Рекс Стаут - Где Цезарь кровью истекал
— Да, — согласился Бэрроу. — Только нам важнее знать, что делал убитый в этот промежуток времени. Когда вы его видели в последний раз?
Я ухмыльнулся:
— Попытайтесь ещё разок. Я отказался от этого трюка с трёхлетнего возраста. Скажите сперва, кто этот убитый.
— Его звали Говард Бронсон, — выпалил Бэрроу, не спуская с меня глаз.
— Чёрт побери! — Я скорчил изумлённую гримасу. — Друг Клайда Осгуда. Его опознали?
— Да. Когда вы его видели в последний раз?
— В десять тридцать утра, когда он вылезал из осгудовской машины возле отеля. А мы поехали дальше вместе с мисс Осгуд и Ниро Вульфом.
— Вы хорошо его знали?
— Впервые увидел в этот понедельник.
— У вас были близкие отношения?
— Нет.
— Какие-нибудь личные дела?
— Пожалуй… никаких.
— Что значит «пожалуй»?
— Нет, никаких.
— Может быть, денежные дела?
— Никаких.
— Как тогда объяснить, что пустой бумажник, который нашли в его кармане, сплошь покрыт отпечатками ваших пальцев?
Болван уже успел мне всё выдать. Задай он этот вопрос сразу, я бы, как пить дать, стал запинаться и сболтнул какую-нибудь чушь, а так у меня было время подготовиться и не мямлить.
— Это запросто. — Я широко улыбнулся. — Вчера вечером в доме Осгуда я нашёл на веранде бумажник. Заглянул в него, чтобы по содержимому определить владельца, выяснил, что это Бронсон, и возвратил бумажник ему. Мне и в голову не пришло стереть отпечатки.
— Ясно. У вас всё заготовлено.
— Что заготовлено? — невинно осведомился я. — Бумажник?
— Объяснение.
— Да, всегда ношу с собой целую пачку, особенно в провинции. — Я презрительно поджал губы. — Да пораскиньте мозгами-то. Если я пришил этого парня и обыскал его бумажник или если я нашёл его труп и полез в бумажник, стал бы я оставлять там свою визитную карточку? Я похож на такого олуха? Впрочем, подкину вам пищу для размышлений. Вы сказали, бумажник был пуст. А вчера вечером, когда я вернул его Бронсону, в нём было около двух тысяч долларов.
Тут пробудился гений Ниро Вульфа. Я говорю «гений» не из-за придуманной им хитрости — здесь требовалась лишь скорость и смекалка, — а из-за его гениального предвидения того, что случилось. Сперва я не придал его действиям никакого значения, в то время как он, видимо, устав от беседы, в которой не принимал никакого участия, сунул пистолет в боковой карман и принялся возиться с опрыскивателем.
— Что ж, попытаюсь последовать вашему совету и пораскинуть мозгами, — сказал Бэрроу. — Вы брали что-нибудь из бумажника?
— Сегодня? Я его не видел. Я лишь однажды его нашёл.
— Сегодня или в другой день, неважно. Брали или нет?
— Нет.
— Брали ли вы вообще что-нибудь у Бронсона? У него лично или из его вещей?
— Нет.
— Вы согласны подвергнуться обыску?
Мой мозг лихорадочно заработал, как вычислительная машина. За полсекунды я перебрал пять или шесть вариантов, безмятежно улыбаясь Бэрроу и уголком глаза следя за Ниро Вульфом. Я заметил, что он подаёт мне знаки указательным пальцем правой руки, покоящимся на распылителе опрыскивателя и скрытом от посторонних взглядов полой пиджака. Это был напряжённый миг. Молясь всем богам, что истолковал жест правильно, я учтиво сказал Бэрроу:
— Извините, что я колеблюсь, но я пытаюсь решить, что вас разозлит больше: если я откажу вам в этой любезности или соглашусь, с тем чтобы вы всё равно ничего не нашли. Впрочем, теперь, когда пистолета у меня нет и вам не придётся меня обезоруживать…
Струя мыльной пены с никотином под высоким давлением брызнула прямо ему в лицо.
Он захлебнулся, заверещал и отскочил в сторону, совершенно ослеплённый. Настал ещё один напряжённый миг. Моя рука юркнула в карман, молнией вынырнула оттуда, и в мгновение ока я засунул свой бумажник из страусиной кожи в боковой карман пиджака прокурора Уодделла, который шагнул к капитану с недоуменным восклицанием. Больше я не шевелился. Бэрроу схватил носовой платок и принялся утирать глаза. Вокруг послышались сочувственные возгласы. Вульф протянул капитану свой платок и произнёс совершенно убитым голосом:
— Тысяча извинений, капитан. Моя дурацкая неосторожность. Особого вреда, конечно, не произойдёт, но надо…
— Заткните глотку, или я вам её заткну! — На ушах и на подбородке Бэрроу ещё поблёскивали жемчужные капельки, но глаза он протёр. Повернувшись ко мне, он прорычал: — Опять твои подлые штучки? Куда ты это выбросил?
— Что выбросил? Вы, верно, спятили.
— Это я спятил?! — Он повернулся к Уодделлу: — Что он делал, когда этот толстопузый слизняк залепил мне глаза?
— Ничего, — сказал Уодделл. — Я стоял рядом. Он даже не шелохнулся.
— Чёрта с два! — выкрикнул Бэрроу.
— Заверяю вас, — вставил Вульф, — если бы он сдвинулся с места, я бы это заметил.
Бэрроу метнул на него свирепый взгляд.
— Я ведь извинился, сэр.
— Убирайтесь к чертям! Кстати, как вы относитесь к тому, чтобы прогуляться с нами в прокуратуру?
— Гнев омрачил ваш разум, капитан. — Вульф сокрушённо покачал головой. — Но я вас не виню, хотя ваши поступки неоправданны. Арестовать меня за то, что я случайно обрызгал вас, просто… нелепо.
Бэрроу повернулся к нему спиной и обратился к Уодделлу:
— Вы утверждаете, что он не двигался с места?
— Гудвин? Конечно, нет.
— И ничего не передавал Вульфу?
— Конечно же. Он стоял далеко от него.
— Может, он что-нибудь бросил?
— Нет.
По обеим сторонам прохода столпилась уже добрая дюжина зевак. Бэрроу воззвал к ним:
— Кто-нибудь из вас видел, чтобы этот человек доставал что-нибудь из кармана и передавал толстяку или, быть может, бросил что-нибудь? Не бойтесь говорить. Я капитан Бэрроу. Это важно для следствия.
Одни отрицательно качали головами, другие пожимали плечами и бормотали, что ничего не видели. Одна женщина с двойным подбородком громко сказала:
— Я наблюдала за вами. Как вас обрызгали — такого и в кино не увидишь, но если бы он что-то бросил или что-нибудь в этом духе, я бы уж наверняка заметила, я ничего не упускаю.
Послышались смешки. Бэрроу оглянулся по сторонам, и мне стало его жалко. Я по-прежнему не двигался. В радиусе шести футов вокруг меня не было ни одного места, куда я бы мог чего-нибудь спрятать. Передо мной стояли скамейки, уставленные горшочками с орхидеями; позади был стол с георгинами; и то и другое довольно далеко от меня.
Тем не менее Бэрроу держался вполне достойно. Он протёр платком за ушами и под подбородком и сказал мне:
