Тайна постоялого двора «Нью-Инн» - Фримен Р. Остин

Эта проблема занимала меня до конца дня. Моё объяснение не особенно соответствовало методам, описанным Торндайком. Я прокручивал её со всех сторон во время моего одинокого обеда, я размышлял над ней при помощи нескольких выкуренных трубок после обеда, и, наконец, освежив мозг чашкой чая, я отправился гулять в сады Темпла, что мне было разрешено делать, не нарушая условий заключения, в надежде обдумать её на свежую голову.

Результат меня разочаровал. Я основывал свои рассуждения на предположении, что куски тростника были частями какого-то определенного приспособления, используемого в неком деле, но они вполне могли быть остатками чего-то совершенно другого, совершенно никак не связанного с ремесленной сферой. Прогулявшись по тенистым аллеям около двух часов, я, наконец, вернулся домой, куда прибыл как раз в тот момент, когда фонарщик заканчивал свой обход.

Бесплодные размышления начали меня раздражать. Освещенные окна, которые я заметил при приближении к дому, навели меня на мысль, что Торндайк вернулся. Я решил потребовать от него дополнительной информации. Поэтому, когда я вошел в наши покои и обнаружил вместо своего коллеги спину совершенно незнакомого человека, я был разочарован и раздосадован.

Незнакомец сидел у стола и читал толстый документ, похожий на договор аренды. Когда я вошел, он не сделал никакого движения, но когда я пересек комнату и пожелал ему доброго вечера, он привстал и молча поклонился. Именно тогда я впервые увидел его лицо, и от его взгляда меня передернуло. На мгновение мне показалось, что это мистер Вайс, так близко было сходство, но тут же я понял, что он гораздо ниже.

Я сел почти напротив и время от времени украдкой поглядывал на него. Сходство с Вайсом было действительно поразительным. Те же льняные волосы, та же лохматая борода и такой же красный нос с пятнами угревой сыпи, распространявшейся и на щеки. Он тоже носил очки, через которые время от времени бросал на меня быстрый взгляд, но тут же возвращался к своему документу.

После нескольких минут довольно неловкого молчания я рискнул заметить, что вечер был теплым, на что он согласился, произнеся что-то вроде шотландского «хм-хм» и медленно кивнул. Затем наступила еще одна пауза молчания, во время которой я предположил, что он может быть родственником мистера Вайса и задался вопросом, какого черта он делает в нашем доме.

– У вас назначена встреча с доктором Торндайком? – наконец спросил я.

Он торжественно кивнул в ответ и вместо ответа произнес еще одно «хм-хм», как мне показалось, в утвердительном смысле.

Я взглянул на него, немного ошеломленный отсутствием манер, затем мужчина раскрыл бумаги так, чтобы они закрывали его лицо. Взглянув на оборотную сторону документа, я с удивлением заметил, что она вздрагивает в руках незнакомца.

Он, действительно, смеялся! Почему его так рассмешил мой простой вопрос, что вызвало такое веселье, я совершенно не мог себе представить. Шевеление его бумаг не оставляло сомнений, что он по какой-то причине умирал со смеху.

Это было чрезвычайно загадочно. Кроме того, было довольно неловко. Я достал свою карманную папку и начал просматривать записи. Затем бумаги опустились, и я смог еще раз взглянуть на лицо незнакомца. Он действительно был необычайно похож на Вайса. Лохматые брови, отбрасывающие тень на глазницы, в сочетании с очками, придавали ему то же совиное выражение, которое я заметил у своего кеннингтонского знакомого. Оно, кстати, совершенно не вязалось с легкомысленным поведением, свидетелем которого я только что был.

Время от времени, когда я смотрел на него, незнакомец ловил мой взгляд и тут же отводил глаза, краснея. Очевидно, он был застенчивым, нервным человеком, что могло объяснить его хихиканье. Как известно, застенчивые или просто нервные люди имеют привычку улыбаться невпопад и даже хихикать, когда смущаются при встрече с чересчур пристальным взглядом. И, похоже, мой собственный глаз обладал этим смущающим свойством, потому что пока я смотрел на него, документ вдруг снова поднялся и начал яростно трястись.

Я выдержал это минуту или две, но, обнаружив, что ситуация невыносимо неловкая, поднялся и, извинившись, пошел в лабораторию, чтобы разыскать Полтона и узнать, в котором часу Торндайк должен вернуться домой. К моему удивлению, войдя в лабораторию, я обнаружил, что Торндайк как раз заканчивает работу над чем-то микроскопическим.

– Знаете ли вы, что внизу вас ждут? – спросил я.

– Это кто-то из ваших знакомых? – поинтересовался он.

– Нет. Это какой-то красноносый, хихикающий болван в очках. Он читает какой-то документ, или скорее, прячется за ним! Он невыносим, поэтому я пришел сюда.

Торндайк от души посмеялся над моим описанием визитера.

– Над чем вы смеетесь? – с кислым выражением лица спросил я.

Услышав мой вопрос, Торндайк рассмеялся еще громче, чем еще больше усугубил ситуацию.

– Наш друг, кажется, вывел вас из себя, – заметил он, вытирая глаза.

– Он довел меня до белого каления в буквальном смысле. Ещё немного, и я бы его стукнул.

– В таком случае, – сказал Торндайк, – я рад, что вы не остались. Давайте спустимся вниз и позвольте мне вас представить.

– Нет, спасибо. На сегодня с меня достаточно.

– У меня есть особая причина, по которой я хочу вас представить. Думаю, вы получите от этого человека информацию, которая вас очень заинтересует. К тому же не стоит ссориться с людьми из-за их веселого нрава.

– Веселый?! Чтоб ему пусто было! Он ведет себя как идиот! – воскликнул я.

На это Торндайк ничего не ответил, только широко и благодарно улыбнулся. Мы спустились на нижний этаж. Когда мы вошли в комнату, незнакомец поднялся и, смущенно переведя взгляд с одного из нас на другого, вдруг разразился нескрываемым хохотом. Я сурово посмотрел на него, а Торндайк, совершенно не тронутый его непристойным поведением, серьезным голосом сказал:

– Позвольте представить вас, Джервис, хотя, думаю, вы уже встречали этого джентльмена.

– Думаю, нет.

– О да, встречали, сэр, – вмешался незнакомец, и, когда он заговорил, я вздрогнул, потому что голос был необычайно похож на знакомый голос Полтона.

Я посмотрел на говорившего с внезапным подозрением. Теперь я увидел, что льняные волосы – это парик, борода была явно искусственной, а глаза, сверкавшие сквозь очки, были удивительно похожи на глаза нашего верного секретаря. Это красноватое лицо, нос луковицей и мохнатые, нависшие брови никак не вязались у меня с образом нашего утонченного и аристократически выглядящего помощника.

– Это розыгрыш? – спросил я.

– Нет, – ответил Торндайк, – это демонстрация. Когда мы разговаривали сегодня утром, мне показалось, что вы не понимаете, до какой степени можно скрыть личность при подходящем освещении. Я договорился с Полтоном, хотя он не очень охотно согласился, представить вам визуальное доказательство. Условия для демонстрации не самые благоприятные, так как комната хорошо освещена, а Полтон – очень плохой актер, но это делает эксперимент более убедительным. Вы сидели напротив нашего уважаемого ассистента в течение нескольких минут и смотрели на него, я не сомневаюсь, очень внимательно, но не догадались, кто перед вами. Если бы комната была освещена только свечой, а Полтон смог изменить свой голос и добавить к этому особую манеру поведения, то обман был бы совершенным.

– Я отчетливо вижу, что на нем парик, – заметил я.

– Бесспорно, но в тускло освещенной комнате вы бы этого не разглядели. С другой стороны, если бы Полтон в таком виде шел по Флит-стрит в середине дня, грим стал бы бросаться в глаза любому в меру наблюдательному прохожему. Секрет искусства гримировки заключается в правильном наложении, в зависимости от условий освещения и расстояния, на котором будет виден грим. То, как его используют на сцене, будет выглядеть нелепо в обычной комнате.

– Возможен ли какой-либо эффективный грим на улице при обычном дневном свете? – поинтересовался я.

– О, да, – ответил Торндайк, – но он должен быть совершенно иного рода, чем на сцене. Парик, борода и усы приклеиваются к коже прозрачным клеем, аккуратно подстригаются ножницами и соединяются по краям с обрамляющими лицо волосами. То же самое относится и к бровям, а изменения цвета кожи должны быть выполнены гораздо более тонко. Нос Полтона был создан с помощью небольшого слоя простейшего крема, прыщи на щеках – с помощью маленьких частичек того же материала, а общая тонировка была сделана с помощью жирного грима с очень легким налетом пудры для снятия блеска. В наложении красок на лицо нужна большая осторожность и деликатность. Искусствоведы называют это «сдержанностью». Вы удивитесь, узнав, как мало грима требуется, чтобы изменить форму носа и весь характер лица.