.
— Это поможет установить мотив, ваша честь, — возразил Перри Мейсон.
— Пока что свидетельница не сообщила ничего такого, что позволило бы приобщить подобный мотив к делу. — отрезал судья. — Решение принято, адвокат. Предлагаю продолжать допрос и впредь избегать подобных вопросов.
— Слушаюсь, — ответил Перри Мейсон и обратился к свидетельнице: — Вы выехали из Санта-Барбары с Клинтоном Форбсом и Паулой Картрайт в автомобиле, не так ли, миссис Бентон?
— Да.
— В машине с вами находилась полицейская овчарка?
— Да.
— Пес по кличке Принц?
— Да.
— Тот самый, которого застрелили при убийстве?
— Да, — ответила Тельма Бентон с неожиданной яростью. — Он отдал жизнь, защищая своего хозяина от подлого убийцы.
Перри Мейсон медленно кивнул:
— Это был тот самый пес, что приехал с вами в автомобиле?
— Да.
— Пес любил Паулу Картрайт?
— Да, они неплохо ладили, когда мы уехали из Санта-Барбары, а потом он очень сильно к ней привязался.
— А до этого пес жил в доме мистера и миссис Форбс?
— Правильно.
— Вы его там видели?
— Да.
— Был ли пес предан также и миссис Форбс?
— Естественно.
— И к вам он тоже привязался?
— Да, животное было привязчивое.
— Да, — заметил Перри Мейсон, — это я могу понять. Собака почти непрерывно выла ночью пятнадцатого октября текущего года, верно?
— Нет, не выла.
— Вы не слышали собачьего воя?
— Нет.
— Разве не правда, миссис Бентон, что пес выбежал из дома, остановился у пристройки к гаражу — тогда ее заканчивали — и жалобно выл?
— Нет, он не выл.
— Ладно, — сказал Перри Мейсон, внезапно переходя на другую тему, — вы опознали записку, которую написала мистеру Форбсу миссис Картрайт, когда решила вернуться к мужу?
— Да.
— Она лежала у себя в комнате с гриппом?
— Да.
— Но поправлялась?
— Да.
— И в отсутствие мистера Форбса неожиданно вызвала такси?
— Когда мистера Форбса, — сказала свидетельница с ледяным сарказмом, — выманили из дома с помощью ложной жалобы, которой дали ход окружной прокурор, вы сами и Артур Картрайт, эта женщина вернулась к мистеру Картрайту, причем сделала это тайком.
— Вы хотели сказать, — заметил Перри Мейсон, — что она сбежала с собственным мужем.
— Она бросила мистера Форбса, с которым год прожила, — заявила свидетельница.
— И оставила для него записку?
— Да.
— Вы подтверждаете, что записка написана почерком миссис Картрайт?
— Да.
— Вы видели почерк миссис Картрайт, еще когда она жила в Санта-Барбаре?
— Да.
— Сейчас, — произнес Перри Мейсон, извлекая на свет лист бумаги, — я предъявляю вам бумагу, которая, как установлено, написана собственноручно миссис Картрайт, и спрашиваю вас — не этим ли почерком написана записка?
— Нет, — медленно произнесла Тельма Бентон, — не этим. — Она прикусила губу и вдруг добавила: — По-моему, миссис Картрайт после отъезда из Санта-Барбары нарочно пыталась изменить почерк. Она не хотела, чтобы кто-нибудь из тех, кому она могла написать, раскрыл ее настоящее имя.
— Понимаю, — заметил Перри Мейсон. — А сейчас я предъявляю вам другой лист бумаги. Подразумевается, что на нем сделана запись рукой Бесси Форбс, обвиняемой по настоящему делу. Не этим ли почерком написана записка, оставленная миссис Картрайт?
— Разумеется, нет.
— Могу ли я, — продолжал Перри Мейсон, — попросить вас что-нибудь написать, чтобы сличить ваш почерк с предъявленными образцами?
— Ваша честь, это нарушение правил, — произнес, вставая, Клод Драмм.
Перри Мейсон покачал головой.
— Свидетельница, — возразил он, — показала о почерке миссис Картрайт. Я имею право по ходу перекрестного допроса предъявить ей образцы других почерков и узнать ее мнение об их принадлежности по сравнению с почерком, каким написана записка.
— Думается, вы правы, — заявил судья Маркхем. — Протест отклонен.
Тельма Бентон взяла листок и написала на нем несколько строк быстрым почерком.
Перри Мейсон внимательно изучил написанное и кивнул:
— Полагаю, мы оба согласимся, что это совсем другой почерк, чем тот, которым написана оставленная миссис Картрайт записка.
— Естественно, — отозвалась свидетельница с холодным сарказмом.
Судья Маркхем смущенно засуетился.
— Настало время для положенного послеполуденного перерыва, — заметил он. — Если не ошибаюсь, вы, адвокат, заявляли, что не возражаете против прекращения перекрестного допроса на период положенного послеполуденного перерыва?
— Никоим образом, ваша честь.
— Прекрасно. Суд прерывает заседание на десять минут. Напомню присяжным о предупреждении суда не обмениваться мнениями по данному делу и не допускать его обсуждения в своем присутствии.
Судья поднялся из кресла, наградил Перри Мейсона странно задумчивым взглядом и проследовал в свою комнату.
Перри Мейсон посмотрел на часы и нахмурился.
— Подойдите к окошку, Фрэнк, — попросил он молодого Эверли, — и гляньте, нет ли чего необычного на углу, где мальчишки торгуют газетами.
Клерк подошел к окну зала суда и выглянул на улицу.
Перри Мейсон, не обращая внимания на любопытствующую публику, которая пожирала его глазами, тяжело сел в кресло и опустил голову, погрузившись в мысли. Его крепкие ловкие пальцы тихо выбивали дробь на ручке кресла.
Фрэнк Эверли оторвался от окна и бегом вернулся к столу адвокатов.
— Там внизу все ходуном ходит, — сообщил он. — Мальчишки раздают газеты прямо с подъехавшего грузовика. Похоже на экстренный выпуск. Мальчишки выкрикивают заголовки.
